- В другой раз, да - согласно кивает Холли, которая, если честно, предпочла бы держаться от кабанов, любых кабанов, подальше.
Тот, которого притащили Джерри и Лена Мэй, казался настоящим чудовищем. Менее угрожающе его ребра выглядели в рагу, а мясо в жаркое. Так что если знакомиться с кабанами, то только вот так, в столовой. Другое дело зайцы…
- Нет, мне не холодно. Давай еще погуляем.
Она так укутана, что может, наверное, нас негу спать, Джерри постарался, и несколько раз повторил, что они вернутся, как только она замерзнет. Устанет. Захочет есть.

Ей нравится. Нравится, что с тех пор, как она сказала Джерри о ребенке он заботится не только о ней, но и о нем. Пусть он еще крохотный, маленькая рыбка в ее животе, но его уже надо беречь.
Холли старается не думать о той, первой беременности, которая закончилась выкидышем. Этого ребенка они не потеряют. И всех остальных, которые будут, потому что Холли так думает, год или два можно будет отдохнуть после родов, а потом снова попробовать. Ей нравится воображать большую семью. Джерри, она и их дети. Джерри тоже нравится – они говорят об этом, часто. Удачно вышло с этой беременностью, зима – дел не особенно много, и все свободное время Джерри с ней проводит, и Холли ему за это благодарна.
Ну не все – есть еще вылазки с Леной Мэй. Но она здесь для этого, да? Понять, эта любовь к охоте, или любовь к другому.

- У меня все равно не получится, - отзывается она на предложение Лены Мэй.
Не может понять, то ли Кейн всерьез, то ли это такая насмешка. Неправильно, конечно, относиться к человеку предвзято, Лена Мэй лично ей ничего плохого не сделала (Холли на это надеется), но рядом со своей бывшей пациенткой Дюмон все еще некомфортно.
- Но спасибо, Лена, очень мило с вашей стороны. Вы столько умеете – просто поразительно.
Холли не хотела сказать ничего такого, но вот, пожалуйста, вышло двусмысленно и, пожалуй, грубо.
- Джерри сказал, вы того кабана убили одним выстрелом – так, милый? Мне это кажется чем-то невероятным. Я такое только в фильмах, наверное, видела.
Хотя Холли не была любительницей фильмов, в которых стреляют, не важно в кого, а кабанов или в людей. Ей всегда казалось, что в этом мире слишком много насилия и не стоит героизировать его с помощью кинематографа.
Сейчас Холли признает – она ничего не знала о насилии.

Следов и правда много, у молодых кустов, замечает Холли, обглодана кора. Она только надеется, что ловушки, о которых говорит Лена Мэй не причинят страданий зайцам, но стесняется о этом спросить – ну да, нашла о чем беспокоиться. Не слишком ли мучилась перед смертью еда, которая попадет в ее тарелку. Но, наверное, это беременность делает ее сентиментальной.
Не только сентиментальной, Холли и другие признаки гормональных изменений замечает, кроме внешних. Она сильнее жмется к Джерри, все время ищет с ним телесного контакта, даже когда они на людях, чего раньше не было. Ей надо его постоянно чувствовать рядом – тогда ей сразу хорошо и спокойно. И ребенку в ее животе – Холли верит – хорошо и спокойно, он же все чувствует, ее настроение, ее тревоги. Чувствует, когда Джерри ее живот гладит – что это он его гладит. Или ее. Все равно, кто первый родится, мальчик или девочка. Только бы родился благополучно – но до этого еще далеко…

Холли поднимает лицо, жмурится, когда солнце бьет в глаза, чувствует на коже такое обманчивое, призрачное тепло, которое на самом деле согреть не может. Ну ладно, зайцы это зайцы, им выбирать не приходиться, где трахаться. А вот для людей, следует признать, зимний лес не слишком удобное место. Все, разумеется, возможно при должном желании. Но это надо уж слишком захотеть.
Мэйдэй, конечно, столько всего умеет – просто поразительно, но, самоуверенно думает Холлидей Дюмон, она тоже уже не так проста. Да и, к тому же ей, как любой, наверное, женщине, которая готовится ребенка родить и близко познакомилась со всеми прелестями токсикоза, отеков и перепадов настроение, хочется верить, что секс для ее мужчины не самое главное. Хотя бы на ближайшие семь-восемь месяцев.

- Пришлось научиться, - туманно реагирует Лена Мэй на это туманное «вы столько всего умеете» от Дока.
Хер пойми, то ли хочет обидеть, то ли не хочет, с ней не поймешь. Вежливая, что пиздец, и как Джигсо это не бесит? Но не бесит же. Так что, во имя крепкой дружбы с Джерри (да и с Клэнси, который к Дюмон с симпатией), Лена Мэй решает, что нет, Док не хочет ее обидеть. Просто, похоже, считает, что они тут на светском рауте – или что там у нее в голове.
- Клэнси сказал, что голова ему директора Коламбии напоминает, портретное сходство просто удивительное, - хмыкает Лена, капельку добрея. – Говорит, приятно посмотреть на знакомое лицо, и знать, что от тебя не потребуют дежурства в две смены.
Ладно, Том её смешит. Умеет ее насмешить, и да, Лене это нравится. А еще нравится, что он не смотрит на нее так, будто пытается диагноз поставить, определить, насколько она нормальная по какой-то там шкале.

Ну, не хочет и не хочет – так-то Лена Мэй тоже считает, что у Холлидей ничего не получится, разве только заболтает она дичь до обморока. Джигсо другое дело. Кейтель тему сечет, ему вот реально теории не хватает, а так все при нем. Следующего кабана – Кейн уверена – Джигсо уже сам завалит, без ее помощи. И насчет следов быстро запоминает все, что она ему говорит, два раза повторять не приходится. Вот и с заячьими быстро разобрался.
Она над ними зависает на пару минут, потом согласно кивает головой.
- Все верно. Следы свежие, поутру топтались. Ну и дерь... в общем, все свежее, - указывает она на катышки под кустом.
Может, Дюмон от слова «дерьмо» в обморок падает – а ей нельзя, она беременная. Готовится, значит, осчастливить Кейтеля ребенком. Время, конечно, не самое подходящее чтобы рожать, но, похоже, подходящего уже и не будет. Так что, может, и верно делают, что малыша заводят. Непросто, конечно, все это будет, ну так что теперь. В этом смысле, Кейн уверена, у Дюмон все получится, еще та сумасшедшая мамочка будет, да и Кейтель в ту же строчку. Бегать будет вокруг своей киски с котенком и никогда к ним не пускать. И, да, как бы к Холлидей насчет котенка подъехать? Того, который настоящий.

Про хижину она в первый раз слышит, но не похоже, что это какая-то тайна. Хижина и хижина, но Лена Мэй все равно себе в голове пометочу делает, на карте. Сент-Луис, Уайт-Бэар, тот школьный автобус, на котором они устроили засаду на кабана, а теперь, вот, охотничья хижина. Такие маячки лишними не будут, может, как-то и жизнь спасут.
- Если хижина давно без людей стоит, то они и под крыльцом могли нору вырыть... Значит, вы оттуда кошку привезли? Котята уже глазки открыли, да? Наверное, возни с ними много? Может, отгрузите мне одного?
В сторону хижины никаких тропинок не предусмотрено, так что Кейтель прет вперед, как танк, разгребая ботинками снег, следом Лена Мэй, утаптывая для Холли. Ну и все ждет, когда та объявит прогулку оконченной, скажет, что устала. В своем медицинском кабинете Док вряд ли сильно напрягается, и за стены не выходит, так что Кейн на многое не рассчитывает.
- Мальчика. Я с девочками как-то не очень дружу. Я его Сэмом назову... Так моего мужа звали, Джигсо не рассказывал? Мы с ним из Кейн-Каунти вместе ушли, он погиб. Нет же такой психологической приметы, что нельзя называть животных в честь людей? Или это является признаком какого-то страшного расстройства, Док? Вы мне лучше сразу скажите, чтобы я знала, чего бояться.

Ну, может это не совсем шутка, но ирония это точно, потому что Лена Мэй о себе знает больше, чем Холлидей Дюмон может себе представить. Прекрасно может себе поставить диагноз и лечение назначить. И вот ее лечение – нормальная жизнь в нормальном месте с нормальным мужиком, для которого она не Мэйбл и не Мэйдэй, которому положить, насколько она хорошая или плохая. С которым не нужно расплачиваться сексом за что-то... за что угодно. Хочешь быть нормальной – живи нормально, не загоняясь, не пытаясь быть кем-то, почему ей раньше никто не сказал, что все так просто?

Она, видимо, последней понимает что к чему. Только когда Джерри ее загораживает собой, а потом и Лена Мэй к ним подходит, держа ближайшие кусты на прицеле, до Холли доходит – это чужие. Чужие живые и, по нынешним временам, это куда большая проблема чем мертвые, к которым за три года все худо ли, бедно, но приспособились, изучили их повадки. Чужие были здесь, очень близко от завода, вдвоем или втроем, как говорит Кейн. Не так уж мало, по нынешним временам...
Двое, или трое, конечно, не подойдут незамеченными к стенам завода – для этого есть дозорные вышки. Не смогут проникнуть на территорию – для этого есть всегда запертые ворота. Но Холлидей все равно тревожно. Они назвали завод своим домом, но она помнит, что до этого он был домом других людей... А если история повторится? Что будет с ними? Что будет с ребенком, которого она носит?
Эти мысли – это чувство острой беспомощности – делают ей больно почти физически, и Холли опускает голову, смотрит на снег. Дышит. Заставляет себя дышать ровно и глубоко, чтобы отступил этот приступ паники.
Всего лишь след на снегу – но от него веет неприкрытой угрозой, так ей кажется...

- Ты видел чужих возле завода раньше? – спрашивает она у Джерри, пока Лена Мэй карабкается наверх. – Вы с Леной, когда ходили на охоту видели что-нибудь подозрительное? Я знаю, ты бы мне ничего не сказал, чтобы я не нервничала, милый. Я знаю, что ты стараешься меня не пугать, но я и так уже напугана. Раньше такое было? Ну, после всего...
После всего – это после Сент-Луиса. После того, как Медвели разгромили Сент-Луис, сделав его полностью непригодным для жизни. В этом и смысл – объяснил ей тогда Джерри. Они слишком близко, у них оружие. Рано или поздно, они соберут достаточно оружия и придут сами. Даже долго идти не придется – вот в чем дело. Это война, Док.
Холли знает, что такое война. И не хочет, чтобы она пришла на завод. Не хочет, чтобы она пришла к их ребенку.
Лена устраивается там, на ветках, поудобнее. Сверху сыплется кора, какой-то сор. Холли на Кейн не смотрит, смотрит на Джерри – ей надо знать.

Она почти никогда и ни о чем Джерри не спрашивает – о том, что не касается их лично, их маленькой семьи. Не потому, что ей неинтересно. Не потому, что ей все равно. Нет. Это вынужденная мера. Эту реальность, как они оба выяснили, она способна переваривать небольшими порциями. Пусть так, каждый выживает как может – и это ее личный способ. Не отрицание, не побег от действительности, но разумная дозировка информации. Джерри давно понял что к чему и не возражает. Не настаивает на том, чтобы Холлидей сразу выпила все свое горькое лекарство. Наоборот, как кажется Холли, он даже рад, что она не слишком часто покидает свою невидимую раковину, что интересуется только тем, когда он вернется – но не тем, куда и зачем уезжает.
Но сейчас ей надо знать, потому что она это видела – видит сейчас, достаточно повернуть голову. След от лыж. И, судя по реакции Джерри и Лены Мэй, они тоже не верят, что это случайные туристы, осматривали окрестности и фотографировали виды.

Лена со своей наблюдательной ветки говорит, что все чисто.
Холли вздыхает – не знает, то ли радоваться этому, то ли бояться еще сильнее. Попадись эти чужие в руки к Джерри и Лены, их бы заставили рассказать все – кто они, откуда, зачем пришли. Может быть, они рассказали бы сразу, может быть, на разговор потребовалось бы время, но конец был бы один – их бы убили, скорее всего, на месте, чтобы не вести через снега к заводу, чтобы не дать шанса сбежать по дороге. Но сегодня никто не умрет – это хорошо.
Но есть люди, которым известно про Уайт–Бэар. И это плохо, очень плохо.

Вот и погуляли – думает Лена Мэй, спускаясь с дерева. С одной стороны, хорошо погуляли, нашли следы присутствия чужих рядом с заводом, информация нужная и ценная, так что можно оставить зайцев в покое, они не с пустыми руками вернутся. С другой стороны, охуенный головняк и им, и Пирсону, и всем причастным.
Ладно, разберутся. Дюмон, понятно, напугана, но ничего, молча топает с ними, между ними, как под конвоем, даже про поссать забыла. Но ничего, не просится обратно, не напрягает вопросами, проблем не создает. Не оправдывает, словом, худшие ожидания Лены Мэй.
- Лыжи были, - припоминает она. – Может, три пары, может, четыре. Еще снегоступы были, такие, круглые, как у индейцев.
Это она на складе увидела, зашла как-то на склад, где этот мужик хозяйничал Уиттакер, трясся над каждой мелочью, все под роспись. Ей, конечно, интересно приглядеться было, что есть, чего нет. Ну и не без намерения подружиться с этим Фрэнком, что уж. Он вроде как всю их кухню в Сент-Луисе знал, а Лена Мэй новичком была, и не вот самой популярной девочкой а классе... Ей бы, в общем, друг тогда не помешал. Но Уиттакер ее авансов предпочел не заметить, ну и все к лучшему. Так она салила с Кейтелем, даже о вещах не пожалела, которые в Сент-Луис-Парке остались. Хотя что там вещей было... Ей тут на складе больше выдали, в качестве подарочного набора для хорошей приятельницы нашего славного парня Джигсо.

- Думаешь, кто-то из них?
Вопрос лишний, когда Джигсо думает что-то, он думает что-то, а когда говорит, тогда говорит. Но Лена Мэй тоже в напряге, так что ее можно извинить.
Может, из них, может, кто-то не прижился в Бернсвилле и решил вернуться на родное пепелище – хотя вроде клинических придурков в Сент-Луисе не водилось, съели, должно быть, в первый же месяц апокалипсиса. А может это вот эти, о которых ей Джигсо рассказал. Зрмби зимой спят, вот они и встали на лыжи, проверяют территорию, проверяют, не сдохли ли те, кто на заводе окопался. Версий, короче, на любой вкус – выбирай.

Следы возле крыльца Кейн, понятно, только что не обнюхивает, снимает перчатку, пальцами трогает.
- Двое. Не трое, двое. Мужик и подросток, или мужик и баба, - выдает, подумав.
Ну, на этом все. Имена свои эти чужаки на снегу не написали и о цели визита тоже никак не сообщили.
Она суется в хижину, но и там ничего примечательного, только на столе крошки от сухарей, пара волокон сушеного мяса, видимо, делали здесь остановку, прежде чем дальше идти. А куда дальше – Лена Мэй не знает.
- Можем разделиться, - предлагает она Джигсо. – Ты возвращайся с Доком, а я могу по следам пойти, ну, сколько смогу, может еще что найду интересного.
Чужаков они, конечно, уже не нагонят – у тех сутки, считай, были, чтобы дойти куда им надо, да еще и на лыжах, а не в ботинках, проваливаясь в снег, и Лена Мэй в другую сторону думает, насчет снегоступов. Она, конечно, не гений инженерной мысли, но такую поебень вполне может соорудить, если наломать веток нужной толщины с какого-нибудь орешника, распарить, согнуть, высушить... Джутовой веревки на складе завались, опять же. А с ними будет куда легче по сугробам лазить.
- Я так думаю, они тут не случайно, - тихо делится Лена Мэй с Джигсо своим бесценным мнением. – Подготовились, знали про хижину, лыжи... И еще, тут явно заячья нора, а они ни одного зайца не убили – мы бы кровь увидели. Значит, торопились и не голодают. Нет, нихрена это не бедные беженцы, жертвы гуманитарной катастрофы. Это самые настоящие, мать их так, разведчики.

Хотя Лена Мэй и Джерри все вокруг обошли и за каждый куст заглянули, Джерри ее все равно одну не отпускает, идет вместе с ней. Ворчит, что она задницу заморозит, если не будет осторожной. Холли хихикает, пока Джерри распаковывается и оказывает честь ближайшему дереву. Ну да, ему-то проще.
- Если и заморожу – ты согреешь, - дразнит она, и Джерри со всей готовностью подтверждает, что да, да, обязательно согреет. Вот как доберутся они до завода – и сразу согреет.
И Холли, конечно. Встревожена происходящим, этими следами пребывания здесь, поблизости от завода, чужих, и тем, что это не первый случай, но на сердце у нее все же как-то легче становится. Ей это самое важное, чтобы у них все было хорошо. Чтобы Джерри хотел ее и этого ребенка хотел. Со всем остальным – Холлидей в это свято верит – они справятся.

Да, ей сейчас нужно больше думать о ребенке – не волноваться, беречь себя, не пугаться. В прошлый раз она из-за этого ребенка потеряла, и-за того, что испугалась за Джерри. Она так и делает – так и будет делать. Иногда Холли кажется, что м сузился вокруг ее живота. И чем больше будет живот, тем больше будет сжиматься вокруг нее мир, пока наконец, не окажутся в нем только они втроем. Джерри, их малыш, и она.
Потом, наверное, мир снова начнет расширяться – она увидит его заново глазами их ребенка. Измерит его шагами. Заново оценит и заново полюбит. Малышу не с чем будет сравнивать, и это, в каком-то смысле, благо. Его память не будет отравлена воспоминаниями и сожаленьями. Он будет новым побегом на старом дереве, и Холли надеется, он с Джерри дадут ему достаточно любви, чтобы их малыш никогда не упрекнул их за то, что они дали ему жизнь.

- Ты пойдешь с Леной Мэй искать тех, кто пришел? – спрашивает, натянув штаны, застегнув все пуговицы и молнии, снова становясь похожей на куст салата, куча одежек, слой за слоем.
Она чувствует себя неповоротливой, но зато ей тепло, и ей нужно гулять, ходить, двигаться. Не сидеть в кабинете, не лежать в кровати. Сейчас это проще, токсикоз прошел, но он может вернуться на последнем триместре.
Но, пока он не вернулся, Холли собирается делать все, что нужно делать – все, что она помнит. Прогулки, еда, следить за отекам, по возможности есть без соли. Не заниматься сексом, если есть боли внизу живота или кровянистые выделения.
Не нервничать.
Побольше спать.
Не нервничать.

- Я иногда думаю, ты с Леной Мэй трахаешься, - откровенно говорит она.
Она так долго подбирала слова, и так и не подобрала, и решила сказать все как есть
- И не только я. Кое-кто еще так думает. Что вы уходите в лес для этого. Ты с ней трахаешься, милый? Это так? Я знаю, меня две недели тошнило, так что я встать не могла, и у меня скоро вырастет живот, и появятся растяжки, и еще бог знает что. Так что если это для тебя проблема, скажи мне честно, ладно? Не хочу дергаться. Это вредно для маленького.
Знание лучше незнания – Холлидей, прошедшая и через то, и через другое, как ей кажется, уже может осознанно выбирать. Ну, она и выбиает.

Еще совсем недавно Холли бы, пожалуй, испугалась. Еще совсем недавно отодвинулась бы, чтобы между ней и Джерри было расстояние хотя бы в пару шагов. Между ней и злостью Джерри, потому что он на ее слова разозлился. Это в нем есть, тут же поднимается, через край плещет, хотя он и сдерживается. Холли же видит, с каким трудом он сдерживается, чтобы не нарычать на нее. Это есть, а вот другого нет – чувства вины, например, или вообще хоть какого-то знака, что она отгадала. Что они с Леной Мэй и правда трахаются. И Холли за многое его любит, сильно любит, на кусочки бы дала себя ради него порезать, но особенно за то, что он не притворяется. Нет в нем этого, и никогда не было.
Так что нет, она не боится больше. Не теперь, когда он ее своей женой называет, когда она его ребенка в животе носит. И вот этим самым животом, пусть и через слой всех одежек, Холли к нему прижимается.

- Пожалуйста, - покладисто кивает, смотри ему в лицо, злое такое и обиженное, чувствует себя просто стервой, записной такой стервой, и в глубине души даже удовольствие от этого получает.
Что она такая.
Что она не будет просто смотреть, как ее муж с другой женщиной то на охоту, то в разведку, и все за стены. Что пойдет и все выяснит.
- Хорошо, что не так. Потому что будь это так, я бы тебе, милый, отрезала твой замечательный член и зайчикам скормила, вместо морковки. Потому что я хочу с тобой не одного ребенка родить, а много, а это все равно, что на войну идти, понимаешь? А на войне надо вместе держаться. И когда будешь дрочить – меня представляй, иначе не считается. Я развернуто объяснила?

Злой и обиженный. Но не орет же на нее – и они долгий путь прошли, очень долгий, и она ему твердила и твердила: я не хочу тебя бояться. И вот же, он все делает, чтобы она не боялась.
- Я тебя люблю, - поясняет она, если он вдруг забыл, или не понял. – Мы всегда боимся потерять тех, кого любим. И я тебя боюсь потерять, понятно тебе, большой парень? Уже сейчас боюсь нашего ребенка потерять – потому что уже его люблю. А тебя тем более боюсь. А Лена… Ну то что она красивая – ладно… Вы с ней похожи, понимаешь? У тебя сестры-близнеца никогда не было?.. Это шутка, ну, почти шутка. И я думаю, что в чем-то она тебя лучше поймет, чем я, за счет этой похожести. И я не смогу с тобой по сугробам ходить, я быстро устаю, мерзну, от меня никакого толку. И когда так, иногда случается секс. Просто потому что люди похожи, а не потому, что кому-то там зачесалось и не терпится. Но я не хочу, чтобы ты спал с Леной. Или с любой другой женщиной, кроме меня. Даже если я беременна, сплю или блюю.

Ей бы, наверное, нужно сказать, что на очень сильно его любит, и если окажется, что Лена Мэй – или другая женщина – та самая, настоящая, а она, Холли, не настоящая, так получилось, о она Джерри отпустит. Даже истерику не устроит.
Только вот Холли вовсе не уверена, что это так. Что она его цивилизованно так отдаст другой, и они будут дружить ради ребенка, и все такое… Вообще не уверена. Потому что он-то, как раз, для нее тот самый, настоящий.
А еще потому что она тоже изменилась. Потому что этот новый мир, который она принимает как опасное лекарство, крохотными дозами, учит – защищай свое. Убивай за свое.

Холли тянется, тянется целует Джерри – у него губы даже в мороз горячие, целует сама, прямо как будто где-то там, на невидимом брачном свидетельстве подпись ставит. Что он, Джерри Кейтель, теперь ее, полностью. Целует, трогая его язык своим, так, будто они могут сейчас закрыться в хижине, включить обогреватель, которого там нет, и заняться любовью. Пока выпало такое счастье, что она не спит и не блюет.

Отредактировано Holliday Dumont (2021-12-12 19:09:36)

Холли – умная девочка – помалкивает о том, как она тогда, три года назад, этот договор поняла. Что она только с ним спит, а Джерри... ну, она не в том положении тогда была, чтобы какие-то условия ставить, или уточнять, как это правило работает. В одну ли сторону, или в обе. Помалкивает, только кивает – да, был у нас такой договор. Уже пора к нему пару пунктов приписывать, насчет того, например, кто к ребенку ночью вставать будет...
Помалкивает, даже старается не дышать, чтобы вот это вот не вспугнуть. Не вспугнуть Джерри, который ей сейчас такое говорит – она и не думала, что услышит.
Что ему нравится ее быть. Целиком ее и навсегда.
Нет, она себя не чувствует рядом с Джерри недолюбленной, недоласканной. Всего он ей додает. Так много дает, что Холли кажется ребенок их еще от этого появился, а не только по вполне понятным и приятным физиологическим причинам. И она точно знает, даже если у них пять детей будет, шесть, много детей будет, Джерри каждому ребенку сумеет вот это дать – чувство, что о тебе заботятся. Чувство, что ты нужен. Любим. Важен.
Но, конечно, услышать все это... Холли крепче к Джерри прижимается, ничего с собой не может сделать – широко, счастливо улыбается. Из головы все вылетает – и ее ревность к Лене Мэй, и ее тревога по поводу чужаков рядом с заводом. Не умещается просто, такой она счастливой себя чувствует. И, кажется, ничего плохого не может случиться, когда она так счастлива. Просто не может.

- Значит, нравится, когда я тебе угрожаю? Или нравится, что я считаю твой член замечательным? – уточняет Холли, хозяйничая у Джерри под курткой. Очень жалея, что сейчас не осень, они не могут занять старый диван в хижине и заняться сексом. Да и Лена в нескольких шагах, вряд ли будет настолько тактична, чтобы подождать, когда они тут сумеют пристроиться, с этими штанами и куртками. А главное, конечно, она хочет Джерри в постели. Не потому, что такая скромница, Холли считает, что она уже давно не скромница и Джерри всегда охотно подтверждает, говорит, что она у него очень горячая девчонка, горячая киска. Потому что хочет Джерри всего видеть и всего чувствовать, пользоваться тем, что сейчас им можно... И Холли, конечно, не в курсе как выглядят домашние парни, но как на ее вкус, Джерри выглядит просто отпадно с этими его татуировками. Плохой парень, который для нее лучше всех.
- Отрежу, - повторяет она свою угрозу, хотя с такой глупой, счастливой улыбкой, которую Холли сейчас, подозревает, Джерри на ее лице видит, только и угрожать. – И никому тебя не отдам. Ты сам сказал, что ты целиком мой. Все теперь, это навсегда.
Легко и беспечно отмахивается Холлидей от того, что раньше сочла бы такое нездоровым, неправильным, незрелым – ничего не бывает навсегда, в паре должны быть личные границы, уважение важнее любви... Она честно пыталась жить по этим правилам, уважала и соблюдала чужие личные границы и была не слишком-то счастлива. И если Джерри счастлив, когда она его личные границы вот так вот нарушает, когда говорит, что все, никуда она его не отпустит и никому не отдаст, потому что он ее... Ну, значит вот такое у них, свое семейное счастье.

Они стоят под деревом, тискаются, как подростки, пока какая-то наглая птица не задевает ветку. Тогда на них падает снег, Холли смеется, смахивая колючие холодные иголки с лица, с выбившихся волос.
- Пойдем, милый, а то Лена там, наверное, уже замерзла. Доберемся до дома и порепетируем, как второго будем делать. Чтобы навык не потерять.
Второго, третьего – она обещала Джерри много детей.

Ушли, значит, и пропали. Ну как пропали, Лена голоса-то слышит. Разговаривают. И вот есть у Лены неприятное такое чувство, что Док сейчас что учудит. Потребует у Джигсо с ней ни в какие разведки, ни на какие охоты не ходить, и сидеть Лене Мэй на вышке, потому что ну что он, беременной бабе своей откажет? Понятно, не откажет.
Пару раз она дергается пойти поторопить, особенно когда они замолкают, но думает, что это плохая идея будет. Чем бы они там ни занимались, даже если Док желтые сердечки на снегу рисует, под руку лезть вообще не тема. Но она злится, конечно. Ее прямо как собачку на поводке посадили и сказали сидеть и ждать... а на дворе не май месяц – раз, ну и особенно заняться нечем – два. Следы зайцев она уже наизусть выучила, по памяти может нарисовать. Уже разговаривать с ними скоро начнет, о погоде, а они ей отвечать...
В общем, когда Джигсо выгребает, наконец, обнимая за плечи разрумянившуюся, счастливую, что твой ребенок на Рождество, она, конечно, не бросается к ним с распростертыми объятиями. Но немного остывает, когда Джигсо ей небрежно так бросает, что сейчас они, метнутся, доложат, и сходят на разведку, пока следы не замело. Ну ладно, значит, нормально все.
Ну раз нормально – так нормально.
Может, пообниматься захотелось.
- Прогуляемся, ага, - небрежно так кивает она. – Небо, вроде, ясное. Если погода и испортится, то не прямо сейчас.
Не прямо сейчас – но, может, ночью. Так что потом следы засыплет и все, останется им только гадать, что это было.
Ну и еще Лена Мэй думает, что, может, когда они с Джигсо обратно возвращаться будут, она все же подстрелит кого. А то совсем уж обидно – с пустыми руками возвращаться.

- Я тогда быстро пожру, погреюсь, ну и буду готова, - говорит она Кейтелю, когда они на территорию возвращаются.
Ему, понятно, горит бежать к Расту и новости рассказывать. Лена Мэй такой чести пока не удостаивалась, докладываться мистеру Пирсону, так что намеревается курс держать на столовую, может, Клэнси туда подгребет, если не занят, успеют парой словечек перекинуться.
В общем, мыслями уже в том, как по максимуму своим получасом распорядиться, или сколько там Джигсо будет докладываться. Тормозит, только когда понимает, что Холлидей так и стоит, не торопится в общежитие свалить, а тоже, наверное, замерзла. Сколько одежек на себя не надевай, а январь.
- Что? – осторожно так спрашивает – бог знает, что у беременной Дока в голове.
Ну и охуевает, когда та ее обнимает.
- Я рада, - говорит, - что вы с Джерри дружите. Присмотришь за ним, ладно?
- Ага, - тупо кивает Лена.
- Ты очень хорошая, - заявляет ей эта кукла ненормальная, своими глазищами смотрит, потом улыбается и сваливает.
- Пиздец, - шепотом ставит свой диагноз Лена Мэй.
Пиздец, совсем у Дока на почве беременности крыша поехала. Вызывайте санитаров.
Пиздец, тогда ты-то сама чего стоишь и улыбаешься?
А я улыбаюсь?
Она улыбается.
Ну ладно, ладно – думает Лена – улыбаюсь. Уже улыбнуться нельзя, что ли. И за Джигсо она присмотрит, что, не присмотрит, что ли. Не потому, что она хорошая, Док уж вообще не туда зарулила, а потому что...
Просто.