:биография:
Это не так сложно, говорила Гойан (‘Анна’, поправляет себя Оскар, ‘Анна, а не Гойан’) всаживая стрелу в умный бизоний глаз с расстояния в четыреста ярдов, играючи, не глядя. Совсем не сложно, смотри. Десятилетний Найчи смотрит, угрюмо и насупившись, теребя гладкое дерево собственного лука, как страшая сестра охотится, рыбачит, ткёт ковры и растит детей с такой лёгкостью, что он уверен – духи ведут её под правую руку.

Резервация мескалеро-апаче, пять с небольшим тысяч душ. Выжженая на карте дыра на юго-востоке Нью-Мексико.

Засуха девяносто восьмого; Найчи оповещает резервацию о своём рождении пронзительным криком, и проводит следующие несколько лет плача. Мать и сестра матери даже возят его к врачу в ближайший город, Сьерра-Виста – неохотно, глядя на ‘белых людей’ исподлобья, крекпо держа задыхающегося от слёз Найчи за руку – но всё постепенно проходит само собой. Отец неодобрительно стирает слёзы с лица сына большим пальцем, но ничего не говорит.

Найчи покорно, но неохотно, плывёт по течению следующие десять лет. Один из детей резервации, он растёт дикой пустынной травой; если бы пра-пра-пра не поддался на уговоры Конгресса в августе 1912 и не перебрался в резервацию из Форт Силл, штат Оклахома, Найчи уверен, его жизнь сложилась бы иначе. Может быть, даже и к лучшему. Останавливало лишь то, что в ней, скорее всего, не было бы Гойан.

Это не так уж и страшно, говорила Гойан, про всё, что Найчи встречал на своём пути. Все охоты, ритуалы, церемонии, все царапины и ссадины, сломанные кости и горькие лекарства – не так уж и страшно. Найчи только кивал, не соглашаясь. Для него это было сложно, и страшно, и дико. Всё, что шло от предков, давалось с трудом – он резал мягкие подушечки пальцев, вырезая деревянные фигурки, падал с лохматых лошадиных спин, разбивая нос о камни, терял следы и дорогу обратно в резервацию, оставаясь один на один с пустыней; но наследние колонизаторов шло не легче. Найчи десять, одинадцать, двенадцать; он не умеет толком смотреть людям в лицо, пользоваться телефоном, и подписывать открытки. Отец пожимает плечами, мать поджимает губы – предки недовольны тобой, Найчи. Братья и сёстры осваивали всё гораздо легче, быстрее, безболезненней. Все, но не он.

В две тысячи тринадцатом отцу предлагают работу в казино Сьерра-Висты. В течение двух (или трёх?) лет, бывший владелец успеет сыграть в ящик, администрация выжженной дыры подсуетится, и все права на казино перейдут резервации, с отцом Найчи у руля. Впервые оказавшись ответственным за что-то масштабнее партии охотников, отец не справится с заданием, и, с казино на грани банкротства, позорно вернётся в резервацию, с хвостом между ног.

Подросток-Найчи начинает поднимать голову, и отцу не нравится горделивая презрительность в глазах неумелого отпрыска; Найчи семнадцать, он идёт дальше, и высказывает отцу и матери, что не видит будущего в сборе агавы и выращивании жеребят – смешно, с учётом того, что он не сильно умел ни в том, ни в том. Он заканчивает старшую школу Санта-Ронио – кое-как, еле-еле – и ловит первый автобус до Санта-Фе, где Гойан – теперь Анна – живёт уже несколько лет, окончательно порвав все связи с матерью Найчи, и отказавшись от наследия предков. Со стороны Найчи, это единственный логичный вариант, особенно после позорного отступления отца – ‘старый апаче не в состоянии освоить кассовый аппарат’. Он уверен - единственная возможность добиться хоть чего-то в мире – это оставить позади сухую пустыню под белыми звёздами, и научиться пить соду из торгового автомата. Он не знает точно, чего именно хочет добиться, но это его не останавливает.

Санта-Фе встречает его светофорами, дешёвым кагором, китайской кухней, рычащими машинами, которые до этого он видел только по телевизору, у родственников Сьерра-Висте, горячим потрескавшимся асфальтом, ярко накрашенными женщинами, автоматами для моментальных фотографий за пятьдесят центов штука, флуоресцентными браслетами и сырными палочками. Найчи потерян; Гойан-Анна смеётся и ведёт его за руку – наверное, так же, как духи ведут её – терпеливо и медленно раскрывая для него тайны жизни за пределами резервации. Найчи – теперь Оскар - боится, как всегда, боится, но лучше уж таскать целофановые пакеты полные продуктов, чем гнуть спину, выращивая всё те же помидоры, только хуже в качестве и выше в цене. Ему кажется, что трава зеленее. Оковы страха постепенно слабеют; Найчи-Оскар ловко паркует машину, здоровается с незнакомцами, и разбирает почту. Где-то в этот момет мир, как Оскар его знал, подходит к концу.
Анна спешно собирает всё, что можно уместить в рюкзак, хватает Оскара, и бежит, бежит прочь из Нью-Мексико, не оглядываясь. На север, на попутках через Колорадо – Анна говорит, что у них есть родственники в Небраске, и Оскар верит, слепо верит каждому слову, потому что паника сдавливает грудную клетку и не позволяет сделать ещё один вдох.

На границе с Небраской Анна пропадает, растворяется в предутренней мгле, оставляя за собой верный рюкзак и дробовик. Оскар ждёт, как Хатико, сколько может; военный конвой идущий дальше на север, подбирает выживших – но только полезных выживших, тех, кто обладает навыками, способными помочь в этом новом, безумном, неправильном мире. Оскар неумело врёт, что способен всадить стрелу в умный бизоний глаз с расстояния в четыреста ярдов, играючи, не глядя. Ему верят, и Оскар учится стрелять из оружия белых людей, бинтовать раны, обходиться без пищи. Ему страшно, но как-то же надо выжить.

Он называет себя фермером, и ему снова верят. Конвой теряет несколько грузовиков около Линкольна; группа выживших, и с ней Оскар, идёт вверх по реке – кто-то говорит, что в Южной Дакоте, где-то около Су-Фолс, разбит лагерь с провизией, медпомощью, и надеждой на завтра. Оскар впервые пригождается группе, когда проводит их по территории одного из племён Лакота без потерь и без угроз со стороны законных владельцев земли. Кто-то хлопает его по спине, кто-то делит свой паёк, кто-то даёт поспать лишние десять минут, прежде чем будить его в дозор – это странное чувство, но оно не остаётся надолго.

В Су-Фолс их встречает разруха и зомби. Группа разделяется – часть хочет идти ещё дальше на север, в Пьер, часть голосует за трек на восток, в сторону Манкато. Оскар никогда не был в Миннесоте. Он оставляет хлебные крошки для Анны, не надеясь особо ни на что, и продолжает плыть по течению, избегая принимать решения.

В Манкато Оскар теряет последних из тех, кто присоединился к их маленькой группе ещё в Небраске. Это было два штата назад; Оскар размазывает грязь по лицу, всаживая пули промеж глаз тех, кого звал друзьями ещё вчера. Палец на спусковом крючке перестаёт дрожать ещё в первые месяцы выживания, но этого мало.

В стычке с то ли зомби, то ли озлобленными выжившими – Оскар не помнит, всё сливается в калейдоскоп крови и кишок, - затупленное мачете с хрустом проходит сквозь его правое плечо, в опасной близости от шеи, разрубая пополам ключицу. Следующим воспоминанием становится то, что его куда-то несут; бессвязная речь вокруг, вспышки света, ослепляющая головная боль. Оскара подбирают с улиц Миннеаполиса, в момент когда он уже окончательно смиряется с мыслью, что снова увидеть Анну в мире живых ему не доведётся. Придя в себя, первым делом он плачет, долго, отчаянно – то ли от облегчения, то ли от боли, то ли от осознания, что это ещё не конец.