Ружье он, по здравому размышлению, не берет - только мешаться будет, да и потом - день к закату, зверье вряд ли на него само выскочит, а против двуногих с береттой у него шансов побольше, он с ней лучше управляется, чем с охотничьей двустволкой, которая за спиной болтаться будет. Но это все равно ему приятно, то, как она говорит, как будто и правда беспокоится - а сама еще говорила, мол, уйдешь - так и не возвращайся.
Одно слово, баба - да еще и беременная, сейчас так скажет, а через час наоборот, сам себя успокаивает Айк, которому на фоне новостей о Хелене уже не так уж и хочется покидать уютный айлин дом и менять тепло и сытость на сомнительные перспекивы зимовки в летнем доме, пусть даже и в мужской компании. Ему и ее компания нравится - всяко больше, чем собственная рука, но дело даже и не только в сексе, да и секс-то это так, одно название: ей того гляди рожать, не разойдешься толком. В общем, не только в этом дело, а в том, что они вроде как поладили.
Ну, Айк вообще компанейский, ему общий язык найти с кем - не великое дело, пусть даже с таким крепким орешком, как Айла, но факт есть факт: могли не поладить, а поладили, ну и хорошо же он устроился.
Роды приближающиеся, конечно, малость омрачают горизонты - но Айк стоически готовится принять удар: она его приняла как родного, накормила, обогрела, не бросила истекать кровью в лесу, а могла бы, так что если он чем может - ну вот хотя бы рядом быть, помочь, как сумеет, ну или, значит, сделать, что нужно, если ничего у нее не выйдет.

И все же есть еще одна часть головоломки  - те ребята на озере, меньше чем в двадцати милях. Без машины, без дороги - это целый день пути, но на лажых если - то несколько часов, по крайней мере, чтобы обойти ловушки после снегопада им хватает часа. Айк скользит на лыжах между точками с силками, проверяет, не попался ли тупой заяц или индейка - и прикидывает, что, поди, с такой скоростью к темноте бы покрыл половину расстояния до озера, где парни расположились.
Нет, он не собирается рисковать - заблудиться ему здесь раз плюнуть, особенно в темноте. но мысль эта так по краю и зудит: Айла бы и не сразу спохватилась, если бы он ушел.

В одной из ловушек успех - заяц, толстый, разгулялся без охотничьего сезона, уже сменивший шкуру на посветлее, выбился из сил, пытаясь выбраться из силка, и на приближение Айка только шевелит ушами и закатывает глаза.
Айк снимает лыжи, топает к нему - и жаль, конечно, а куда деваться, жрать-то надо. Вот зайцу этому сегодня не повезло, а скольким людям в этом году не повезло - и заяц, будто понимая это, даже и не бьется, закрывает глаза, когда Айк ему шею сворачивает, чтобы выпущенная кровь не напугала других.
Заяц увесистый, крупный - будто в компенсацию за другие пустые ловушки, и Айк собой доволен: не его это заслуга, понятно, но все равно, вернется с добычей.
Он перевязывает силок, заново завязывая хитрый скользящий узел, планирует затем раскидать ольховую кору и сушеные грибы и ягоды, слишком мелкие или порченые, чтобы Айла определила их в пригодную пищу - и тут слышит голоса.

И узнает - узнает акцент Роя, узнает, как Колин сплевывает жевательный табак.
Это они - ребята из летнего дома, сами пришли, и Айк даже радуется: вот и разрешилась его дилемма, сама собой разрешилась, ему и делать ничего не пришлось.
- Эй! - он выпрямляется, бросив и зайца, и рюкзак, и лыжи, забирается на невысокий склон оврага, в котором они ловушку поставили, машет руками, приветствуя своих друзей по разговорам. - Эй! Парни! Это Шестнадцатый!

Они оборачиваются - четверо мрачных мужчин, лица усталые, на усах и бровях иней, ноги по колено в ледяной корке, должно быть давно идут.
Айк рассматривает их всех четверых, пытаясь, пока они не заговорили, угадать, кто есть кто, впрочем, Колина узнает зразу, он самый старый, седой, а вот по остальным ничего сразу и не скажешь.
- Айк? - переспрашивает один, и Айк сразу понимает - это Эд, Эд, любитель легких знакомств на одну ночь, - Айк, ты?

Сначала все вроде как и нормально: они в самом деле рады его видеть, но когда Айк на волне энтузиазма объясняет им, что проверяет ловушки, а затем от всей души предлагает забрать зайца, им, поди нужнее, они переглядываются.
- Так ты один, что ли? Подружка ждет в доме? - басит Колин, пока Рой насвистывает какую-то популярную кантри-мелодию.
Майкл озирается, будто думает, что Айла вот-вот выскочит на них из-за ближайшей ольхи.
- И жратвы у вас полно, раз предлагаешь нам забрать этого ушастого?
- А далеко до вас? Мы вообще-то к вам шли, сообразили, что это за Пост Шестнадцать, утром вышли, ноги в руки и вперед, - выкладывает Эд, похлопывая себя по бокам в надежде согреться. - Думали, если вот так нагрянем, вы не прогоните...
Айк почесывает щетинистую щеку, мнется, и Майкл - тот, что поумнее - это замечает.
- Что такое? Нам много не надо, просто перезимовать в нормальных условиях, в нормальном доме - там у себя мы реально замерзнем еще до Рождества, не прозимуем...
- Да парни, с этим не так чтобы хорошо - дом не вот большой, и его хозяйка не так чтоб гостеприимная - если вы к ней вот так нагрянете, это ее не обрадует, - поясняет Айк - это они, конечно, плохо придумали, ему-то уже понятно. Пусть он Айлу знает всего ничего, но то, что ее такие сюрпризы рассердят, это уж само собой разумеется. - Давайте вот как сделаем, вы вернетесь к себе, я вам отдам зайца, пару ловушек, еще посмотрим, что в других - а сам с ней попробую договориться как-то, так лучше будет...
Он наклоняется, чтобы вытащить тушку из рюкзака - и когда выпрямляется, Рой бьет его в лицо кулаком с намотанным на перчатку ремнем.

- Значит, сука, ты там зад греешь и жрешь от пуза, а нам предлагаешь подождать?
Первый удар неожиданен, Айк не успевает среагировать, когда металлическая пряжка разбивает ему скулу. Не успевает, теряет равновесие, валится на снег, и Колин тут же его пинает. Куртка и свитер могли бы смягчить пинок, но ботинок попадает прямо в раненый бок, Айк втягивает воздух сквозь зубы, голова гудит от удара по лицу и он пытается свернуться, защищая лицо, но еще один пинок в спину заставляет дернуться.
- Сука! - это уже Эд, Эд, с которым они обсуждали преимущества грудастых цыпочек перед жопастыми.
Айк выворачивается, ловит Эда за ногу, но неудачно, пальцы скользят по штанине, и новый пинок, на этот раз в лицо, его малость остужает.
- Устроился как чертов король, а нам объедки, - рычит Колин, сплевывая коричневую от табака слюну, наклоняется, вздергивает Айка на колени. - Сейчас ты, сука, отведешь нас к своей бабе и там мы все побеседуем о том, не слишком ли просторно вам в вашем доме.
- Не, - хрипит Айк, - не...
С разбитого лица капает кровь, пятнает снег перед ним.
- Да, - говорит Майкл и Айк слышит металлический щелчок предохранителя над ухом. Шапку он потерял, холод обжигает уши, коротко-стриженый затылок, лишает чувствительности, но упор дула над ухом Айк хорошо чувствует.
- Да, - повторяет Майкл. - Или останешься тут. Выбирай. Либо ведешь нас к дому, либо тут и сдохнешь.
Айк молчит, и тогда к нему наклоняется Рой - можно почувствовать запах несвежего тела, грязной одежды.
- Приятель, сам подумай, ты тут своим упрямством только себе хуже сделаешь, мы не собираемся вас выгонять из дома, но согласись, нихуя это несправедливо, что мы там выживаем кое-как, пока вы вдвоем сладко устроились...
- Не собираемся, - вторит ему Эд и смеется, - особенно твою подружку. Хватит ее на всех, как думаешь? Уж надо постараться растянуть на всю зиму, чтобы веселее зимовалось...
- Пошел нахуй, - скрипит Айк в ответ сразу на все, ко всем одновременно обращаясь - челюсть едва шевелится, один глаз заплыл и не открывается, да что за незадача. - Все четверо, нахуй идите...
- Ну смотри, - соглашается Майкл, и нажатие дула становится сильнее.

Айк готовится к выстрелу, но его не следует:
- Тут лыжня! - кричит Эд, показывая в сторону, откуда Айк пришел. - Вон! Мы и так найдем, где они устроились, Рой! Колин! Больше не придется блуждать, тут все равно что указатель!..
Блядь, думает мутно Айк, блядь.
Металл перестает упираться ему в череп. Майк взмахивает пушкой, предлагая подняться.
- Ладно, друг, я передумал. Лучше возьмем тебя с собой, чтобы твоя подружка была посговорчивее. Мы и не хотим ничьих смертей, понимаешь? Просто хотим справедливости. Нормальных условий. Идти можешь?
Его разоружают, вытаскивают беретту, Колин профессионально охлопывает по бокам и спине, находит нож, оглядывает лезвие, одобрительно кивает:
- Ладно, парниша, ты не серчай... Сам, поди, так же бы поступил, времена такие. Ну что, пойдем?

Возвращаются они дольше, без лыж, да и Айк не очень-то торопится - он бы и вовсе не торопился, но только он им без надобности, лыжню-то хорошо видно даже в этих синих сумерках, а еще он цепляется за другую мысль. Что сможет что-то сделать.
Там, когда они дойдут, эти ребята наверняка слегка расслабятся, увлекутся - и Айк, может, сумеет в свою пользу повернуть.
Или не сумеет, но про это Айк не думает: вариантов-то у него нет. Придется суметь, потому что скидывать все на одну Айлу вообще не дело - да и его это вина.
Его - хоть он и не повел этих уродов за собой, но неделю почти с ними трепался, и вообще - не выпроси он с рацией поиграться, ничего бы не было. Эти ублюдки о доме Айлы бы и не узнали, а теперь вот идут туда, и хрена с два Айк поверит, что они хотят все решить по хорошему.
Ну то есть, может, хотят - но Айк не вчера родился и знает, как оно бывает. Сначала ты хочешь чего-то, а потом увлекаешься, все увлекаются - и эти тоже не исключение.

То, что Рой и Эд обходят дом, ему на руку - он, опустив голову, следит, как они уходят, надеясь, что они не попадут в капканы сразу оба и Майкл с Колином тоже успеют дойти до присыпанных снегом ловушек. Сам-то Айк помнит приблизительно, где капканы - сам же их ставил, куда Айла указывала: вот возле старого пня один, если присмотреться, даже виден, но кто же в сумерках присматриваться будет, вот другой шагах в трех от кривой ольхи, третий под сломанной якобы под тяжестью снега веткой. Тому, кто эти приметы знает, не проблема обойти, а вот незваным гостям - не так-то просто, хоть в один да попадешь, и когда из-за дома раздается вопль, перемежающийся с руганью, Айк сжимает зубы: так-то, голубчик, как тебе.
Кто именно попал в капкан, он не знает, по воплю не узнает - да и без разницы, дергает вперед, надеясь, что Айла не выскочит из дома почем зря на крик - да нет, не должна, она же тоже капканы не ради шутки расставить решила - и тут раздается выстрел.

Колин падает в снег, на темной куртке блестит кровь, выплескиваясь толчками, кровь же показывается и у него на губах, вздохи хриплые, булькающие, должно быть, пробито легкое.
Айк не ждет, что там и как у Колина, кидается на Майкла как рысь, пружиня прыжок - опрокидывает его в снег, тот успевает выстрелить, но ствол револьвера уходит вверх, пуля пролетает прямо возле головы Айка, оглушая, вороны в небе разражаются гневным карканьем, пока Айк и Майкл катаются по снегу. Айк после того, как ублюдки его пинками отходили, не больно проворный, да и пинок в раненый бок настроения не прибавляет, но Майкл давно впроголодь, сил у него тоже не вот с лихвой, так что ему никак не удается сбросить с себя Айка, никак не удается освободить руку, чтобы выстрелить снова.
Но и Айку никак не удается вырвать у него ствол, и тогда он идет на хитрость: бьет Майкла головой в лицо изо всех сил, отчетливо слыша этот звук сломанного носа, который сейчас будто музыка, а потом, воспользовавшись тем, что Майкл на миг поплыл, слишком занятый своим сломанным носом, хватает здесь же валяющуюся теплую рукавицу и бросает ее в ближайший капкан.
Мощные металлические челюсти схлопываются, впиваясь в добычу, Айк делает еще один рывок, обхватывает холодный металл, подтаскивает - и бьет сжатым капканом Майкла в лицо, раз, другой, третий, еще и еще, пока тот не перестает сопротивляться, не перестает пытаться сбросить Айка и не замирает с разбитой головой, превращенным в невразумительный фарш лицом.

Вокруг снег залит кровью, Айк, у которого снова кровит смерзшаяся было скула, сплевывает кровь - откуда ее столько, язык он прикусил, что ли, - и, все еще сжимая капкан, поворачивается к Колину, привставая с тела Майкла.
Но мог бы и не торопиться - тот явно на последнем издыхании, осел, привалившись к стволу сосны, рука с пушкой бессильно лежит у бедра.
Айк встает, гремя цепью капкана, делает шаг - цепь натягивается, не пускает дальше, а Колин открывает глаза, с трудом фокусирует взгляд и начинает поднимать ствол.
Айк выдыхает, на перед куртки снова попадает кровь. Шагает, отбрасывая капкан в сторону, и ударом ноги выбивает ствол из пальцем Колина.
- Ах ты мразь, - хрипит в ярости, пиная умирающего в бедро. Колин снова кашляет, силится что-то сказать, но Айк все равно не слышит, в голове звенит, он, кажется, слегка оглох из-за выстрела Майкла.
Он находит пушку Майкла, проверяет магазин и стреляет.
Две пули в умирающего Колина, две пули в Майкла - теперь их и родная мать не узнает.
Шарит на теле возле сосны, находит свою беретту - и поворачивается к дому, принимаясь неловко спускаться по вешкам.

Еще два выстрела через небольшой промежуток - Айк слышит их как через ватное одеяло, которым укрылся с головой - на перестрелку не похожи, но он все равно торопится. Ребристая рукоять пушки кажется какой-то чужой - мокрые от снега пальцы без перчаток и рукавиц с трудом сгибаются на морозе, но Айк надеется, это не станет большой проблемой, когда ловит взглядом убегающего прочь от дома Эда.
Значит, орал Рой - туда ему и дорога, думает мстительно Айк, больше не считающий себя с этими ублюдками друзьями. Не то что не может их понять - может, наверное, идея получить свое силой ему не так чтобы не близка - но даже и не думает в эту сторону: уроды получают то, что заслужили, и он вскидывает беретту, прицеливается... Нет, слишком далеко - только зря просрет пулю, а сейчас не те времена, когда достаточно было зайти в любой оружейный магазин и купить коробку. Сейчас для начала придется проложить себе дорогу среди мертвецов, так что патроны стоит поберечь и стрелять только наверняка, или обойтись тем, что под рукой - например, капканом.
К тому же, Эд далеко не уйдет - прямо сейчас, под адреналином, Айк готов запрыгнуть на лыжи, которых в сарае хватает, и продолжить преследование, загнать сученыша и кончить в снегу, чтобы неповадно было, и думает, что Айла его такие намерения вполне себе разделяет, так что когда натыкается на нее, заворачивая за угол дома, даже не сразу обращает внимания на ее бледность и неуклюжую какую-то позу, это у нее-то, которая даже живот свой носила вполне ловко:
- Ты как, в порядке? Оставайся здесь, я его догоню, - торопливо говорит он одновременно с ней, стирая со рта кровь - весь рукав куртки уже масляно блестит, подмерзая на морозе.
И потом до него доходит - и то, как она обхватила живот, и ее слова.

Началось. Значит, началось - раньше, чем должно было, Айк запомнил, что она насчет сроков говорила, и даже по минимуму осталась еще неделя, но младенец, видимо, ждать не настроен, учитывая, как она снова скрючивается.
Схватки, это схватки, и они повторяются, охренеть уже как часто - дело край, понимает Айк, хоть и надеется на то, что это ложная тревога.
Ладно, хрен с ним, с Эдом, пусть возвращается в тот летний домик, Айк с ним потом разберется, уж просто так это не оставит - а вот Айлу бросать не вариант. Он не знает насчет того, в чем дело - в том что они трахались или нет, но думает, что в другом: она ему сейчас дюже как помогла, подстрелив Колина, не потерялась, оправдала впечатление крутой девчонки, все так, но главное - они выступили одним фронтом, одной командой, а в Айке это в подкорке сидит: быть частью команды.

- Нормально, - отвечает он на ее расспросы, на то, как она всматривается ему в лицо - он и ее-то видит с пятое на десятое, один глаз конкретно не открывается, слипшиеся ресницы смерзлись, моргай не моргай, второй залит кровью, в голове звенит, в правом ухе горячо и щекотно, бок тянет, но, что и говорить, мяч у него через зад не выходит, и на том спасибо.
Едва ли Эд сейчас решится вернуться, он-то не в курсе, что боевая хозяйка этого дома временно вне игры - и Айк обхватывает Айлу за куртку, полуведет - полувтаскивает ее в дом.
- Сейчас, крошка, - болтает не думая, засовывая беретту за пояс, - сейчас все будет... Куда тебя?
Почему-то каким-то инстинктом ему кажется, что нужно в ванную - наверное, потому что последнее, что он слышал, когда привез рожающую Чарли в больницу, это то, что ее повезли мыть. Может, это так и надо, может, ребенок только так выйдет, так что Айк особо не рассуждает, оставляет Айлу в ванной, сбрасывает куртку прямо на пол, мечется по дому - закладывает входную дверь на засов, зная, что так просто внутрь не попасть, скатывается в подвал, включает генератор, проверяя, сколько в баке горючки - почти полон, хватит надолго.
Под мерное рокотание генератора ищет коробку - она стоит на самом виду, огромная, но Айк на нервах мимо нее пролетает раза два, пока не спотыкается.
Подхватывает, сует подмышку - там что-то гремит, звенит, перекатывается, - поднимаясь в дом.
- Ну что, сестренка, как оно? Как тебе? - спрашивает с порога - да пусть она скажет, что ли, что ей сделать, как помочь, и, как бы он прежде не хотел в такой момент оказаться как можно дальше, чтобы не брать на себя такую ответственность, сейчас и мысли нет, чтобы свалить.
Роняет коробку прямо на пол, подхватывается - она как раз раздевается, Айк перехватывает плотные теплые штаны вместе с трусами, тянет вниз, они мокрые, и он боится, что это кровь, ясное дело, он сейчас так и думает, что это кровь, потому что, прости господи, из нее ребенок лезет, а Айк вовсе не уверен, что у нее там все для этого уже подготовлено, потому что не так давно инспектировал, но вся кровь, что есть - это его кровь, и отпечатки на ее голых бедрах - это отпечатки его пальцев.
Ладно, значит, рожает.
Прямо сейчас рожает.
- Говори, что делать, чем тебе помочь, - сипит нервно - походу, проходить им через это вместе.

Айк теряется во времени - все как-то скомканно, вообще непонятно, минуты и часы куда-то уходят, оставляя совсем другие промежутки: ее схватки. То, как она вцепляется в края раковины, приседая, то, как снова ходит по ванной.
Понятно, что время идет - генератор справляется, в комнате становится тепло, даже жарко, Айк стаскивает с себя свитер, затем рубашку, остается в одной майке, липнущей к плечам и спине, стаскивает свитер с Айлы. Вода тоже нагревается, приходится даже закрыть кран, потому что пар оседает на небольшом окошке, на затылке Айлы, заставляет ее жесткие волосы чуть завиваться.
В ванной остро пахнет виски - после мытья рук не помешала и дезинфенкция, и Айк еще хлебнул малость: несмотря на ее заверения, что у нее это тоже в первый раз, он чувствует себя бесполезным и бестолковым, а виски помогает немного собраться с мыслями.
В общем, долгое время ему делать особо нечего, потому что пока ни головка, ни плечики не лезут, так что он притаскивает из гостиной старое кресло, застелив его полотенцем, широкое, низкое, самое то, чтобы пережидать схватки, ну и ходит за ней - она к раковине и он следом,  она к креслу - и он туда же, рассказывает ей анекдоты, не замечая, что повторяться начинает, ставит чайник, потом ставит снова.
Снаружи темнеет окончательно, а она все еще рожает.
Где-то поблизости раздается волчий вой - Айк искренне желает Эду встретиться со стаей - а она рожает.

Он даже начинает думать, что этак они и до утра дотянут, потому что окончательно потерялся во времени и за крошечным окошком над ванной эта особенная зимняя ночь, как будто в черный плеснули немного белил, но потом она начинает как-то иначе дышать, дергается вся, вцепляется в раковину еще сильнее. На тонкой майке мокрые потные пятна на спине и под мышками все шире, Айк гладит ей поясницу, крестец, отвлекая от боли, но тут не нагладишься, а она наклоняется над раковиной, приседает.
Вот теперь точно началось, думает Айк, наверное, в сотый раз - но сейчас и правда похоже на то: показывается головка, и, что скрывать, этого зрелища Айк предпочел бы избегать однозначно, потому что такое, поди, и не развидишь, и это и близко не про секс, и Айк, который прежде девчонкам между ног заглядывал только с одной целью, присутствие духа несколько теряет, настолько это... Физиологично.
Физиологично, болезненно - целое, блядь, рождение нового человека, и Айку хотелось бы, понятно, оказаться как можно дальше, но он заставляет себя собраться, встряхнуться: сейчас-то уже деваться некуда, нужно взять яйца в кулак и сделать то, что нужно.

Показывается головка, в какой-то черт ее возьми слизи, кожа на голове кажется почти прозрачной, как и крохотная ушная раковина, поблескивающая перламутром, чисто жемчужинка в раковичном бульоне. Айк отдельно беспокоится насчет крови, но в этих выделениях крови почти нет - вроде, это же хорошо, должно быть хорошо, потому что если она себе все там разорвет, он вообще не представляет, что делать - как-то нет уверенности, что справится с художественной штопкой женской промежности, там, блядь, все такое сложное, такое нежное, в общем, Айк надеется, что мужик ее мертвый не был гигантом и ребенок не отличается широкой костью и богатырским телосложением.
Ну, пока не сказать, что отличается - понятно, что выходит в час по чайной ложке, но Айла старается, и Айк старается - в основном, не сковырнуться в обморок от стресса, вот кто бы ему раньше сказал, что под артиллерийским обстрелом не так страшно, как во время родов, и ладно бы еще он сам рожал...
Показывается крошечное лицо - ну вообще, ни разу не симпатичное, чтобы там не болтали о новорожденных: крошечное, сморщенное, все в этой смазке, похожее на печеную нечищенную картошку в электрическом свете, но Айк все равно охреневает: и правда, человек, крошечный человечек, уши, глаза, надбровные дуги, нос, рот, губки недовольно поджаты, все, как у настоящего человека, и он глазеет и глазеет в такой прострации, что чуть не забывает о своей главной и единственной заботе.

Показавшиеся плечики кажутся хрупче, чем птичьи крылышки, когда Айк, присев на корточки, ловит их в ладони - берется осторожно, дышать боясь, поддерживая младенца, все пытается понять, тащить, не тащить, застрял, не застрял, что делать вообще, спрашивает у Айлы, которой, походу, вот совершенно не до него - но тут как-то все происходит быстро, будто в один момент: она снова тужится и ребенок выскальзывает из нее как рыбка, раз - и оказывается в руках Айка, который в первый момент вообще не понимает, что происходит.
Выплескивается немного крови - и полпинты, наверное, не будет, потеки остаются на ее ногах, но больше на полу, и в ней отражается лампочка под потолком.
- Ты это сделала! - вопит Айк, разглядывая младенца. - Сделала это! Вы обе это сделали!
И ему не придется делать ничего самому - не резать ей живот, чтобы вынуть младенца, если он сам не пошел бы, ни убивать никого из них, потому что младенец тоже живой, морщит лицо еще сильнее, а потом разевает беззубый рот, неумело делая первый вздох. Айк пальцем выгребает из младенческого зева слизь эту - и взамен получает громкий недовольный вопль, ну чисто кошке на хвост наступили. Младенец еще раз вздыхает, запасаясь воздухом как следует, и разражается новым криком - нормальным таким криком новорожденного, сучит руками и ногами, похожий на перевернутого на спину жука, и Айку кажется сейчас, будто они все трое соединены пуповиной: он, Айла и младенец.

Айк лучится гордостью и довольством, как будто сам рожал - кивает Айле как заведенный на ее "у нас девочка", даже не замечает этой несостыковки, потому что так и считает: у них девочка. Они оба вложились, и Айла, и он - хрена с два через такое любой мужик проходит, даже когда его собственные дети рождаются, а он прошел, так что все так: у них девочка.
- Еще какая! - в своей эйфории он продолжает вопить - ну отчасти, потому что все еще плохо слышит одним ухом, тем, над которым Майкл выстрелил. - Самая настоящая девчонка!
С красавицей, конечно, Айла лишканула, потому что младенец выглядит как размороженная креветка, но Айк так рад, что она наконец-то вылезла из матери, что готов объявить ее самой красивой новорожденной малышкой в мире. Кивает и кивает, мочит полотенце в теплой воде, обтирает Айле ноги, когда из нее вываливается этот самый послед - вот блядь, вот это реально выглядит как то, на что Айк бы никогда не смотрел, похоже на печенку какую-то, в сизоватой пленке, да еще пуповина... Словом, даже хорошо, что этой херней занимается Айла - перевязывает, отрезает, раз, раз, и из младенческого пупка торчит какой-то корешок, как черенок у яблока.
Мочит другое полотенце в теплой воде, обтирает младенца - та уже пристроена к сиське, обхватила сосок, надула щеки, глаза закрыла, чисто котенок, пригревшийся возле матери-кошки, и Айка чуть попускает.
Они сделали. Все сделали.
- Потом, - отмахивается он, коротко взглядывает на себя в зеркале - пинок в лицо не прошел бесследно, но красавчиком он и не был, так что ерунда. Опухшее пройдет, синяки тоже, а скула распаханная - ну пока заклеит пластырем, а там как пойдет. Шрамом больше, шрамом меньше - в кино ему уже все равно не сниматься, прошедшие полгода убедили бы в этом любого оптимиста, еще верящего в возвращение старого мира, да и у Айка сейчас состояние такое - ну, как если бы он травки накурился, приподнятое и легкое, потому что, наверное, прямо перед ним новая жизнь, маленький живой человечек, и это все равно как если бы он играл с этой гребаной заразой в шахматы и поставил ей шах и мат в несколько ходов.
- Успеется это, никуда я не денусь. Отоспишься и глянешь. Давай-ка я отнесу тебя в спальню, там постелено чистое, устроишься и поспишь.

Когда они обе устроены - генератор Айк и не думает выключать, и во всем доме температура комфортная, можно забыть о стуже снаружи, - он наливает Айле чай, ставит на стол возле кровати, прямо рядом с радиостанцией, сейчас вырубленной, приносит пресных лепешек, которые она напекла утром. Хватит, чтобы подкрепиться, если проснется от голода - но спать ей сейчас и правда нужно, Айк по сестре помнит: та родила и потом чуть ли не на десять часов отрубилась, да под болеутоляющими. Айла без всего обошлась - но такое, по экспертному мнению Айка, кого хочешь вымотает, так что он вовсе не прочь сегодня в одиночестве в кресле устроиться, но сначала - чертов послед.

На улице холод - собачий, хорошо хоть из-за снега не совсем темно и Айк притушивает фонарь, чтобы не быть уж совсем привлекающей внимание мишенью, хотя освещенные окна дома та еще приманка. К счастью, мертвым на свет наплевать - но и от живых забот немало, так что он торопливо закапывает послед перед столбом, еле-еле расковыряв мерзлую под снегом землю, а проверять оставленные после стычки трупы уже никакого желания - утром этим займется, по-хорошему, их бы оттащить подальше, чтобы зверье не приманить, но оставлять в открытом доме спящую Айлу с младенцем тоже не вариант, полежат, никуда не денутся, настроение ему не испортят.
Жаль, конечно, что Эд ушел - но Айк по здравому размышлению думает так: ушел и хрен с ним. Больше сюда не сунется, а уж как зимовать будет - его собственное дело.
Закопав плаценту, Айк возвращается, собирается Айле отчитаться - мол, все сделал, не парься, сестренка, - а она уже спит. Младенец в гнезде из одеяла, и она рядом - обе спят, как будто ничего и не было, а девочка сама по себе здесь появилась. А вот Айку вообще не до сна - день такой, насыщенный, что ли, ну и это даже кстати: дел хватает.

Для начала он как следует прикладывается к виски - и нервы успокоить, и боль в распаханной морде и боку. Ну и отметить, не без того - не каждый день участвует в рождении нового человека, а по нынешним временам это целое событие, но торжество торжеством, а дела никто, кроме него не сделает, так что он моет полы в ванной, стирает ее мокрые штаны, свое шмотье, заляпанное кровью, развешивает над радиаторами, а сна все ни в одном глазу.
Ну и тогда он берется за другое - заметил там в подвале, когда искал коробку для ребенка, разобранную детскую кроватку еще в магазинной упаковке, ну чем не полезное занятие. Правда, инструкция будто на иностранном языке написана, Айк вроде понимает, а начинает собирать - все не так и не туда, может, сказывается усталость, так что проковырявшись с часок, пока не начинает светать, он это дело бросает.
Притаскивает из подвала несколько банок консерв - эх, жалко брошенного зайца, конечно, но его вот точно либо воронье растащило, либо волки - оставляет на кухонном столе, чтоб Айле не дергаться, если что, а сам тушит везде свет и в кресле в ее спальне устраивается. Одному, конечно, вообще не то - он вроде как привык уже с ней под боком, обхватив мягкие сиськи, но сегодня ей точно не до него и не до его интересов. Смотрит на полусобранную кроватку и совсем почти было понимает, на каком этапе облажался, что дальше все не так пошло - как отрубается, как будто раз - и выключило.
Генератор продолжает работать, согревая дом, на окнах появляются причудливые узоры. Крохотная Ауш тихо сопит, приоткрыв рот, не просыпается даже от волчьего воя в паре миль от обжитого дома.

Эд, в одиночку сбившийся с дороги, в летний дом на озере не возвращается - проплутав несколько часов, уже глубокой ночью он выходит к старому крытому мосту через замерзший ручей, бредет туда, в надежде хоть немного согреться и найти укрытие на ночь. Старые доски скрипят, когда он вступает под навес, в нос ударяет запах крови. Эд морщится, ругается - и в этих звуках тонет другое: чужое приближающееся дыхание.

Он бы, наверное, проспал и дольше - после того, как перенервничал со всей этой суетой, в сон его прямо-таки срубило, даром что кресло не вот кровать или диван, спится ему все равно отлично: он забросил ноги на стул, укрылся какой-то толстовкой, но в протопленном доме вообще не холодно, так что все у него в шоколаде, и просыпается он только от того, что Айла его тыркает.
Просыпается, продирает глаза, широко и от души зевает - и сразу же шипит от боли: за ночь, походу, стало хуже, лицо ощущается как фарш, от зевка что-то щелкает, причем не в челюсти, а выше, в рассаженной скуле.
Айк резко захлопывает пасть, протирает глаза, моргает:
- Эй, сестренка, ты чего? Совсем проснулась? Ты как?

Вроде, нормально - полусидит, задрала, значит, майку, кормит младенца. Айк тут же расплывается в улыбке - не то знакомым сиськам, не то крохе, которая сосредоточенно причмокивает, завладев соском. Сосок крупный, едва ей в рот помещается, она смешно раздувает щеки, щурится, на затылке темные волосинки торчат, ну, словом, настоящий младенец.
- Едрить-колотить, ест, ты посмотри, - делится Айк своим наблюдением, как будто Айла может быть не в курсе, что к ее сиське кто-то присосался.
Чарли, понятно, при нем не кормила особо - но и не стеснялась, если что, так что зрелище Айка в краску не вгоняет, да и было бы, с чего: они с Айлой неплохо покувыркались прямо на этой самой кровати, пока кроха еще у нее в животе была, так что, считай, все трое родные люди, да и потом, нет в этом зрелище вот того самого. Оно вообще про другое - и не в том смысле, что Айку смотреть неприятно или еще что, а наоборот: все равно что на красивую картину смотреть, вот как. Не про то, что у него встает - хотя вообще-то его с ее сисек неплохо так вело - а про то, что это хорошее зрелище, славное и красивое, и он так бы и смотрел.

Он растирает ноющую щеку, морщится от прикосновения к скуле, но бодрости духа не теряет: битым ему быть бывало, это херня, а вот младенец  - младенец не херня.
- До сих пор никак в себя не приду, веришь? Как она из тебя раз - и пошла мне прямо в руки, охренеть просто, - он мотает головой, встает из кресла - подъем кое-чего да стоит, неплохо его вчера все же отходили, тело ломит, он себя ощущает разом на все шестьдесят, пересаживается к ним на кровать, замечает разломанную лепешки на тарелке, переставляет тарелку к ней поближе.
- Я на самих-то родах никогда не бывал, думал, и не придется, - Айк ухмыляется Айле, только что не подмигивает - и думать уже забыл, как собирался к родам подальше оказаться, как не хотел со всем этим дела иметь.
Ничего, никуда не свалил - она рожала и он тут же торчал, и ничего, не помер. Не вот, понятно, еще бы разок на такое подписался - но, в целом, нормально.
- Но скажи, хорошо, что я тут был? Не пожалела, сестренка, что пустила, а? - те четверо мудаков кажутся ему из сегодня уже так, мелочью - да и расправились они с ними мастерски, так что чего поминать. Вот роды - роды это да, это целое дело, но они и тут не облажались, и Айк не собирается отказывает себе ни в гордости, ни в радости: он тоже не на месте сидел. - Так ты вообще как? Есть, может, хочешь? Так я сейчас - разведу яичный порошок, омлет тебе сделаю с тушенкой, будешь? Тебе, поди, надо сейчас сил набираться - все же целого человека из себя достала, ну и есть за двоих - давай, сестренка, я не бог весть какой кулинар, но голодной не останешься.

- Да как-то малость меня прижало, - соглашается Айк, - но дело терпит, так что ты давай там, что как...
Что и как - он не очень в курсе, не очень в курсе, как оно у нее все вообще, но, вроде, ничего, она живая, и ребенок тоже. Может, нормально все будет, как-то же раньше женщины с этим делом справлялись, рожали без больниц и всего такого, а Айла - она Айку вообще кажется из той породы покорительниц Нового Света: как она ловко вчера Майка подстрелила, а.
Ну и вообще не промах, так что он, спроси его кто, на нее поставил бы все свои деньги - даром, что у него никогда особо и не водилось, не липло бабло к рукам, он враз спускал, даже когда удавалось хорошо заработать.
Чарли всегда говорила, что ему бы найти хорошую женщину - хорошая в понимании Чарли женщина должна была не давать Айку спуску и обламывать, если его понесет не туда, и вот ему даже вроде как кажется, что Айлу сестра бы одобрила - вон та как о мертвецах спрашивает, еще с кровати не поднявшись, Эда поминает, Айк даже грешным делом думает, не захочет ли она прямо сегодня за Эдом дернет.
Он бы, честно говоря, нет - не стал бы искать беглеца, полюбас замерзнет Эд или навернется обо что нибудь, ну туда ему и дорога, симпатии к недавним друзьям в Айке больше нет даже на донышке, и Айк принимает младенца, а сам думает, как бы ему Айлу обратно в кровать уложить.
Не в том смысле, а вообще - вот сейчас никому из них по лесу таскаться не вариант.

- Помочь тебе? - спрашивает ей вслед, понянькивая кроху - но сестренка сама плетется в туалет, а вот детка, наоборот, чем-то явно недовольна, ерзает в своем мягком полотенце, высовывает ручонку, хмурит бровки, ужасно сейчас похожая на мать, Айла точно также хмурилась, когда он ей втирал насчет летнего домика и парней, которые там зимуют, и что, кто прав-то оказался.
Айк прихватывает из пачки памперс - запаслась киска как следует, как будто на конкурс лучшей мамочки идет - ну прислушивается, как там Айла в туалете.
- Ты зови, если что, - кричит ей в дверь, разматывая кроху - хорошо, что он вчера там все прибрал. В комнате тепло, он роется в большой сумке в поисках всего, что там нужно, вытаскивает присыпку, гипоаллергенные салфетки - а потом до него доходит, что не с того он начинает.
Берет опять детку на руки, устраивает у себя на плече так, чтобы ей на животик давило, ну и давай с ней круги нарезать, а сам гадает, как бы половчее киске рассказать, что трупы где лежали, так там и лежат.

- Тут, знаешь, какое дело - я, в общем, ночью за трупами не пошел, во-первых, боялся сам на твой капкан налететь, а во-вторых, ну знаешь, вы тут с деткой спали, а вдруг бы тот четвертый мудила вернулся, пока я там где-то вожусь, мало ли, или еще что... Не хотел далеко отходить, но сегодня оттащу, не переживай, все равно никто из них не встанет, мозги мы им вышибли, так что лежат как миленькие там, где легли, и ждут. - Он поглаживает детку по спине, создавая легкую вибрацию, и она практически сразу срыгивает воздухом, оставляя у него на плече пару капель еще непереваренного молока.
- Вот молодец! - приходит в восторг Айк. - Сестренка, она срыгнула у тебя, сама - ну не ребенок, а мисс конгениальность, помнишь, кино такое было, с этой, как ее... Да неважно!
Он держит детку перед собой - она уже не так похожа на мятую сливу, развевает беззубый ротик, смотрит на Айка неожиданно серьезно, как будто все-все понимает.
- Ну вот, котенок, сейчас твоя мама поест, а я схожу в лес, проверю капканы, и заодно разберусь с теми уродами, которые хотели нам зла, - воркует Айк, у которого даже голос меняется, не иначе как из-за ребенка. - Принесу тебе что-то, что ты хочешь, маленькая? Зайчика? Или, может, фазана? Сделаю тебе красивое украшение из перышек, и ты будешь в них сама как маленькая птичка...
Как маленькая птичка - как там его Бри.
Айк осекается, устраивает детку у плеча, она и не весит почти ничего, младенец же, и все равно - ему кажется, как будто он держит в руках нечто невероятно тяжялое, и настолько же хрупкое, только моргни - и проебешь.

Она выпирается из ванной, держится за косяк - ну и видно, еле ноги переставляет, да то и понятно, учитывая, что из нее вот только ребенок вылез, суток не прошло, и Айк поднимает голову, смотрит на нее с веселым таким удивлением.
- Хуйню городишь, мать, тебе, наверное, роды по голове дали, - фыркает смешливо, и кроха ему в тон мяукает - ну чисто котенок, и тоже в разговоре участвует, как будто знает, что он тоже поболтать не прочь, в отличие от ее мамочки-то. - Куда ты сейчас проверять пойдешь, что оттаскивать - ты вон себя еле таскаешь, кошку за лапу не утащишь, а все туда же.
Нет, ну так-то она права, насчет волков этих и всякого такого, но он же ей объяснил - не просто так все ночью бросил, потому что лень ему стало или впадлу. Вообще из-за другого, и совсем не собирается оставлять тела вокруг дома до весны, или что там она себе нафантазировала.
За окном, кстати, ясно, так по морозному ясно, как в лютый мороз и бывает - поди, нос высунь и сразу до яиц проберет, но Айк же ничего, не из неженок, не собирается ныть или там гнать на холод только что родившую бабу.
А так, по морозу, даже лучше - крови из тел меньше, запаха для зверья. Зря она парится, думает вечный оптимист Айк.
Но пусть лучше дома сидит.

- Я сам схожу, сам все сделаю, не впервой с трупами разбираться - или, думаешь, лучше будет, что ты там по пути свалишься и все штаны кровью зальешь? У этой крохи запасной мамки нет, а я не девчачий доктор - понимаешь, о чем я? Не к тому, что ты теперь инвалид, но уж сегодня давай в койке полежи - думаешь, прикольно ей будет не только без папаши, но и вообще одной остаться?
Ну, может, можно было и поделикатнее - но Айк с деликатностью знаком поверхностно, зато хорошо знает, что иногда надо как есть сказать - а уж учитывая, какая Айла упрямая, так, может, придется ее и к кровати привязать.
Детка, кстати, все у него на руках, но вроде как прислушивается - да нет, наверное, крохотная еще больно, но Айк все равно так и продолжает говорить этим дурацким курлыкающим голосом, и ему самому смешно становится: вроде как он с ней спорит, а по тону - как будто на секс разводит, поет сладенько.
- Давай, забирайся в койку, держи кроху - как ее, ты сказала? Ауш? Дивное имя, но красивое... Так вот, держи Ауш, не умеешь петь - ну и хрен с ним, поговори с ней ласково, она сама пригреется и уснет, она поела, что ей еще делать. А я схожу и гляну, что там как.

Выглядит киска недовольной, что пиздец - Айк даже смекает вроде, почему: по ней видно, что ей другого слушаться, делать, как ей говорят - вообще не очень, да и он не из тех, кто слово за слово, хуем по столу, но тут готов стоять до последнего - нехера ей в лесу сегодня делать.
- Я не говорю, что надо все так и бросить, и чтоб они тут у нас под боком до весны лежали, - он так и говорит - у нас, как будто и не было в планах укатить, - но уж тут я я без тебя справлюсь. Не хочу, знаешь, чтоб через неделю пришлось тебя закапывать - детке мой омлет поперек станет еще несколько месяцев точно... Да и не было волков - мы бы услышали вой или что, они так быстро к жилью не припрутся...
Айк почти насильно всовывает в руки Айле младенца - рассчитывает как, с деткой она за дверь точно не сунется, а сам одеваться принимается: шмотки на радиаторе почти просохли, наверное, проспали они немало, но раз ей так невтерпеж, то ладно.
На куртке кровь - но это ладно, не вот он на званый ужин собирается, а вот куда собирается - сует в карман беретту, поднятый с трупа револьвер за пояс, на ходу сует в рот лепешку.
- Топор захвачу, мать? - кивает на топор у входа, лень было в прошлый раз в сарай закидывать. - Земля, поди, промерзла, так я хоть верхний слой сниму.
Ну, не вот ему как хочется наружу, интереснее, конечно, проваляться на кровати еще денек, но Айк и правда боится, что если он промедлит, она сама побежит тела прикапывать - прямо, может, с ребенком.

Он думал, провозится дольше, но сани в ее сарае достаточно вместительны, чтобы загрузить на них все три тела - повезло, волчьих следов вокруг не видно, тела почти нетронуты, разве что глаза выклеваны и лица поклеваны, но Айк не из брезгливых, раздевает мертвецов, что на ощупь будто бревна, грузит на сани, засыпает кровь снегом, притоптывает, надевает лыжи - и в путь.
Уходит недалеко - и сам боится потеряться, так что держится между двумя ловушками, которые ему Айла показывала и в которых он уже неплохо ориентируется, ну и когда по его прикидкам до дома не меньше трех миль получается, принимается за дело. Можно бы и подальше отойти, но ему не очень хочется надолго оставлять Айлу и кроху - пусть у нее там и ружье, и все такое, но баба, только что родившая, и младенец одни в доме, а если Эд вернется, а если еще кто набредет... Так что Айк торопится - думает, ловушки ближе, и раз уж попавшая в них дичь волков не приманивает, то трех миль точно должно хватить.
Ну и сперва раскидывает снег, потом ковыряет промерзшую землю, рубит квадратами и вытаскивает, рубит и вытаскивает, дело тяжелое, он быстро потеет, но, стоит только остановиться передохнуть, размять бок, чтобы так не тянуло, как сразу становится зябко: по его ощущениями, на улице минус и минус приличный, десять, а то и пятнадцать, а он к таким холодам вообще не очень, так что, чтобы согреться, перерывами не балуется, да и вернуться поскорее хочется...
Ну и заебывается знатно.
Когда заканчивает, уже смеркаться начинает, все тело ломит, бок, спина, руки просто отваливаются Айк снова кое-как надевает лыжи и чешет к дому. Там, уже на последнем издыхании, сани оттаскивает в сарай, кипу со шмотками и рюкзаками заносит в дом, скидывает у дверей, уверенный, что тут же сейчас и свалится, но тут из спальни выплывает Айла, сонная, сочная, и пахнет от нее этим самым - грудным молоком, и Айк, как вошел, так к стене прислоняется, ждет, пока она подойдет, ухмыляется ей в ответ, когда она рядом ведет носом.
- Заебался, но там все ровно - ни волков, ни Эда. Я похоронил их где-то в овраге, может, покажу, как выйдем вместе, да и черт с ними - но сперва раздел и сумки снял, завтра разберу, хоть прибарахлюсь, - он ногой подпихивает кучу у порога, и тут же еще шире улыбается, принимается стаскивать куртку, а руки будто цементом залиты, он так не затрахивался, кажется, со времен учебки.
- Охуенно, - соглашается, понижая голос - раз детка спит, нечего орать. - Я тебе говорю, она просто гений от мира младенцев, у меня глаз наметан - поди, заговорит через пару недель...
Ну, не заговорит, конечно, но что она сообразительная - он уверен, смотрела она на него с понимаем дела.

Без куртки дело идет на лад - он как будто десять лет сбросил.
Он крутит занемевшей шеей, морщится, потом плечами дергает, смотрит вниз - но Айла в носках, да и дом они протопили на славу.
Избавляется от своих ботинок, стряхивает снег за порог, закладывает тяжеленный засов - все, он пока обратно шел, уже темнеть начало, не время для прогулок.
Топает на кухню, стаскивая свитер, кивает на кроватку.
- А я, сестренка, вчера почти собрал - но уже не соображал ничего, сегодня доделаю, негоже детке спать с тобой, а ну как придавим, - вообще-то, он еще с таким заходом, чтобы узнать, как насчет него, мало ли, что у нее сейчас в голове. - Но сначала поем - да и ты, поди, не против, после такого-то.
На столе, приготовленные им еще с вечера, так и стоят жестянки -  тушенка, яичный порошок, сухое молоко, - и Айк ставит на плитку сковороду, включает газ, прислоняется к столу бедром, покручивая шеей.
- Хорошо бы нам с тобой праздничный ужин устроить, а? Может, завтра? Пробегусь по капканам, посмотрю, что там у нас. Поджарим птицу, выпьем по стаканчику за здоровье Ауш, как ты на такое? Вроде как день рождения отметим, - ну, Айку только дай повод, пусть даже вечеринка едва ли планируется многолюдной. - Каплю виски и тебе можно - если не сразу детку кормить. Все же не каждый день такое событие, не каждый день новый человек появляется на свет... Если ты, конечно, вообще в норме. Ты как, в норме?
Не сказать, что она выглядит свежей и цветущей, и попахивает от нее потом, и если и есть что-то в том, что после родов организм женщины вроде как весь обновляется, то никто не обещал, что это обновление к лучшему, но это все Айк и по сестре помнит, он ищет в Айле другое - сильную бледность, признаки анемии, серьезной потери крови или типа того, но она, вроде, ничего держится, в кровати лежать и не хочет и на новости снаружи реагирует с интересом.
- Я боялся, что-то не так пойдет, - признается он вдруг, так и глядя на нее - разглядывая налитую грудь, выпирающий живот под майкой, уже не такой торчащий, как пока в ней детка сидела, красное пятно на щеке, на которой она, видимо, спала. - Ну, знаешь, со всем этим делом... А ты прямо крутая девчонка, все сделала, со всем справилась. Справилась же?
Молоко у нее есть, чувствует она себя вроде довольно бодро - ну, Айк примерно понимает, что впереди еще разные пиздецы подстерегают, но пока не хочет об этом думать, пока он хочет сожрать чего-нибудь горячего, умыться и завалиться спать, удобно устроив руки на сиськах Айлы, а завтра устроить маленькую семейную вечеринку.
Потому что они заслужили, все трое.

Айк самодовольно жмурится, бросает ложку на край сковороды, в которой поджаривает тушенку, сгребает Айлу в ответном объятии - ну, ему потискаться всегда в тему, даже если без далеко идущих планов, а доброе слово и кошке приятно.
Она суровая девчонка, это понятно, но и то разомлела на фоне всего произошедшего, что уж о нем говорить - так что омлет временно отступает на второй план. К тому же они до сих пор на столько времени котел включенным не оставляли, в доме по-настоящему тепло, даже не обязательно кутаться в три слоя, и она тоже без своих теплых штанов и свитера, а ему не так часто обламывается ее через тонкую майку потискать, разве что они в койке устроились под двумя одеялами.
Так что он облапывает ее за задницу в трусах обеими руками, прижимает к себе с осторожностью, тычется носом в волосы у нее на макушке - ладно, им бы обоим помыться, он тоже, поди, после своих трудов не розами пахнет, но это вообще ему не так чтобы мешает: пахнет она здорово, собой, живым телом и тепло от нее тоже живое.

- Да без проблем, - заверяет ее Айк в ответ, не слишком раздумывая, как эти его слова сопоставляются с его же планами насчет Флориды и всякого такого. - Застала она нас, конечно, врасплох, но ничего, обошлось вроде.
Это, на самом деле, большая удача, что обошлось - и с ребенком, и со всем остальным, потому что их не только ребенок врасплох застал, и тут, как ни крути, она была права: не нужно было ему с теми уродами трепаться.
Может, конечно, все иначе было бы, если бы они им сразу сказали, куда идти, впустили в дом и жратвой поделились - так, вроде, говорят, типа, делаешь добро и оно к тебе возвращается, но Айк еще слишком хорошо помнит вчерашнее, слова Майка и Колина, нетерпение Эда.
Они не слишком-то хотели договориться, они хотели заставить - заставить впустить себя, и Айк не сомневается, что, откажи Айла, все так бы и кончилось.
И, может, все в любом случае так бы и кончилось - не дай она кому-то из них или из-за другой хуйни.

Он встает поудобнее, пошире расставляя ноги, опираясь задницей на стол, притягивает ее ближе к себе, согреваясь больше об нее, чем из-за котла. Понятно, что вряд ли у нее прямо сейчас в планах приветственно раздвинуть для него ноги - ну и Айк пока по скепсисом насчет того, что там у нее между ног вообще, - но пообжиматься ему заходит, и эта ее ласковость сегодняшняя тоже по шерсти: что ни говори, а нравится она ему, даже со всеми колючками, даже с ребенком от другого мужика, со своим упрямством и странностями, вроде этого стояния у столба чуть ли не каждый день.
Может, конечно, потому что больше никого другого-то нет, но Айк так прикидывает - наверное, не поэтому. Иначе с хера бы он вчера уперся, пока его ублюдки с озера разматывали, когда мог бы принять дружеское предложение влиться в компанию.
- Я вот подумал, может, мне попозже смотаться до того дома у озера? Не оглядеться там? - спрашивает он ей в висок, сжимая ягодицы - жопа у нее, конечно, пока вообще вне конкуренции, есть, за что подержаться, и спереди, и сзади, ему прямо нравится, какая она вся телесная, живая и настоящая. - Может, забрать оттуда рацию или еще что - когда ты уже в норму придешь, а то не хочу вас надолго оставлять, мало ли. Ну, знаешь. Если Эд куда подался - то туда, скорее всего, и с ним бы разобраться. Решить вопрос, знаешь, если его лес не сожрал. Не нравится мне, что он может тут поблизости таскаться и момент подкарауливать.

Аппетит у них у обоих нормальный, Айк делит содержимое сковороды пополам, вываливает в глубокие тарелки вместе с мясным соком и жиром тушенки, переносит на стол - настроение у него прямо на подъеме, и от того факта, как все сложилось, и от того, как тепло в доме и пахнет жратвой.
Зачерпывая ложкой куски омлета, Айк угукает в ответ на слова Айлы - забор не помешает, а больше того, не помешает пара площадок, откуда, если что, и отстреливаться можно, не ждать, пока подошедшие твой забор снесут.
- Ну можно подумать, - соглашается.
Она, конечно, про лето говорит - а ему-то лето терять совсем не хочется, летом самое то, чтобы южнее уйти, к Флориде, но начать, может, и весной получится - долго там этот забор делать?
- Да знаешь, - говорит, по ее примеру собирая жир с тарелки лепешкой и прислушиваясь к себе, наелся он или как, - не вот разбираюсь, но работал на стройке, разнорабочим, так что кое-что понимаю - мы, правда, забор натягивали сетчатый, может, не совсем, чего ты хочешь, но как столбы установить и сетку натянуть, за это знаю... В любом случае, надо смотреть, до чего ближе, до лесопилки или до какого строительного склада, откуда материал брать... А как думаешь, может, твари эти не перезимуют? Померзнут, да и все?
Или просто куда-то денутся, почему нет-то, Айк любой вероятности рад будет - как они сами по себе появились вместе с этой заразой, так бы сами и передохли, вот славно было бы.
Не в том плане, что ему страсть как охота вернуться в тюрьму - ну уж нет, Айк считает, что апокалипсис обнуляет кое-какие грешки и прежние условности, - но вот прежнего мира ему недостает.

Особо поболтать не выходит, просыпается детка, сиськи Айлы тут же реагируют - Айк давится от смеха куском лепешки, когда она вскакивает на ноги, ведомая материнским инстинктом и требовательным кряхтением в спальне.
- Да, мэм, есть, мэм, - смеется ей вслед, но с посудой все же разбирается, что тут мыть-то, пару тарелок да сковороду, вылизанную лепешкой. Горячей воды хоть отбавляй, Айк умывается, моет посуду, прислушиваясь к себе - наелся он или как, денек выдался тем еще, - открывает банку паштета, сгружает на тарелку с лепешками, мочит тряпку и отправляется в спальню.
Жуя лепешку с паштетом, устраивается поперек кровати, на которой Айла кормит детку, кладет себе на лицо мокрую тряпку, косит на голые айлины сиськи, работая челюстями, на то, как детка сжимает крохотным ртом сосок.
- Вот погоди, у нее начну зубы резаться, - хмыкает, облизывая пальцы от паштета, - сразу добрым словом вспомнишь ласкового Айка...
Под горячей мокрой тряпкой рассаженная скула оживает, начинает ныть, Айк морщится.
- Она как поест, ты ее подержи столбиком, знаешь? На сгиб руки поставь к плечу, а второй рукой погладь тихонечко по спине - и она, если воздуха наглоталась, его и срыгнет... А так капризничать будет, живот вздуется, ну, знаешь...

Айла к нему подползает, не удосужившись вернуть майку на место, Айк с большим интересом смотрит, как мягко покачиваются ее сиськи, смуглые, будто налитые, увенчанные крупными, оттянутыми деткой сосками, даже поворачивается поудобнее - нет, понятно, после вчерашнего он уже убедился, что напрасно с таким нетерпением ждал, когда младенец из нее вылезет, судя по всему, до секса ей до весны не будет, но поглазеть на сиськи ему это не мешает.
- Да я всегда за то, чтобы поиграть с тобой во что-нибудь, - ей в тон отвечает Айк, подтягиваясь на кровати - она вообще настроена поговорить о вчерашнем, ну и раз уж ему кроме вида сисек ничего не светит, то почему нет.
Тем более, в душ ему не помешает - и ей не помешает, и грех упустить такую возможность, раз уж у них полный бак горячей воды, потому что с характером Айлы Айк уже немного знаком, и знает, что это она сегодня вся ласковая и нежная, пока ей гормоны по голове вдарили, но вряд ли это долго продлится, и вот-вот они опять уйдут в режим жесткой экономии и мытья под едва-едва теплым душем.

В ванной Айк присаживается на край, чтобы ей удобнее было, снимает рубашку и майку, опускает взгляд на повязку на боку - она в следах засохшей крови, но когда он отрывает ткань, не сказать, что кровотечение было серьезным.
- Вот черти, - Айк отрывает повязку до конца, проезжается ладонью по пурпурно-фиолетовой припухлости, по краям уже хорошо вдавшейся в желтый, поднимает голову, чтобы Айле было удобнее, снова цепляется взглядом за ее сиськи, ну и прихватывает ее за талию.
Тащит от нее, конечно, будь здоров, не меньше, чем от него после дня ковыряния с могилами, но это херня - и вообще, Айку даже нравится: от мертвецов-то ничем не пахнет, только чуть-чуть, чем-то странноватым, типа ацетона, так что нормальные человеческие запахи ему даже в кон, и он ведет носом вдоль ее живота, втягивая запах ее пота, крови и молока, и даже как-то веселее становится: они живы.
- Я, в общем, проверял ловушки, с маршрута не сходил, и в том овраге, к востоку отсюда, где ручей замерзший, они меня и накрыли... Ну, то есть, как накрыли, - Айк врать не собирается, пусть даже сейчас и некому его в этой лжи уличить. - Я их первым услышал, они меня и не видели - может, и прошли бы мимо, но я, знаешь, вроде как их узнал. Услышал голоса, как они друг друга называют - и понял, что это они. Ушли, значит, из своего дома на озере, чтобы нас найти. И сперва все нормально было - они мне обрадовались, киска, вот те крест, да и я им тоже, а потом, как я понял, что к чему, уже поздно было...
Да уж, так себе момент - и тем неприятнее, что Айк-то за этих уродов переживал по-настоящему, беспокоился, как они там выживают, голову ломал, как бы Айлу уговорить на подселение, а они, значит, решили все сами, да причем максимально по-уродски.
Вот тебе и вера в людей, должна бы ему сказать Айла, и Айк все ждет от нее ехидного "я же говорила", Чарли бы не упустила возможность, но Айла ничего такого не говорит, хотя на круг десять раз права оказалась, и за это Айк ей особенно благодарен, и в качестве благодарности тычется ей в мягкий опавший живот целой скулой, вроде как в ласке, в которой и секса-то почти нет.

- Ты не подумай, я их к дому бы не вывел, - торопится уточнить важный, как ему кажется, момент, - собственно, в рожу меня один из них потому и пнул, мудила, чтоб ему в аду в зад раскаленную кочергу вечность засовывали, - но я же на лыжах был, а следы от них по свежему снежку даже в сумерках видны на милю, так что они быстро смекнули, что я им и без надобности для обратной дороги, но с собой потащили, чтобы я с тобой договорился. Ну, уже здесь, чтобы ты посговорчивей была - ну тупые, скажи. Может, раз я уперся, думали, что у нас тут с тобой любовь-морковь, - Айк фыркает, перебирает пальцами, поглаживая ее задницу в трусах. - А ты молодец, отлично отреагировала - я только вот и дергался, что они тебя врасплох застанут, в доме запрут... Никак не ждал, что ты в засаде сидишь - это тебе что, столб нашептал?
Про столб он шутит, понятно - но в целом, так и есть: повезло им, им обоим, что она ждала, была настороже и вооружена, иначе хрен знает, как бы оно все вышло, и кто бы сейчас наслаждался сытной жратвой в теплом доме, а кому бы лежать в мерзлой земле.

С картой он худо-бедно разбирается, Айла ему еще компас дает, объясняет, сколько примерно на юг, где западнее взять, чтобы к домику на озере выйти - дело выглядит плевым, а он за эти несколько дней, что они погоду выжидали, отлежался как следует: и гул в ухе прекратился, и скула ныть перестала, и бок поджил, хоть сейчас в бой. Айла вроде как от родов тоже постепенно отходит - между ног его к себе, понятно, пока не пускает, но Айк и не в обиде, все понимает, к тому же, она не против, когда он ночью под одеялом к ней подкатывается, как в их первую ночь, и не вот его руки со своей задницы или сисек убирает, пока детка сонно сопит в собранной-таки кроватке. Ну, бывает, конечно, просыпается некстати, от самого сладкого их отрывает - но Айку и это не против шерсти: вообще ребенок есть ребенок, и то, что она просыпается и мяукать принимается, требуя сиську, для него вроде как знак, что все в порядке, что детке молоко заходит и что она есть просит, а раз аппетит есть - значит, растет, значит, нормально все с ней.
Ему ее потом и укачать заходит, когда она отваливается от груди, сытая и довольная; нравятся ему младенцы, ладно уж, он даже и забыл, насколько нравятся, как нравится за ними наблюдать и до чего они славные, когда совсем мальки, только моргать и могут.
Но детка - детка бодрая, вся в мать, и улыбается после еды точь в точь как мать, ну и вообще, после еды сразу куда веселее, так что пока, ему кажется, они первый сложный этап преодолели успешно, и, дождавшись хорошей погоды, он пускается в путь.

Снегоход резво скользит по ледяному насту на снегу, широкие грузовые сани, сейчас еще совсем легкие, высоко подскакивают на сугробах. Айк, повыше натянув шарф до самых снегозащитных очков, постепенно начинает входить во вкус - холод холодом, и из-за неподвижности ему не слишком тепло даже во всех своих одежках, однако он перебирает в уме, что полезного может найтись в доме на озере, одна рация чего стоит, может, получится из двух собрать антенну, бьющую подальше, ну и прочее по мелочи, представляет, как вернется к вечеру к Айле с деткой, как они за стол сядут... В общем, приятно это, когда тебя ждут, и он прямо только бы ради этого, наверное, из дома время от времени уходил, так что даже когда выясняется, что в доме на озере почти и взять нечего, он не так уж и расстраивается.
Включает рацию после того, как бегло осматривается, как они с Айлой договорились, рапортует, что чужих следов не видать, рассказывает, что нашел, ну и говорит, мол, часа через четыре вернется: два часа на дорогу, на снегоходе-то, два часа на разборку рации и погрузку, и дает отбой.
Ну и занимается своими делами, перетаскивая все, что более-менее может предоставлять какую-то ценность, включая рыболовные снасти и надувной матрас, в сани, и только собирается трогаться в обратный путь, как из леса справа вываливается человек, бежит к нему, машет над головой руками, заходясь кашлем, не обращая внимания на то, что на лед выбегает.
- Эй! Уходи! Уходи оттуда! - вопит Айк, но поздно - лед еще тонкий, ломкий, проламывается под тяжестью человека и тот уходит в воду по пояс, едва успевая уцепиться за ледяные сколы.
За ним с той же стороны высыпают на берег еще фигуры, тоже бегут, но уже аккуратнее, чтобы не оказаться в воде, но Айк-то ближе, да еще с его стороны длинные деревянные мостки, вмерзшие в лед, почти до самого пролома и барахтающегося в нем человека.
Айк несется по мосткам, падает плашмя в самом конце на пузо - бок напоминает, что не стоит впредь повторять такие фокусы, - вытягивается на льду, сползая потихоньку с мостков к барахтающемуся, протягивает ему ружье, крепко держа за цевье - тот догадывается, что от него требуется, ломает лед, чтобы оказаться поближе, тоже хватается за ружье, Айк начинает отползать назад, а потом чувствует, как его оттягивают к мосткам, слабо, но неуклонно, тянут, тянут, и еще кто-то что-то орет над уход, не то на него, не то над того, кто в воде, мужской голос, два женских...

Их четверо - мужик без руки, мрачный и тощий, лет на десять, может, Айка постарше, похожий на волка, баба с ним, ладная, это даже в ее одежках понятно, лет, может, двадцати семи, девчонка совсем молодая, и пацан едва к двадцати - и младенец, которого Айк сперва-то и не приметил на руках у бабы постарше, пока тот не расплакался.
Младенец постарше детки, но все равно - кроха совсем, и все они похожи на беженцев, каких Айк в пустыне видал, да беженцы и есть.
Девка молоденькая совсем слабая, вроде как только после болезни, да и остальные ничем не лучше - и пока они хлопочут насчет того, что с промокшим пацаном делать да как его отогревать, Айк о другом думает: и какого хера он раньше не свалил, какого хера задержался.
Ну, как оказывается, они тоже из Хелены, не стали ждать, чем дело с эпидемией кончится, свалили подальше, но вот конечной точкой у них был рейнджерский пункт, который еще осенью сгорел, Айк мимо проходил, - и теперь вот ищут, куда бы приткнуться.
Рассказывает это девчонка - но Айк по молчанию остальных понимает, о чем они все думают.
Он откуда-то - на нем теплая одежда, он сытый, снегоход заправлен и еще одна канистра приторочена на заду саней, он явно не ищет место, где зимовать, а сгребает в нору все, что может пригодиться, и Айку под этими взглядами совсем неуютно.

Он отдает пацану майку и рубашку с себя, его отец - однорукий оказывается его отцом, хотя баба с младенцем на мать никак не тянет - свитер и штаны, как-то они заматывают его в брезент, которым Айк планировал укрыть добычу, но, понятно, без теплого места пацану точно крышка, он и так кашляет так, будто намерен легкие выхаркать.
Да еще этот младенец.

Они не просят - сразу поняли, как Айк ушел от ответа, откуда он - но мужик все же отвел его в сторону, расспросить, есть тут где еще лагеря выживших, и когда Айк ответил, что таких не знает, так кивнул, что Айк и сам не понял, как решился.
Говорит им, мол, оставляет канистру, чтобы согреться, оставляет пару зайцев и жирную тетерку, которых из силков по пути вынул, сэндвичи, что ему Айла с собой дала, термос с чаем с каплей виски - даже брезент этот, и матрасы, и рацию, уже разобранную, обещает, что вернется к ночи с едой и лекарствами, и уезжает. Они - все четверо - торчат в дверях выстуженного дома, смотрят вслед, Айк эти взгляды прямо спиной чувствует.
Снегоход встает в паре миль от дома - кончился бензин, для этого и была нужна канистра запасная, но теперь приходится пробежаться пешком.
Он, понятно, в четыре часа уже не уложился, так что когда вываливается во двор, Айла уже поджидает - собранная, сердитая, как ему кажется.

- Детка, - с места с карьер берет Айк, стягивая шапку заиндевевшими от возни в воде перчатками, выдыхая облачко пара, - тут такое дело, детка. Там люди. Ну, я только возвращаться - и люди, пацан провалился под лед, мы его едва вытащили, а с ним отец, баба молодая с младенцем пары месяцев, и сестра. Они тоже из Хелены, осенью ушли, детка, в общем, хотели осесть в том лагере в Силвер-Крик, не знали, что он выгорел - и вот ищут, куда бы деться. Мужик с одной рукой, второй по локоть почти нет, сама понимаешь - я пообещал, что вернусь, помогу им наладить, хоть дом утеплить или еще что, я же знаю, ты гостей не привечаешь...
Говорит, а сам ей в глаза заглядывает, в дом заходит, но так и стоит у порога, только дверь за собой закрыл.
Прикрывает устало глаза, выдыхает - не то что устал, потому что работал, а устал, что снова об этом говорить надо, снова они о том самом.
- Я знаю, детка, я на пару дней всего - помочь им устроиться чисто, нарубить дров, они там все едва живые, баба вообще еле ходит, ну, сама понимаешь... Ребенку ее два месяца, а у нее и молока от голода почти нет. Если им не помочь - то все, всем пятерым абзац, сестренка, пойми ты. Не могу я так, так - точно не могу, это не четверо мужиков здоровых, да они тоже все понимают - даже не спросили меня насчет того, можно ли со мной... Короче, тут вообще другое, ты уж прости. Я знаю, тут тебе тоже лишние руки нужны, и детку обиходить, и по дому, так я вернусь - можно? Только погляжу, как они там устроились, помогу, как смогу, и вернусь - может, через недельку?
У него аж в глотке пересыхает, от такой-то тирады - а он не так чтоб молчун, наоборот, потрепаться любит, но тут как горло что-то перехватывает - а ну как она скажет, что он может не возвращаться.
А ну так и скажет - и что, а все равно он иначе не может.
- Ребенок там, детка. Тоже - а у них тебя нет. Никого нет, кто бы помог, - добавляет, уже не зная, что еще сказать - лишь бы она только разрешила вернуться.

Жрать ему, ясное дело, хочется - обед-то свой он оставил тем, кому куда нужнее, - но разъедаться особо времени нет, не слишком охота в темноте по лесу на снегоходе ехать, только расход топлива больше из-за фонаря. Ну и не вот ему кусок в горле лезет при мысли, что там младенец голодный где-то, так что Айк так и мнется возле дверей.
- Да нет, снегоход тут, минут сорок ходьбы, с пустым баком, - он умалчивает о том, почему бак у снегохода пустой, ну она и сама догадается, - может, дашь немного бензина еще, сестренка? Я пригоню тебе снегоход, ясное дело, там он без надобности - ну и твое же, им только самое необходимое, чтоб сегодня-завтра не помереть, а дальше мы уж как-нибудь...

От рагу, что она раскладывает, запах на весь дом, Айк ведет носом жадно, думает, надо бы и правда пожрать - ну, чтобы их не объедать, если они из того, что он оставил, сочинили что-то съедобное, пусть уж сами все и съедят, да и одеться не помешает, свои сухие шмотки-то он пацану пожертвовал, чтобы тому в теплое переодеться, а не в холодные вещи из рюкзаков.
Так что Айк ныряет в спальню Айлы, которая вроде как уже их общая, надевает на себя все, что находит, имея в виду, может, у его найденышей не бог весть сколько смены одежды, тащит из-под кровати свой рюкзак, с которым пришел, и, наверное, будит детку, потому что она принимается в кроватке копошится, будто червяк, а потом и хныкать - может, понимает, что у него сердце не на месте от того, что нужно будет уйти, может, чувствует недовольство Айлы, она же все-все, убежден Айк, понимает.
Он бросает собираться - а все же, что это значит, можно ему вернуться будет, или как? - подхватывается, сгребает детку из кроватки, щупает через пеленки на предмет сухая она или мокрая, но, вроде, сухая, просто проснулась - она всегда капризничает в сумерках.
И так с ней в кухню и выходит, приманивается на запах еды.

- Ох, сестренка, - сияет Айк как натертый доллар, так широко улыбается, что недавно зажившая скула ломить начинает. - Да это же просто гениальная идея, ты же просто гений!
Ну ясное дело, льстит он ей - но это же все так, от души, да и потом, она тут хозяйка, ей решать, кого впустить, на каких условиях.
Не то что она ему какие-то условия ставила - ну, разве что, что он уйдет через пару дней, но об этом Айк сейчас и не вспоминает, да и вообще склонен каждую новую ситуацию рассматривать отдельно.
- У нас и места хватит - вторая-то спальня свободна, устроятся там, и молока у тебя...
Тут он, понятно, резко затыкается и назад сдает - раскомандовался, думает, сейчас она обозлится совсем и будет права.
- В общем, отлично ты придумала, и мужику ее поспокойнее, если он будет знать, что она в порядке, и тебе компания - а мы там быстро с ним и его ребятками все устроим, ты и глазом моргнуть не успеешь, к Рождеству уже про них и забудешь, - заверяет Айк Айлу, весь на волне своего энтузиазма, а сам, как есть, усаживается, устраивает детку в круге из руки и колена и наскоро зачерпывает рагу полной ложкой.
- Ну и стряпня у тебя, сестренка, - мурлычет сквозь рагу, поглядывая на нее с вопросом - как там насчет него, - прямо так бы и ел, хоть всю жизнь... Так что, мы договорились? Бабу с ребенком я привезу, и сразу назад - а, может, через пару дней наведаюсь, посмотрю, как вы тут и все такое, помогу с чем, может, вот эту сладкую булку проведаю, да и тебя, а?
Странный у нее вид, так он считает - ну, Айк откладывает ложку, тянется через стол, прихватывает ее за руку.
- Да я бы не уходил, киска, - "киской" он ее только в койке зовет, а так все больше "сестренка" да "сестренка", но сейчас вроде как тот самый момент, романтический момент. - Я же не от вас - и только на время. Хочешь, каждый день буду на ночь приходить?