Проснуться, умыться, почистить зубы, одеться, выйти.
Пройтись по заснеженной территории от дома направо, по прямой, налево, кутаться в запахе сена, поздороваться с коровой Нэнси, вон поодаль стоит её подружка Лесли.

Смыть вазелин после дойки с рук, стянуть резинку с волос, пойти пообедать.
Налево, обогнуть озеро посередине Уайт-Бэара, пройти его с другой стороны, возвращаясь обратно к хлеву. Проверить свиней, осмотреть копытце овцы Нелли, она похрамывает и жалобно блеет.

Смыть грязь с рук, стянуть резинку с волос, вернуться домой после ужина.
Умыться, почистить зубы, раздеться, уснуть.

Завтра этот же день на «play», и кроме принятия и подчинения мое лицо иную гамму чувств не выразит. Возмущение затоптано копытами Нелли, и мне некогда думать, что жизнь – хуйня, и в ней больше никогда не будет ничего интересного. Пальцы попеременно сжимают соски Нэнси, наша с ней отточенная и вызубренная ритмичная песенка в действиях – каждые двенадцать часов мы поем ее вместе, и Нэнси добродушно простит, что я повторю тоже самое с Лесли.

У входа подставлен стульчик и на нем развалился Стерджис. Он посапывает, и сухая травинка вот-вот вывалится из его немного приоткрытого рта. Он отлынивает как обычно. Видимо его старая задница откопала клад в виде бутылочки чего-то крепкого, и я удивляюсь тому, откуда у него такая пронырливость, как и в арсенале тысяча и один анекдот как всегда неуместный. Донна считает, что пора сдать его Расту. Я же не спешу жаловаться. Если Стерджис включится в работу, её у меня останется едва ли. Фермеров у нас предостаточно, материала для работы – хуй да с копеечкой, и то уже вышедшей из использования. Больше людей – еще меньше дела.

Мне проще занимать себя чем-то.  Тем более здесь, на ферме, где абсолютно моя привычная рутина из прежней жизни, только животные стали крупнее. Но и к ним я тоже привыкла. Начинаю свой день со звонкого «ну что, тёлочки, развлечемся?», Донна принимает это на свой счет тоже, мы сцепляемся с ней в перепалке и, кажется, это даже надоесть не может – исключи эмоции из происходящего, что с нас останется? Нас никто не хвалит, не хлопает по-дружески по плечу, по большей части не замечают – мы не такие важные, как рейдеры или охрана. А молоко, суки, по-вашему откуда берется, может скажете?

Так, стоп, расслабиться. Слишком сильно сосок в трех пальцах сжала.

- Щас пожрать бы, - мечтательно произнесет Донна.
- Да ты и так жирная кляча, поумерила бы аппетиты, дура старая, - подначиваю ее я, краем глаза довольно наблюдая, как ее лицо покрывается багровыми пятнами.
- Слышь ты, малявка анорексичная, рот закрой свой, а то слова у тебя небось жирные тоже, щас блевать пойдешь как обычно, не дай боже еще осядут на твоей заднице!
- Меня только от тебя блевать тянет, помылась бы, - и получаю тряпкой по голове, когда Донна не выдержит. Она первая заканчивает словесную перепалку – аргументы заканчиваются, в ход идет силушка богатырская. Но я все равно люблю ее, о чем непременно сообщу. Когда-нибудь.
- Ай блять! – восклицаю. 

Топот четырех лап, приумноженный минимум в два раза, пронесется мимо здания, и я высунусь из-за Нэнси.

- Кто там разбегался? – спросит у меня Донна, потому что я нахожусь ближе к выходу и мне виднее. – Да этот новенький пес плешивый гоняет кота, - хмурюсь, в черном пятне отчетливо узнаю кота Сэта и настроение катится в самую низину, да, в ту самую, что еще ниже дна.

Три буквы «Сэт» в моем сердце так идеально преобразуются в «хуй» и подходят ему лучше, чем имя данное при рождении. И пусть у Боба тоже три буквы в имени, он не виноват, что хозяин достался ему такой паршивый. Поэтому, когда грубые лапы повалят того на землю, я тут же вскочу на ноги и Донна, завидев мой порыв, скажет:

- Давай-давай, я закончу, проваливай.

- А ну-ка брысь! – махну на пса и топну ногой, от чего новичок опасливо попятится, а шерстка Боба так и останется впитывать в себя снег, и он мяукнет жалобно. Попытается встать, но поврежденная лапка не даст ему опоры, и он обратно на бок завалится. – Пошел вон, я сказала, - процежу сквозь зубы, когда псина все равно сделает неуверенные пару шажков, принюхиваясь к моему запаху.

Пес, правда, не выглядит опасным, сейчас явно чувствует себя провинившимся и, не сумев это выдержать, разворачивается и бежит подальше от нас. Я беру на руки Боба, прижав к груди, и ему, разумеется, это не нравится.

- Так, успокоился, мне тоже это не нравится, - и заношу его обратно в здание, проходя в комнату для осмотра пациентов - больших и маленьких.

Отредактировано Scarlett Clayton (2021-08-07 11:09:47)

[nick]Chloe Rogers[/nick][status]mortem[/status][icon]https://i.ibb.co/tKVzsNq/5.gif[/icon][prof]<b>WHITE BEAR</b>[/prof][text]<div class="lz"><a href="ссылка на анкету" class="ank">Хлоя Роджерс, 29</a><lz>прошлое ветеринара дало её текущую работу на ферме.</lz></div>[/text]Боб всегда был строптивым парнем и не намеревался менять это даже в тех обстоятельствах, когда у него кровоточила шея и ухо тоже было по-бандитски разодрано. Поэтому, видимо, совладав с первыми порывами шока, он шипел, выпускал когти, но думаю, что здесь кроилось что-то большее, чем неконтролируемая агрессия, подкрепляемая болью, этот сукин сын просто чертовски не любил меня.

В свете проступающего через окно солнца мелькнул шрам от его когтя, едва не задевший когда-то вену через тонкий кожный покров тыльной стороны моей ладони, когда я укладывала его на кушетку и прочно зафиксировала его пеленкой, только оставив снаружи правую лапку, которая явно его беспокоила, так как он не мог выпрямить ее до конца. И если он был маленьким ребенком, то тогда это был бы младенец с мордой ненавидящего всех старика и желающего всем сдохнуть.

- Ну и че, бандит, не такой ты теперь крутой, да? Давай тебя осмотрим, - снисходительно выдыхаю я, утыкая его морду в стол, чтобы разглядеть подробнее насколько глубокий его порез. Ему повезло, что пес обладал грубой силой и только, и потому, в отличии от возможной стычки с одичавшим котом, тот не продрал ему артерию, а значит восстановится. Рана была поверхностной и требовала только тщательной обработки и контроля над заживлением, но вот лапа занимала куда больше. После того как мир отжил свое, лег, да нахуй помер, мы снова откатились на десятки лет назад, когда операционная и не была ей вовсе - кушетка, рядом стул, в шкафу лекарства и жалкий набор инструментов, и никаких тебе бестеневых или бактерицидных ламп, рентгеновского аппарата, вон урна в углу есть и на том хватит.

Вздыхаю. Кот мяукает жалобно.

- Да, ты прав, Боб, и я нифига не крутая.

Хмурюсь, разворачиваясь к шкафу, чтобы набрать в шприц анальгетик и ввести внутримышечно коту, чтобы облегчить его мучения и без вреда себе же вправить ему конечность. Хорошо, что перелома у него не было. Но меня это не расслабило, я помнила, что черные коты приносят несчастье и вопрос только времени когда городское поверье обретет плоть и кровь, и явит в дверях Клэйтона.

Наше "мы" разбилось с ним во время карантина, я и он пополнили ряды тех пар, кто не смог выдержать контакта 24/7, не отвлекаясь на рутинные будни, походы в магазины, вылазки к подругам с целью выговориться о том, что "как же он меня заебал", крики сотрясали вместо спальни коридор, мои вещи стояли там же, собранные Сэтом с безукоризненной аккуратностью маньяка, он поднял руку и кратко сказал тогда "хватит". Мне выгодно цепляться за эту "правду", за то, что оно и случилось потому, что мы не выдержали притиснутых друг к другу обстоятельств. И пусть умерли все те, кто мог спросить "ну как ты, Хлоя, все в порядке? а твой мудак там че, не знаешь?", это моя спасительная база - быть статистикой, одной из тех, кто просто не справился. А вина внутри погребена за гордостью, залита ледяным душем его многозначительного взгляда, в котором с того дня больше не проглядывало что-то большее, чем ненависть, такая же, как сейчас у Боба.

Когда он заходит, я не поднимаю на него глаза. Я знаю, как сейчас сожмутся его руки, сдавливая все то невысказанное. И он проглотит это, опять, вместо того, чтобы проработать и выпустить из себя, но это же Клэйтон. Если поставил крест, то он вернется лишь закрасить его новым слоем краски, чтобы не бледнел.

- Жив будет, только лапу повредил, да ухо с шеей изодрал, - смотрю за тем, как его пальцы пересекают макушку Боба, - Подержи его, чтобы я вколола анестетик, - и изначально место для "пожалуйста" не было предусмотрено. - Через пять минут подействует, я обработаю раны, вправлю лапу и наложу повязку, чтобы зафиксировать её, носить не меньше десяти дней. Первые два дня нагрузку исключить, надо последить за ним, чтобы не прыгал, как резвый конь, дальше подключишь массаж для ускорения заживления, я покажу технику, - глаза Боба дернулись немного и после он миролюбиво погрузился в сладкий сон. - Все, можешь отпустить. Ему понадобится несколько часов, чтобы отойти от наркоза, - обозначаю сразу срок пребывания пациента со мной в одних и тех же стенах, чтобы и Сэт к этому тоже был готов.

[nick]Chloe Rogers[/nick][status]mortem[/status][icon]https://i.ibb.co/tKVzsNq/5.gif[/icon][prof]<b>WHITE BEAR</b>[/prof][text]<div class="lz"><a href="ссылка на анкету" class="ank">Хлоя Роджерс, 29</a><lz>прошлое ветеринара дало её текущую работу на ферме.</lz></div>[/text]Натыкаться на сопротивление Сэта - действие привычное, отточенное до малейших деталей, совершенно не удивительное, но удручающее, когда дело касается Боба, который не виноват в том, что какие-то люди не справились в эту игру под названием "любовь". Поэтому я непонимающе вскидываю бровь и наконец-то смотрю на Клэйтона, который решительно отказывается от моей помощи. Нет, он сейчас серьезно готов пожертвовать котом только из-за того, что находиться со мной - что-то для него запредельное?

Черт возьми, как же по-прежнему он хорош собой. Мои глаза скользят по его чертам лица, проходясь по аккуратному носу и бороде, но встречаясь с его темными, как ночь, глазами он получает встречу с моим ледяным взглядом. В нем не промелькнет то, что я по нему скучаю и до сих пор считаю его привлекательным.

Только делаю шаг назад от кота и руки беспомощно опускаются вниз. Если он хочет так с Бобом поступить - его право. Он его хозяин и я не буду бить себя в грудь, что-то ему доказывая. Потому что я знаю Сэта "от" и "до" и понимаю, что ему бесполезно что-либо доказывать. А то, что в этом кроется абсолютное, беспрекословное и сжирающее меня изнутри понимание, что я перед ним виновата, я скрою за тем, что да, это просто его право как хозяина. У меня же на самом деле отобрали возможность (и еще того хуже, я сама это сделала) как-либо вмешиваться в решения Сэта. Будто теперь я не достойна принимать никакого участия в том, что с ним связано. Да, мы живем в одном и том же месте, как назло, наши дома напротив друг друга и вечерами его молчаливые стены врезаются в мои глаза из окна, притягивая и пугая при мысли, что я должна прийти и сказать, как сильно я сжираю себя из-за того, что сделала.

Я просто была молода, напугана, не верила в себя, не верила в Сэта. Мне казалось, что он меня не поддержит, потому что ребенок совершенно не вписывался в наш мир, лишенный семейности. Мне двадцать шесть, я будто клевое и строптивое для Сэта развлечение - мы весело проводим время, дерзим, громко ссоримся, чокаемся бутылками пива и я жду момента, когда чокнусь и я за ними следом. И мне было страшно, что моя беременность не впишется в это время, будто я поломаю кайф жизни для Сэта, навязав на него отцовство, не спросив и не обсудив все с ним перед этим. Поэтому вместо нужного Клэйтона, я рассказала обо всем Летти, сжимая ее пальцы в своей потеющей ладони в больничной палате и горько ревела, ожидая, что хоть кто-нибудь скажет, что я не в том состоянии, чтобы принимать решения. Медсестра просто дала мне стакан воды и таблетку.

Сэт что-то ищет глазами по комнате, и спрашивает у меня кто сделал это с Бобом. Я молчу, опасаясь за то, что он может сделать с этим дурным псом, который выбрал не того кота для боя. Сэт в отношении Боба был пугающе суров с кем-либо, кто мог навредить тому даже словесно.

Но когда он задает второй вопрос, я отвечаю ему: - Я не видела, кто это сделал, - вру и глазом даже не моргнув. Он, конечно, все равно узнает, потому что зрителей у происшествия хватало, но я не готова была идти ему на уступки, чтобы именно по моей наводке он мог совершить суд на псиной.

И затем все-таки делаю над собой усилие, чтобы остановить его перед тем, как Сэт совершит ошибку и выйдет за двери с глубоко спящим Бобом:

- Если вовремя не вправить ему лапу, его сустав уже будет не восстановить и ему будет больно ходить, - я прохожусь по комнате, открывая шкафчик, чтобы достать оттуда плед, чтобы в нем Сэт мог дотащить Боба: - Но не переживай, это будет длиться недолго, потому что, если не обработать, рана на шее загноится, в кровь попадет инфекция и он умрет, - я делаю из пледа комок, чтобы со всей силы запустить им в Сэта.

- Проваливай убивать кота в другом месте.

[nick]Chloe Rogers[/nick][status]mortem[/status][icon]https://i.ibb.co/tKVzsNq/5.gif[/icon][prof]<b>WHITE BEAR</b>[/prof][text]<div class="lz"><a href="ссылка на анкету" class="ank">Хлоя Роджерс, 29</a><lz>прошлое ветеринара дало её текущую работу на ферме.</lz></div>[/text]Он просит не играть с ним, но другая схема не сработает. Между им и мной не осталось обычного общения, когда можно сесть жопка к жопке, взвесить все «за» и «против», без фальши, без вызова, без дерзости убедить его в том, что Бобу нужна помощь. Но «без» не предусмотрено, поэтому фальшь, вызов и дерзость – вот чем пропитана эта комната, вот что пылает огнем на моем лице, и такую же фальшивую меня впечатывают в шкаф, и спину прожигает болью от резкой встречи с полками. Склянки покачнутся, вывалится справа справочник – жалкое подобие на медицинское пособие – и я сморщусь, но всего на секунду, потому что не хочу показать ему, что мне стало больно. Не потому что это затронет струны его души, он выдохнет и успокоится, а потому, что это сильнее его раззадорит. В этой игре нет победителей, и я, и он проигравшие, особенно сейчас, когда я вдобавок проигрываю и в контроле своего тела, которое тянется к нему, мокнет, мне хочется впиться ногтями в его физиономию для лучшего сцепления и приблизить его к своим губам. Мой подбородок горделиво взмывает вверх, и этого мало, чтобы сократить расстояние в высоте между нашими головами – он возвышается, владеет положением, тяжело дышит, кричит на меня, но это работает от обратного – мне не становится страшно, потому что все, что было мне дорого – я потеряла сама, а значит мне не за что больше цепляться. Есть только его вынужденное присутствие со мной в одной комнате – и это больше, чем было за все три года, и отчаянно и сумасшедше довольствоваться взглядом, скользящим по моим губам, позволять его запахам впитываться в ткани моей одежды, пробираться дыханию в мою кожу, невольно не выдержать и потянуться к нему, но он вовремя отпрянет назад, не дав шанса «нам». Снова.

Мне еще требуется время для того, чтобы отдышаться и прийти в себя. Мыслями я уже была под ним, на нем, перед ним, жадно вбирая в себя то, что должно было быть «мое», но вина была моими кандалами, туда же вгоним влечение, возбуждение и жажду быть «его», и я буду держать их взаперти до самой старости.

Лежащее тельце Боба снимает реальность с паузы, я заправляю волосы за уши, натягиваю перчатки. Как же хотелось, чтобы и меня вырубили также, чтобы безмятежность стала перманентным состоянием и не было сжирающих меня чувств, не было его чертовых окон, в которых отслеживаешь, когда гаснет свет и только затем делаешь также. Но мысль о том, что, вырубив меня, не спасти Боба, держит меня прочной хваткой, встряхнув за плечи и я собранно приступаю к вправлению лапки. Работа успокаивает. В ней я прячусь, воздвигая границы между личным и профессиональным – Боб не виноват в том, что хозяин у него такой паршивый, вспоминаю свои же мысли часом ранее.

И когда последний лоскут плотнее стянул шерстяной покров его лапы, в дверях появилась Донна, и, честно говоря, ее присутствие было очевидно еще несколькими секундами раньше – она тяжело дышала, материлась и чертыхалась. Когда я подняла на нее глаза, её лицо пылало красной краской и беспокойством:

- Сэт нашел пса, - произносит с надломом в голосе. В отличии от ее жирного тела, душа ее была исключительно тонкой организацией – я готова поспорить, что увидела у нее слезящиеся глаза. – Он убьет его, Хлоя.

- Соберись, дура старая, и тащи свой зад сюда, - выбрасываю раздраженно в нее я, но испытываю тоже самое, что и она. Он убьет его, Хлоя, - горит внутри меня и обжигает неумолимой решительностью Клэйтона, когда он вылетел во двор и дверь за ним громко хлопнула. – Только порез осталось обработать, давай-давай, Донна!

Я редко зову ее по имени и это говорит о том, что ситуация серьезная. Она поднимает полы юбки и сменяет меня на посту врача Боба. У неё ветеринарного опыта со времен второй мировой, вот насколько она старая, наверное, поэтому я не беспокоилась за кота, и вылетела во двор и дверь за мной громко хлопнула тоже. Определить местоположение Сэта оказалось несложным – люди стекались один за одним к дому Стерджиса, он, конечно, хоть и был запойным, кажется был готов слезливо и сердобольно подкармливать даже зомби. Я перехожу на бег, расталкивая зевак, и вижу Клэйтона, который направил дуло пистолета в ничего не подозревающего пса.

Вовремя.

- Сэт, не надо! – кричу я еще до того, как оказалась возле него, а поравнявшись, я бесцеремонно, не раздумывая и не спросив разрешения, кладу руку на его плечо, чтобы частично развернуть его корпус в свою сторону: - Боб жив, через час он придет в себя. Ты спас его, все закончилось, - и моя рука скользит по изгибу его плеча с шеей, чтобы перейти на щеку и задержаться там, пока мои глаза беспокойно бегают по его лицу, и я уже тише произношу: - Ты же не такой, - большой палец медленно и нежно скользит по его коже. – Прошу тебя не трогай пса.

Мне на мгновение показалось, что и вправду удастся остановить его. Он мог бы прислушаться, я знаю, мог бы опустить пистолет, отдышаться, снизить злость до такого минимума, который можно переварить к завтрашнему утру, когда Боб придет в себя и будет требовательно выпрашивать еду в шесть утра. Но это подходило к той вселенной, которой уже давным-давно не существовало, словно я просто поддалась привычке, которая въелась в сознание и позволила допустить мысль, что мои слова станут для него решающими. Я ошибалась.

Сэт опять свирепо сокращает расстояние между нашими лицами, уже дважды за сегодня, но в этот раз мне пришлось осмелиться не сдвинуться с места, потому что сейчас я боялась его. Он был разъярен и мое появление только усугубило ситуацию, наверное, так случается, когда два ненавистных элемента встречаются в одном месте – сейчас это были пес и я. Последний оглянулся ненадолго на крики, перестав работать челюстями, но совершенно не понял, что в данную секунду решается его судьба. Я и Сэт для него всего лишь представление, загадка в проявлении эмоций, которые псу незнакомы от того, что не направлены прямо на него – он не смог считать по лицам чем именно мы обеспокоены и была ли в этом его вина.

Когда лоб Сэта касается моего, я не акцентирую внимание на том, насколько близок наш контакт – теперь он совершенно иного рода, и большего внимания заслуживают его слова. От них поникли мои плечи, в уголках глаз заблестели подступающие слёзы. «Пошла вон» и «Ты не знаешь меня» оставляют рубцы на моем сердце и мне становится больно, будто я действительно физически ощущаю, как нож его слов проникает мне под кожу, настолько глубоко, что шрамы останутся еще на долгие годы. Шутка Бога заключалась в том, что мы оба все всегда хорошо помнили. Поэтому то, что говорит Сэт – не пустые слова.

А затем он отталкивает меня. Грубо, резко, и я пошатнулась, но все еще удержалась на ногах. Возможность успокоить его сгорела у меня на глазах и теперь пепел ее развеялся по ветру. Больше я не могу ничего сделать, особенно когда Сэт напомнил мне о своем месте, а оно для Клэйтона на том же уровне, что и пес – мы были в коробке с подписью «то, что он хотел бы уничтожить». И Сэт начал с пса.

Он поднимает руку и спускает курок слишком быстро для того, чтобы поверить в происходящее. Звук выстрела оглушает, и, казалось бы, что мне лучше было зависнуть на лице Сэта, лишь бы не смотреть на пса, но то, что я видела в его взгляде, пугало намного сильнее. С него слетела злость, превращаясь в ледяную маску, будто его абсолютно не тронуло, не испугало, не взбудоражило то, что он сделал, и такого Сэта я и вправду не знала. Безэмоционального, холодного, мстительного, в которого он превратился менее чем за секунду после того как совершил убийство.

Я отрываю от него глаза и перевожу на пса. Его кровь врезалась в стену Стерджиса и теперь надолго будет местом обозначения прилюдной расправы Клэйтона над тем, кто посягнул на святого кота. Жизнь Боба была поставлена на ступень выше этой рыжей псины, чьего имени мы даже не знали и за которого мне не удалось до конца заступиться.  Теперь его морда не была по-смешному глупой и еще такой ребячьей, вместо неё была непонятная, беспорядочная и отвратная каша, от которой стягивало желудок и мне больше не удалось сдержать слёзы, и моя грудь начала сотрясаться от рыданий, когда Сэт взглянул на меня напоследок и всадил последний невербальный нож.

- Ты чудовище, Клэйтон! – выкрикнула ему я вслед, но мой голос не был жестким, резким и уверенным, с каким я держалась в больничной палате. Он был сломленным, жалким, пропитанным болью, и каждый удаляющийся шаг Сэта от меня оставлял пощечины на моих щеках. Я глупая, если считаю, что все еще что-то значу для него. Дура, если верю в то, что случившееся не оставило на нем отпечаток и он был все еще тем же парнем, в которого я влюбилась беспамятно, с кем мы смеялись и глупо целовались на улицах городах, наплевав на все правила.

Рука Стерджиса на моем плече подбадривает и успокаивает. Он произносит тихо, продолжая поглаживать меня: - Иди, милая, к Донне. Я уберу тело и отмою стену, обещаю.

Я согласилась с ним и ушла.

Через час Фредди забрал кота, мы не обменялись с ним ни единым словом, а Донна перестала препираться со мной до следующего вечера. Никто никогда больше не поднимал тему об убийстве пса мужчиной, который был мне ненавистен.