[icon]https://i.imgur.com/lUy7gVHm.jpg[/icon][nick]Джеремайя Уиттакер[/nick][status]южанин[/status][prof]<b><a href="ссылка">майор КША, 28 </a></b>[/prof]
Когда он вновь проснулся, солнце поднялось невысоко, над красноватой землей Джорджии тянуло туманом, скрадывая картины разрушения. Джеремайя еще какое-то время посидел, наслаждаясь теплом постепенно освобождающейся от спячки земли, но голод - уже знакомый, привычный ему окопный товарищ - подстегивал не хуже кнута. В низине неподалеку кипела жизнь: Уиттакер слышал гортанные переклички негров, использующих завоеванную для них свободу для того, чтобы курить до полудня и делиться историями своих печалей и горестей, слышал, как в негритянском поселке мычит недоенная корова...
От мысли о теплом, парном молоке у него заныло в желудке, и он встал, смотал жидкую скатку и расправил шляпу, которую использовал вместо подушки. Огляделся.
Возвращаться к "Вязам" не было смысла - усадьба, добротная, по местным меркам даже роскошная, была сожжена до основания - он шел сюда с самого Иллинойса, из лагеря для военнопленных, шел пешком, сначала в компании таких же как и он солдат, возвращающихся к родным очагам, но компания - этот непрерывный поток беженцев в потерявших вид обносках - постепенно редела, и вглубь Джорджии Уиттакер пришел один, преодолев четыре штата, лишь для того, чтобы на закате увидеть обугленные остовы и грубо сколоченные кресты на заднем дворе - отец, мать, несколько домашних негров, все вместе, бок о бок, как и жили. Неподалеку, куда более облагороженная, но все же не в семейном склепе, располагалась могила младшего брата, раненного при несчастном "грязевом походе" генерала Худа - Джеремайя знал только, что брата комиссовали по ранению, а о его смерти вестей уже не получил: почта не нашла его в окопах.

Надеясь неизвестно на что, он побродил вокруг пепелища, прошел дальше по заросшему полю, но и хижины рабов за пригорком были сожжены, а крохотные их огородики были разорены давно и основательно и зарастали бурьяном, и надежды Джеремайи на кусок пищи и кров оказались бесплодными.
По пути по графству он видел немало разоренных усадеб - покинутых обитателями, зияющих выгоревшими окнами. Некоторые принадлежали его знакомым - нередко он ложился спать прямо на голой земле, чтобы увидеть во сне давно минувшее: дружеские барбекю, шумные балы, посиделки молодежи. Девушки, которые теперь, наверное, превратились в женщин, чью молодость сожрала война, юноши - гниющие в чужих, дальних землях или, как и он сам, возвращающиеся домой, чтобы живым свидетельством напомнить тем, кто их ждет, о поражении, мучительном, полном агонии поражении.

И сейчас, стоя у дальнего края полей, ранее принадлежавших Гамильтонам, Джеремайя боялся, что не выдержит еще одной подобной картины. Даже выжженные, разоренные "Вязы" он смог пережить, но увидеть блистательные "Двенадцать дубов" такими же - пеплом на заросших тропинках - было выше его сил.
И все же голод гнал вперед, подальше от негритянского поселка, вперед - может быть, к самой Атланте, может быть, там он сможет узнать о судьбе замужней сестры.
Джеремайя прошел вдоль покосившегося, давно требующего ремонта забора, пока не нашел пролом, и пошел дальше - через невспаханное поле, пока туман медленно подсыхал под солнцем.
С каждым свидетельством о том, что здесь все же жили люди - ближе к самому поместью он прошел мимо крохотного огорода, однако обихоженного, тщательно огороженного от возможных набегов свиней или кур, мимо колодца, прикрытого крышкой, а не засыпанного пеплом и грязью, - надежда, тот самый дар человеку, который неизбывно то заставляет воспрять духом, то мучительно страдать из-за этого, гнала его вперед, и к тому моменту, как Джеремайя оказался перед подъездной дорожкой, ведущей к крыльцу усадьбы, он почти бежал: подметки сапог, давно отвалившиеся и теперь подвязанные обрывками натирающих сквозь голенище веревок, взбивали красноватую джорджийскую пыль, Уиттакер остановился в нескольких шагах от крыльца, впитывая эти звуки, доносящиеся из дома: человеческие голоса, хлопанье ставень, шаги.
"Двенадцать дубов" казались почти нетронутыми на фоне царящей повсюду разрухи, и у Джеремайи перехватило дыхание, даже голод и зуд давно немытой кожи отступили перед ярким осознанием того факта, что хоть кто-то жив. Что в этой стране призраков, которой стало графство Клейтон, есть еще живые люди кроме него самого.

Подпись автора

you play stupid games, you win stupid prizes

+

[icon]https://i.imgur.com/lUy7gVHm.jpg[/icon][nick]Джеремайя Уиттакер[/nick][status]южанин[/status][prof]<b><a href="ссылка">майор КША, 28 </a></b>[/prof]
В первый момент ему показалось, что он ослышался - после дороги через мертвые сожженые плантации слышать человеческие голоса было едва ли не чудом, а когда дверь распахнулась, выпуская человека, Джеремайя привычно потянулся за ножом, своим единственным оружием против живых и против мертвых, спасавшему ему жизнь раз за разом на этом пути из Иллинойса, спрятанным за голенищем сапога, но остановился на полпути.
В показавшейся на крыльце женщине трудно было узнать Розмари Гамильтон, по праву числящейся первой красавицей графства, разбившей столько сердец, что было и не сосчитать — первая кокетка графства едва ли хотя бы дотронулась до старой соломенной шляпы, наверное, принадлежащей одной из разбежавшихся негритянок с плантации, топор в ее руках никак не мог сойти за веер  но он все же ее узнал.
Джеремайя сглотнул, чтобы подавить неуместный смех: ему почему-то казалось, что обитатели единственной уцелевшей усадьбы будут выглядеть иначе — нарядными, цветущими, как будто война обошла их стороной, и теперь, при виде мисс Гамильтон, он и сам удивился своим глупым мыслям.
Судя по ее словам, и она была шокирована переменой, произошедшей с ним — там, в окопах, в лагере, об этом не думалось: вчерашние выпускники Вест-Пойнта и блестящие уланы вшивели, обрастали и гнили вместе, это  — запах, вши, ощущение присохшей к кровавым мозолям ткани обмоток — стало единственной реальностью для Уиттакера, но он не ожидал таких перемен в тех женщинах, которых покинул почти пять долгих лет назад, как тогда казалось, ненадолго.

— Очень, мисс Гамильтон, — ответил он первое, что пришло в голову — она спрашивала, не голоден ли он.
Шагнув ближе — солнце скрылось за крышей "Дубов", перестало слепить глаза -  но все еще не решаясь подняться на крыльцо, Джеремайя искал в ней ту девушку, которую помнил — и с каждой секундой находил все больше ее черт, как будто она была тут, просто пряталась от лишних взглядов за этой шляпой, грубыми перчатками, отворачивалась от него.
— Мисс Гамильтон...
Нелепо было все, что он мог бы сказать — времена, когда отправленная на каникулы и предоставленная самой себе молодежь носилась верхом по окрестностям, распугивая белок и собак, чтобы к обеденному времени завалиться к тем соседям, чьи дочки были посимпатичнее, а отцы — гостеприимнее, канули в Лету, и Джеремайя знал это. Легкий тон ему не дался, он вдруг вспомнил, что все еще не снял шляпу — и торопливо сдернул ее с головы.
— Мисс Гамильтон, мне неудобно тревожить вас вот так...
Слова казались плоскими, чужими.
— Я вчера добрался до "Вязов", не ожидал увидеть, что "Двенадцать дубов" они пощадили, и теперь, увидев усадьбу, увидев вас... Простите, мисс Гамильтон, я не о том должен был говорить. Как ваша родня? Как мистер Гамильтон? Как Кимберли? Ваша матушка?
Он, быть может, говорил бы и что-то еще — после долгого молчания, долгого одинокого блуждания по пыльным дорогам слов оказалось так много, пусть и таких неправильных — но, привлеченная голосами, на крыльце показалась дородная негритянка.
— Ох, еще один бродяга, Иисусе, да когда же это... Мистер Уиттакер! — ее ворчание сменилось радостным восклицанием, она подхватила штопаную юбку и заковыляла по ступенькам, перехватывая перила. — Мистер Уиттакер! Да неужто это вы, вот бы ваша матушка обрадовалась, уж все она только и ждала от вас весточки с тех самых пор, как мистер Рэндалл...
Она всхлипнула, прикрылась платком и остановилась в шаге от Джеремайи, раскачиваясь на месте, но поборола слезы и, развернувшись, напустилась на Розмари:
— А вы что это удумали, мисс Розмари, тащить мистера Уиттакера в таком виде сразу в дом?! Забыли, как чесались вся будто в жару? Уж сколько я мыла извела на то, чтобы промыть вам волосы — а таперича-то мыло кончилось совсем, придется срезать под самый корень, если опять эту пакость подхватите, будто шерман какой!..

Джеремайя вспыхнул под давно нестриженой бородой, отступил на шаг от этого тайфуна в обличье полной негритянки.
— Мамушка, — пробормотал он, отчетливо ощущая себя грязным — очень грязным, — как же я рад тебя видеть...
Но на лице неприступного эбонитового идола застыла решительность.
— Нет, нет, идемте со мной, мистер Уиттакер, уж я-то стольких жентмунов в порядки привела за этот год, и вас приведу, хоть вы из самого ада на закорках генерала Ли вырвались... Идемте, идемте, а уж потом только я вас к барышням подпущу, не раньше... Ах, как мисс Кимберли обрадуется-то, все ведь о вас молилась, голубка моя... Идемте! Исайя! Исайя!!!
Не подчиниться Мамушке было невозможно — Джеремайя послал Розмари извиняющуюся улыбку и отправился за негритянкой к виднеющимся дворовым постройкам — там она втолкнула его в наспех сооруженное укрытие, требовательно указала на висящий над огнем чан, полный какой-то мыльной серой жижи.
— Вот сюда ваши обноски скидайте, мистер Уиттакер, уж я постараюсь с ними что-то сделать, а Исайя сейчас принесет вам чистую одежду мистера Гамильтона, а вы пока мойтесь, мойтесь — вода вот-вот закипит, я с утра стиркой занималась...

Через час кое-как подстриженный и побритый Джеремайя все же добрался до хозяйского дома.
Мамушка, не иначе как в ажиотации из-за визита "настоящего джентльмена", пусть даже и джентльмена, чьи обноски ей пришлось сжечь из-за обилия кишащих в них вшей, провела его через гостиную — опустевшую, с ковром, почти протершимся под тяжелыми сапогами янки, с мебелью, носящей следы от шпор и сигар гостиную — на кухню.
— Ох и жаль же мне ваших-то, мистер Уиттакер...
Поставив перед Джеремайей щербатую тарелку с несколькими серыми оладьями, негритянка снова всхлипнула, ее широкие ноздри затрепетали.
— Да и вы садитесь, мисс Розмари, — повернулась она к хозяйке. — Наверное, будет, о чем поговорить, а я пойду мисс Кимберли сообщу новость-то, может, она спустится... Такая-то радость неминуемо ее на ноги поставит, мистер Уиттакер вернулся, целехонек!..
И она, переваливаясь, выскользнула из кухни.
— Спасибо, что позволили мне задержаться, мисс Гамильтон, — он смотрел на лепешку и думал, как она — они все, Мамушка, Розмари, Кимберли и старый негр с библейским именем — выжила, чем станет этот потраченный на него кусок хлеба. — Я надеялся найти "Вязы" целыми, хотя и понимал, что зря — слишком близко к Атланте... Нет ли у вас вестей о моей сестре — Индии? Последнее, что я знаю, так это то, что она собиралась уехать из Атланты, но успела ли уехать?
Успела ли до того, как Атланту - их славный город, сердце Джорджии - пришлось сдать на милость янки, которые прокатились по плодородным землям штата, вытаптывая и сжигая все на своем пути, торя дорогу для бредущих за ними шерманов: белых, черных, в синей форме и в серой, мужчин, женщин и детей, объединенных лишь диким голодом.

Подпись автора

you play stupid games, you win stupid prizes

+

[nick]Джеремайя Уиттакер[/nick][status]южанин[/status][icon]https://i.imgur.com/lUy7gVHm.jpg[/icon][prof]<b><a href="ссылка">майор КША</a></b>[/prof]
Янки могли уничтожить Юг, но не могли уничтожить южное гостеприимство - и даже сейчас, когда, наверняка, Гамильтоны из сил выбивались, чтобы прокормить себя, когда каждый бродяга означал еще один голодный рот, который требовалось накормить, Розмари предлагала ему остаться в "Двенадцати дубах" и делилась тем, что у нее было.
От свежих, еще теплых оладий, пусть без масла, но с патокой, Джеремайя смог оторваться, только когда на тарелке не осталось ни крошки - голодный марш по Джорджии сделал его невосприимчивым к мукам совести.
- Благодарю вас, мисс Гамильтон, и примите мои соболезнования. Всему графству будет недоставать ваших родителей, но, быть может, к лучшему, что они... Они же не стали...
Он не договорил, утопил последний вопрос в глотке ежевичной настойки - сквозь легкую сладость и терпкость чувствовалась сивушная горечь.
- Я не долго постараюсь пользоваться вашей добротой, позвольте мне только написать письма в Атланту и Чарльстон - и как только Индия ответит, я отправлюсь дальше. Говорят, что восстанавливают железнодорожное сообщение, надеюсь, так оно и есть - сейчас пешком или даже верхом опасно: по дороге я слышал немало трагических историй о тех, кто был слишком неосторожен, слаб или наткнулся сразу на нескольких шерманов.
Ему и самому пришлось нелегко - один раз, еще в Теннесси, когда он хотел было заночевать в неразрушенном сарае посреди выгоревшей фермы и в сумерках не приметил предупреждающую надпись на стене, а другой раз уже тут, в Джорджии, две ночи назад.

Розмари делилась новостями, а он слушал - цедил налитое, тихо радовался чистой одежде, пусть и с чужого плеча, тому, что наконец-то может дать отдых сбитым ногам, что сегодня ляжет спать под крышей, в настоящем доме, а не на земле или полуразрушенной негритянской хибаре. Эти простые радости доставляли ему и боль - в прошлом все это казалось ему само собой разумеющимся, а сейчас Джеремайя даже не был уверен, что заслуживает этого: этой доброты, кукурузных лепешек, этого гостеприимства - после того, что делал.
Худшим испытанием оказался сияющий счастьем взгляд Кимберли Гамильтон, которая все же спустилась в сопровождении Мамушки.
Этот лучистый взгляд будто лаской скользнул по Уиттакеру, притронулся к зарубцевавшимся ранам, как будто прося позволения исцелить, омыть их.
Джеремайя поднялся на ноги, вежливо поклонился, сказал, не придавая большого значения своим словам, то, что принято было говорить при подобных встречах:
- Я тоже счастлив нашей встрече, мисс Гамильтон. Вы так подросли... Мне печально слышать, что вам нездоровится, надеюсь, вы пойдете на поправку.
- Теперь непременно! - и по тому, как в тон платья порозовела мисс Кимберли, Джеремайя понял, что не стоило говорить так много. Индия предупреждала его о том, что младшая Гамильтон в него влюблена - но до войны она была ребенком, кто мог подумать, что свое детское чувство она пронесет и через военные тяготы.
Он не хотел ни обижать ее, ни давать ложных надежд - и потому, завидев в тянущемся разговоре возможность покинуть кухню, поспешил предложить свои услуги:
- Я с радостью помогу мисс Гамильтон с забором, Мамушка, хотя бы в благодарность за ее позволение остаться в "Двенадцати дубах" хотя бы на время. Если бы я мог, я предложил бы больше - но, боюсь, пока все, что у меня есть, лишь пара рук, которыми вы можете распоряжаться по своему усмотрению.
Распорядок дня изменился неузнаваемо - им больше некогда было предаваться размышлениям или забавам, и это ранило Джеремайю, но он старался не подавать вида - от старого Юга мало что осталось, он убедился в этом за время своего пути, и теперь едва ли кого-то удивила бы леди в седле по-мужски, гонящая на выгул пару тощих коров, или джентльмен с ученой степенью, чистящий колодец.
- Вы позволите, мисс Гамильтон? Когда утром я добрался до "Дубов", я прошел через поваленный забор за дальним полем. Там поблизости поселение негров, стоит начать оттуда, если вы не против - они боятся шерманов и не умеют с ними сладить, так что случись там любой трагедии, "Двенадцать дубов" прямо на линии огня. Прошу прощения, мисс Кимберли, я не хотел вас напугать подробностями.
Не подумав, он обратился к ней как к ребенку, по имени - она подросла, но не то из-за болезни и недоедания, не то из-за розового платья казалась еще моложе, чем была - но ее глаза были полны удовольствия.
- Ничего страшного, мистер Уиттакер! - звонко отозвалась Кимберли, улыбаясь и больше не опуская глаз под удивленным взглядом Мамушки. - Разберитесь уже с этим несносным забором, пока Розмари не замучила нас им окончательно, а вечером мы сможем поговорить. Может быть, соберемся в гостиной, как раньше? И, может быть, даже ты, Розмари, повеселеешь?

На пути через поле Джеремайя молчит - подбирает слова. А подобрав, перекладывает топор поудобнее.
- Мисс Гамильтон, как я понял, вы теперь старшая и хозяйка "Двенадцати дубов", и я хочу задать вам вопрос как той, кто заботится обо всех этих людях и кто заботился о них все это время. Я обещаю вам, что приму ваше решение - не дам о нем узнать вашим домашним и никогда не укорю вас за него,  - что пойму, каким бы не был ответ. Если мое пребывание в "Дубах" в тягость, скажите мне об этом, и я продолжу путь этим же вечером, с благодарностью за то, что дали мне одежду и еду. Я не представляю, чего вам стоило продержаться все эти месяцы посреди этого... этой пустыни, и я не могу объедать вас и ваших родных, пользуясь вашим гостеприимством.

Подпись автора

you play stupid games, you win stupid prizes

+

[nick]Джеремайя Уиттакер[/nick][status]южанин[/status][icon]https://i.imgur.com/lUy7gVHm.jpg[/icon][prof]<b><a href="ссылка">майор КША</a></b>[/prof]
Джеремайя кивнул, принимая соображения Розмари — в разумности ей было не отказать, и то, как без прикрас, ужимок и жеманства она указала ему на другую опасность, подстерегающую женщин на разоренной войной земле, произвело на него впечатление:  тягостное, глубокое, но в каком-то смысле заставило посмотреть на нее иначе. Он уже сообразил по разговору, по тому, как встретил ее — с топором, в старой шляпе и платье, а не в наряде, пусть и вынутом впопыхах из сундуков — что она взяла на себя ту ответственность, с которой не справлялись и некоторые мужчины, и не просто справилась с ней, но была готова справляться столько, сколько потребуется. Презрев условности — две незамужние женщины никак не могли оставить его в своем доме прежде — Розмари Гамильтон поставила превыше соображения безопасности, соображения здравого смысла, и это впечатляло: он устал сталкиваться с теми, кто был растерян так же, как и он, и так же, как и он, сбит с толку, а Розмари, по-крайней мере, знала, что делать — пусть это касалось даже самого ближайшего будущего.

И, будто отзываясь на его мысли, она заговорила о том же, о чем он и сам боялся подумать — о будущем, которое, рассыпавшись в прах, теперь больше пугало, чем вызывало прежнее чувство незыблемости происходящего — с ним, с ними, со всем Югом.
Джеремайя не сразу ответил.
Они приблизились к забору, к пролому, через который он и сам попал на поле — вдалеке слышались голоса из поселения освобожденных негров, грубые, но напевные, и это было странно: то, что они с Розмари Гамильтон стояли здесь, на пустом сохнущем поле, перед разломанным забором. а там, в лесу, в жалких хижинах их же бывшие и стянувшиеся сюда со всей округи негры пели, занимались своими делами, как-то жили...
Он толкнул подгнивший столб, подпиравший следующую секцию забора, указал на глубокие колеи, прислонив топор неподалеку.
— Кажется, здесь тащили двадцатимиллиметровое орудие, мисс Гамильтон, видите, столб просто снесен и вон как глубоко утоплен в землю... Придется заменить саму эту секцию и ее боковые...
Снова покачав столб, Уиттакер блекло улыбнулся собственным мыслям — даже в Вест-Пойнте его не учили строить заборы, но за три года, что он провел на поле боя, а за несколько месяцев плена многие постигали эту науку — видеть, как все должно быть устроено.
— Я был бы рад ответить вам, мисс Гамильтон, но не могу. Мне нечего ответить. Все это время, что я добирался сюда из Иллинойса... А, вы, должно быть, не знаете, лагерь для военнопленных, где я встретил капитуляцию, располагался в Иллинойсе, возле городишка под названием Ред-Крик, чертовски мерзкое местечко, простите меня за брань... Так вот, все это время я почему-то был уверен, что "Вязы" уцелели и там ждут меня. Что я вернусь, переоденусь в чистое как следует пообедаю и вернусь наверх, к своим занятиям, своим книгам и альбомам с репродукциями. Думал, что смогу закрыться от того, что происходит вокруг.  Простите, вы, должно быть, сочтете меня трусом, мисс Гамильтон, и будете совершенно правы...
Так и не взглянув на нее, он оперся о тот столб, что выглядел поцелее, посмотрел на свои руки.
— Я хочу починить этот забор, мисс Гамильтон. Вот чего я хочу прямо сейчас. Начать с этого забора. Вы понимаете? Что заставляет вас просыпаться утром и выходить на улицу? Ради чего?

Подпись автора

you play stupid games, you win stupid prizes

+

Нет выбора?
Джеремайя поднял глаза на Розмари, заинтересованный ее подбором слов — она даже не пыталась смягчить смысл своих слов, не пыталась извиниться за то, что делала, как, безусловно, поступила бы любая леди довоеного Юга, случись ей продемонстрировать настолько неприличиствующую женщине силу. Беспомощность Кимберли и негров не оставили старшей мисс Гамильтон выбора, видимо, вот о чем она говорила. Это было понятно — ему, три года проведшему на войне, которой он не хотел и в которую не верил даже в шестьдесят первом, во всем этом радостном угаре и ажиотаже, охватившем Юг после нападения на форт Самтер, но отправившемуся на фронт одним из первых, вместе с горячими головами из Джорджии, потому что у него не было выбора. Не потому что он боялся, что его назовут трусом — но потому что это было его долгом, и он следовал этому долгу южанина и джентльмена.

Будто по обоюдному согласию прекратив этот сложный разговор — Джеремайя не был уверен, что хоть раз они с Розмари разговаривали в прошлом, она обычно была окружена кавалерами из числа сверстником и юношей чуть подальше, ревниво берегущих свое место подле нее и не подпускающих прочих, ему же редко были интересны атмосфера игривого флирта и конкуренции, неизбежно сопровождающие девушек, подобных Розмари Гамильтон — они тронули тему ничуть не менее, а может, даже более глубокую по нынешним временам: огород.
Принимая перчатки, Джеремайя снова отметил, какой гордой она выглядела, когда говорила о том, что ей удалось сохранить — ввидит бог, целое богатство, сейчас, в Джорджии, не было, наверное, семьи бывших плантаторов-конфедератов богаче, чем Гамильтоны с их огородом, курами и свиньей, которая чисто теоретически еще могла быть возвращена законным владельцам.
— Я с радостью посмотрю на ваш огород, мисс Гамильтон, и придумаю что-нибудь со свиньей, может, этих негров еще не испортила Тринадцатая поправка...
Он не договорил — звонкий девичий смех донесся из низины.
Джеремайя присмотрелся, и его руки сжались сами собой в кулаки — он достаточно наслушался подобных рассказов, чтобы поверить, однако увидеть своими глазами было куда тяжелее: не хотелось знать, на что приходится идти белым девушкам, оставшимся без попечения родственников-мужчин, но эта новая реальность была здесь, прямо перед ним, удалялась между деревьями туда, где ветви образовывали естественный шатер до земли, а первая апрельская трава, нетронутая скотом, была мягкой и свежей.
Джеремайя сдвинул шляпу на затылок механическим, лишенным жизни движением.
— Вы ее знаете? Эту девушку? — тихо и напряженно спросил он, пряча руки за спиной. — Ей нужна помощь?
У него был топор под рукой — и он еще цеплялся за те представления о прежнем мире, которым не было места в новой реальности.

Подпись автора

you play stupid games, you win stupid prizes

+

[nick]Джеремайя Уиттакер[/nick][status]южанин[/status][icon]https://i.imgur.com/lUy7gVHm.jpg[/icon][prof]<b><a href="ссылка">майор КША</a></b>[/prof]
Из слов Розмари многое стало ясно.
Джеремайя все смотрел в сторону низины — и с огромным трудом отвел взгляд и снова взялся за рукоять топора. Издалека все еще раздавался голос девушки, перемежающийся глубоким мужским басом, а затем и эти звуки исчезли за многозначительной тишиной.
Мистера Палмера Джеремайя знал — тот работал у Гамильтонов несколько лет и работал очень хорошо, но был уволен еще до войны: кажется, ходили слухи, что он сошелся с Эмми Слэттери, жившей на отшибе, и несколько ее последних детей были от него, вот только жениться мистер Палмер не спешил, и это неджентльменское поведение стоило ему места управляющего "Двенадцати дубов". Позже он все же узаконил свою жизнь с Эмми, и даже, опять же о слухам, устроился управляющим к Калвертам — их хозяйка, вторая жена вдового мистера Калверта, была из янки и очень гордилась определенной свободой взглядов, иначе бы ни за что не допустила, чтобы Палмер получил доступ в ее дом.
Невозможно было расспрашивать Розмари и дальше — ни одна леди не стала бы обсуждать с джентльменом подобные вещи, даже если бы они происходили прямо перед ее носом, ничем не выдала бы, что вообще заметила это.
Розмари могла притвориться, что не видит — Джеремайя же не мог: шокированый, глубоко оскорбленный этим поведением девушки-южанки, дочери человека, которого он знал, прямо здесь, в Джорджии, он все стоял, опустив топор и опираясь о забор, и едва смог кивнуть, когда Розмари вежливо подчеркнула, что они рады его возвращению, и отправилась к сараю.
Это было не то возвращение, которое рисовалось ему последние четыре года — он боялся, что сам изменился до неузнаваемости после этой войны, после того, что видел и что делал, но оказывалось, что перемены коснулись не только его самого. Сам Юг менялся — и он больше не мог игнорировать эти изменения, не мог их отрицать. Все это — старая шляпа на Розмари Гамильтон, поцарапанные полы в гостиной "Двенадцати дубов", эта девушка, ушедшая подальше от чужих взглядов с вольным негром — представилось вдруг ему событиями одного порядка, нового порядка, в котором ему больше не было места.

Не в силах выносить больше этой тишины со стороны низины, не в силах вынести того, что эта тишина в нем будила, он направился вслед за Розмари Гамильтон, оставив топор, который так ладно ложился в ладонь.
— Я помогу вам, мисс Гамильтон, если позволите, — окликнул он, останавливаясь в дверях сарая и оглядываясь в поисках чего-нибудь подходящего. — Кажется, у вашего батюшки был негр, отличный столяр, я забыл его имя — мы, представляете, встретились в ним в Виргинии, он был рыл окопы при Чит-Маунтине, и, кажется, погиб при отступлении... Амос, его звали Амос, и ваш батюшка так им гордился, что выкупил у Карвертов его жену, отдал немало золота, не так ли? Если янки не забрали, у него должны были быть хорошие инструменты — молотки, гвозди... Мисс Гамильтон, осталось что-то? Для забора потребуются не только доски, но несколько столбов покрепче и гвозди.
Доски наверняка растащили — в печь для приготовления пищи, для обогрева бивачных костров, для подкладывания под колеса пушек, вязнущих в плодородной местной земле, особенно после дождя, — но инструменты и прочие материалы... Если бы Гамильтоны догадались все это спрятать, теперь не пришлось бы искать хотя бы это.
Эта мысль натолкнула его на соображение поискать что-то полезное вокруг собственного сгоревшего имения или в негритянских лачугах: конечно, маловероятно было, что там хоть что-то осталось, что за все это время он был единственным, кому пришло в голову порыскать по разграбленным землям, подбирая крохи после янки, но стоило хотя бы попытаться принести пользу, помочь Гамильтонам, проявившим к нему такую щедрость и доброту.
Со стороны усадьбы донеслись голоса Кимберли Гамильтон и старой негритянки — кажется, они спорили о судьбе одной из имеющихся куриц.
— Как вы спасли "Дубы", мисс Гамильтон? — спросил Джеремайя, чтобы не думать о курятине — горячей, сочной курятине, запеченой с ямсом, исходящей паром и соком. — Я имею в виду, что со стороны станции нет больше ни одного уцелевшего дома, а вы сохранили и сарай, и колодец, не только сам дом.

Подпись автора

you play stupid games, you win stupid prizes

+

[nick]Джеремайя Уиттакер[/nick][status]южанин[/status][icon]https://i.imgur.com/lUy7gVHm.jpg[/icon][prof]<b><a href="ссылка">майор КША</a></b>[/prof]
Как правило, янки сжигали покинутые штабы — но, должно быть, судьба оставшихся сиротами сестер Гамильтон не оставила равнодушными офицеров.
— Должно быть, среди этих янки, что квартировали здесь, были джентльмены, мисс Гамильтон, раз ваш дом уцелел и вы смогли сохранить его.
Те картины разрушения, свидетелем которых он был по пути домой, не дали Джеремайе услышать то, что, возможно, скрывалось за коротким ответом Розмари — в конце концов, у нее была крыша над головой, пара домашних негров и осознание, что ей есть, ради чего жить.

Джеремайя толкнул плотно прилегающую крышку выхода на чердак — шаткая летница едва выдерржала это усилие — но наконец-то они были вознаграждены. На чердаке было и тихо, и пыльно, как и описывала Розмари: вдоль некрашеной стены громоздились высокие сундуки, однако не было ничего из старой или сломанной мебели, а от люка вела протоптанная в пыли дорожка. Негры, должно быть, поднимались на чердак — за мебелью для растопки или подобным старых хламом, раньше выкинутом за ненадобностью, но сейчас вполне способном послужить еще.
Он подал руку поднимающейся следом Розмари, посторонился, давая ей возможность подняться.
— Индия была в восторге от маскарадов и регулярно терроризировала мать просьбами отправиться к портнихам в Атланту, но ее идеи всегда оказывались чересчур... экстраординарными, — улыбнулся своим воспоминаниям Джеремайя, чья нелюбовь к шумным довоенным балам, которые устраивались в "Вязах", сейчас отступала, окрашивая эти маскарады в светлые цвета ностальгии.

Под единственным круглым окном стоял сундук поменьше — с удобной ручкой и кожаным ремнем, позволяющим нести его на плече.
Уиттакер присел на корточки, раскрыл его — даже если это и не был ящик с инструментами Амоса, эта находка вполне способна была помочь с забором.
Оглядев длинные гвозди, разложенные по размерам в верхнем отделении сундука, Джеремайя добрался до нижнего отделения и продемонстрировал Розмари молоток.
— Уже кое-что, да, мисс Гамильтон? Гвоздей не хватит, но попозже я схожу к "Вязам", поищу там, на месте дома — огонь не должен был тронуть стальные элементы постройки. — Закрывая ящик, Джеремайя поднялся на ноги, закидывая его ремень на плечо. — Ваш негр, Исайя, он, кажется, почти слеп — он не сможет помочь мне срубить пару подходящих деревьев в низине на столбы? Если сегодня разобраться с этим, то завтра, вероятно, я закончу с забором...
— Мистер Уиттакер, — на чердаке показалась голова Кимберли. Опираясь о крышку, она держала в свободной руке высокий запотевший стакан. — Я принесла вам холодного чая. Извините, у нас ни сахара, ни лимона, но вокруг дома всегда росло достаточно мяты, чтобы мы могли засушить ее в прошлом году.
Она очаровательно улыбалась, балансируя на лестнице на чердак, и ему это показалось забавным — и ее приветливость, и на этом фоне серьезность старшей сестры.
— Розмари, — между тем обратилась Кимберли к той, — Мамушка говорила, что в этих сундуках полно старой одежды — еще маминой, привезенной из Саванны. Почему бы нам не перебрать ее вместе, Розмари? Может быть, что-то удастся перешить?
Джеремайя забрал стакан — пить ему не хотелось, но Кимберли Гамильтон держалась так любезно, что отказаться было невозможно — и помог и ей выбраться с лестницы наверх. Ее рука казалась совсем тонкой, невесомой — будто птичье крылышко.
Кимберли смущенно отняла у него пальцы и приблизилась к сестре, тоже глядя в окно.
— Помнишь, как это выглядело раньше? — с тоской спросила она у Розмари. — Помните, мистер Уиттакер? Будет ли все когда-нибудь так, как раньше?
К последним словам ее голос упал и Джеремайя смущенно отвернулся — ей было всего шестнадцать или семнадцать, она еще могла тешить себя иллюзиями, даже пережив сначала войну, а затем эти месяцы после капитуляции, но слышать эту надежду в ее голосе было невыносимо.

Подпись автора

you play stupid games, you win stupid prizes

+

[icon]https://i.imgur.com/lUy7gVHm.jpg[/icon][nick]Джеремайя Уиттакер[/nick][status]южанин[/status][prof]<b><a href="ссылка">майор КША, 28 </a></b>[/prof]
Мистер Гамильтон, очевидно, готовился к действительно тяжелым временам — виски был хорошим, теннессийским — но куда больше Джеремайю взволновал револьвер с запасным барабанов и коробки с патронами, а также блестящий шомпол.
— Кольт Драгун, мисс Гамильтон! Ваш батюшка, должно быть, хранил его с мексиканской войны! — Уиттакер аккуратно вынул револьвер, откинул барабан, прокрутил — хорошо смазанные металлические части были прекрасно подогнаны, о револьвере заботились.
Он взвесил его на ладони, не зная, как его лицо ожесточилось, стоило револьверу оказаться в руке, сгреб обе коробки с патронами, обе почти полные.
— Я буду держать его под рукой, мисс Гамильтон, не сомневайтесь, -  чердак оказался поистине волшебным кладом — леди получили платья, он получил хороший револьвер и инструменты для починки забора, а две бутылки виски могли стать неплохим подспорьем в тяжелые времена, как и думал мистер Гамильтон.
Впрочем, тяжелые времена уже наступили — и теперь сгибали к земле даже самые гордые спины.

Остаток дня выдался размеренным: Джеремайя вернулся к забору, с помощью Исайи ему удалось подобрать три подходящих дерева для замены поврежденных стволов и к ужину, ободранные и обтесанные, они уже сушились на дальнем конце поля. Джеремайя, намахавшийся топором, чувствовал во всем теле приятную усталость — впервые за долгое время он делал что-то полезное, по настоящему полезное, а вокруг не умирали люди. Если и был путь к возвращению хотя бы иллюзии старого порядка, то ему казалось, что это и есть такой путь.
Мамушка и Кимберли занялись найденными на чердаке платьями — и младшая, и старшая сестры Гамильтон к ужину переоделись, и при самодельных свечах из беличьего жира их наряды казались неискушенному в дамской моде Джеремайе роскошными и совсем новыми: он старательно не замечал кривоватые швы кое-где, потертость лент на рукавах и лифах, дурное состояние дамских туфель, а они в ответ платили ему взаимностью, делая вид, что ему ничуть не великоват в талии сюртук мистера Гамильтона, а шейный платок не несет на себе следов штопки.
Горячее мясо и ямс были по нынешним меркам ужином королей — мясо и немного виски развеселило всех, и даже Мамушка и Исайя получили по порции в честь возвращения мистера Уиттакера с войны. Старая негритянка расплакалась, закрыла лицо передником, и еще долго после того, как она ушла на кухню, Джеремайя слышал ее тяжелые всхлипывания и тихие причитания.
Он пил — и подливал обеим сестрам Гамильтон, но едва поданная к столу бутылка опустела на половину, остановился: это были их последние, должно быть, запасы.
От виски щеки обеих дам раскраснелись, Кимберли стала кашлять чаще, и, как бы она не хотела остаться, Мамушка вскоре уговорила ее уйти, помогла подняться из-за стола: к вечеру дня, наполненного волнениями и суматохой недомогание Кимберли усилилось.
— Мисс Гамильтон, — ему не хотелось уходить к себе, не хотелось оставаться одному — все казалось, что едва он уснет, как проснется опять на голой земле где-нибудь в Каролине, или на пепелище родного очага, и он боялся, боялся остаться один, боялся, что все это окажется сном, — утром вы спросили меня, что собираюсь делать я в будущем, и я вам ответил, что не знаю. Могу я задать вам тот же вопрос?
Она пригласила его в кабинет.

Кабинет, очевидно, использовался офицерами и хотя и носил следы разгрома — лакированная поверхность стола была поцарапана ударом кавалерийской сабли, а портрет миссис Гамильтон, висящий над столом, был проткнут штыком, и теперь казалось, что изображенная женщина распутно и зло подмигивает с картины — сохранился лучше других помещений.
Джеремайя налил в захваченные из столовой стаканы еще виски. Из-за прикрытой двери было слышно, как Мамушка убирает со стола, как хлопочет на кухне.
Они не прочли молитву, подумал лениво и сыто Джеремайя, а затем равнодушно решил, что Бог давно уже оставил Юг и едва ли услышит их скорбные голоса, раз не слышал куда более многочисленные хоры и просьбы о помощи, адресовавшиеся ему за эти годы.

Подпись автора

you play stupid games, you win stupid prizes

+

О новом налоге он слышал, но краем уха — и теперь понял, что эти новости имеют к нему самое прямое отношение: земля, которой владели Уиттакеры, тоже наверняка была обложена налогом, несмотря на то сожженый дом, на разрушенные хижины рабов, на заросшие поля. У него не было и десяти долларов — даже облигаций Конфедерации, и он понимал, что совсем скоро столкнется с этой второй потерей "Вязов", как будто мало было вернуться и обнаружить усадьбу в таком состоянии.
Виски заглушало растерянность, притупляло отчаяние — и Джеремайя пил, позволяя говорить Розмари: ее голос звучал ровно, чуть устало и немного глуховато, лишенный звонких обертонов Кимберли, и сейчас, вечером, это казалось правильным. Она говорила то, что Джеремайя хотел бы уметь говорить тоже — о долге, о необходимости сохранить плантацию, о необходимости заботиться о тех людях, которые оказались на ее попечении.
Она говорила, не делая разницы между Мамушкой и сестрой — и Джеремайя подумал, что хорошо, наверное, было бы услышать и свое имя. Может, его привело сюда Провидение — после этого пути, казавшегося бесконечным, пути через могилы и разоренный штат, через собственный сгоревший до основания дом, он оказался здесь, в этом кабинете, его приняли без лишних слов, разделили с ним еду и кров.
— В вас столько силы...
Он не успел договорить — и, наверное, к лучшему.

Вскочив, он оказался у окна чуть раньше нее, а услышав крик Исайи, бросился из кабинета в  комнату, отведенную ему.
Револьвер лежал там, где он его оставил.
Джеремайя выхватил его из свертка, ссыпал патроны в карман сюртука, стараясь не помять, побежал из дома, на ходу заряжая барабан револьвера.
У курятника он был в считанные минуты.
Старый Исайя, защищая спиной вход в курятник, прочищал шомполом ружье, явно намереваясь выстрелить в первого же, кто подойдет ближе, перед ним размахивала руками кричащая толпа — не меньше десятка негров, некоторые из которых держали факелы, явилось за свежей курятиной, нажравшись белок и опоссумов.
Появление белого в первый момент их несколько смутило — должно быть, они не знали о возвращении Уиттакера, не рассчитывали увидеть никого, кроме Исайи и сестер Гамильтон, и Джеремайя подумал, что Розмари наверняка вышла бы сюда, к этой толпе, чтобы разогнать их всех, вышла бы даже без револьвера, и его пробрала дрожь при мысли, что они могли бы с ней сделать — разгоряченные, пьяные от рассказов снующих повсюду янки и подлипал-саквояжников.
Он взвел курок, всматриваясь в черные лоснящиеся лица — они уже справились с первым шоком, принялись переглядываться, наверняка прикидывая, что он им не противник.
Джеремайя вытянул руку с револьвером, наставив дуло на ближайшего — рослого, широкоплечего бывшего раба, наверняка с плантации, судя по застывшему на его лице выражению тупого гнева. Как и многие из этой толпы, он был вооружен заостренным и обожженым в золе колом, не худшим оружием против шерманов, если достанет силы пробить мертвый череп, но кое у кого Джеремайя заметил и топоры - даже после окончания войны никто в Джорджии не мог себе позволить бродить вне защиты крепких стен безоружным.
— Убирайтесь, — тихо произнес Джеремайя, глядя поверх ствола на негра. — Убирайтесь, или я застрелю каждого из вас здесь и сейчас.
— Тебя повесят! — выкрикнул кто-то из задних рядов, но остальные молчали — привычка подчиняться джентльмену была у них в крови, а взведенный курок охлаждал даже самые горячие головы.
Рядом с Джеремайей Исайя тоже закончил заряжать ружье и поднял его, целясь в другого крепыша.
— Пусть так, — согласился Джеремайя, медленно переводя взгляд с одного лица на другое. — Меня повесят — но ни один из вас этого не увидит, потому что уже к утру вы будете гнить в канаве, если сейчас не уберетесь! Мне достанет патронов, чтобы убить каждого из вас - дважды!
Исайя согласно пыхтел, готовый добить выстрелом в голову любого, кто вздумает напасть - хоть живого, хоть шермана.
[nick]Джеремайя Уиттакер[/nick][status]южанин[/status][icon]https://i.imgur.com/lUy7gVHm.jpg[/icon][prof]<b><a href="ссылка">майор КША</a></b>[/prof]

Подпись автора

you play stupid games, you win stupid prizes

+

- Доброй ночи, мисс Гамильтон.
Он опустил враз задрожавшую руку с револьвером, вытер капли пота, выступившие у самой линии роста волос, на шее.
Выпитый виски не давал почувствовать ночной прохлады, горячил кровь, и нервное возбуждение, охватившее его, когда он увидел негров, покушающихся на имущество их вчерашних хозяев, никак не отпускало. Он не хотел идти в дом - пусть и гостеприимный, но чужой, сейчас особенно чужой, и ему не хотелось быть среди людей, даже застенчивый, извиняющийся взгляд Адама казался неприятным, тяжелым.
Ему не хотелось сейчас ни этих возможных расспросов, ни рассказов о том, как сожгли "Вязы" - он боялся услышать подробности, не чувствуя себя готовым к этому рассказу, и потому лишь устало покачал головой.
- Слушайся Исайю, Адам, и Мамушку, и, разумеется, леди Гамильтон, и если ты окажешься полезным, они, может быть, разрешат тебе остаться с ними...
- Да я на все готов, мистер Джеремайя, вы же знаете, я сильный, я пригожусь, - и Адам выпятил грудь под одобрительным взглядом старого негра Гамильтонов.
- Хорошо, хорошо, - кивнул Джеремайя, двумя пальцами ослабляя шейный платок и думая о том, что это еще один лишний рот на шею Розмари. - Но если я узнаю, что ты продолжаешь водиться с этими неграми - я тебя прогоню и живи как знаешь.
- Нет! Нет, мистер Джеремайя, да я бы никогда! Но, почитай, когда хозяйка слегла, домашняя прислуга нас погнала, еды-то не стало. Мы, некоторые, носили то, что находили в округе, в большой дом, - Адам потупился, и Джеремайя понял, что он, очевидно, не хотел признаваться, что бывшие рабы воровали ради своих хозяев, - но потом все умерли от болезни, а потом пришли янки...
- Хорошо, хорошо, - оборвал его Джеремайя - он не мог, просто не мог слушать сейчас о последних днях "Вязов". - Оставайся здесь, с Исайей.
- А вы? - вдруг спросил старик, и в его блестящих глазах Джеремайя увидел понимание и сочувствие.
- Пройдусь до дальнего поля, посмотрю, не решат ли они вернуться с полдороги.
- Ежели что, дайте знак, мистер Уиттакер, и мы с Адамом вмиг подоспеем, и барышень тревожить не придется.

Он не остановился у пролома в заборе - так и шел дальше, опустив руку с револьвером вдоль бедра. Виски гнало его вперед, без точного места назначения, без цели, он просто шел, пока не оказался у "Вязов", на пригорке, где обычно устраивались барбекю - даже ночью еще виднелись неподалеку заросшие ямы, где раньше медленно томились целые поросята и телята, виднелись очертания клумб, которые так любила Индия...
Только здесь, так далеко от "Двенадцати дубов", что они казались нереальными, он наконец-то остановился, сел на обгоревшее бревно на месте беседки, где флиртовали, признавались, обменивались поцелуями и делались предложения, порылся в карманах, положив револьвер рядом, прямо на землю.
Обхватив голову руками, глядя между сапогов, ранее принадлежащих мистеру Гамильтону и оказавшихся слишком большими несмотря на стельки из ковра, вырезанные Мамушкой, Джеремайя задумался о том, что делать дальше, но постепенно его мысли устремились в прошлое - в то прошлое, которое теперь казалось безвозвратным, и он спазматически согнулся еще ниже, чувствуя, как глаза обжигают слезы, слезы по навсегда потерянному миру.

Сколько он так просидел, он не знал - не заметил он и крупную фигуру, показавшуюся из-за обрушившегося виноградника и быстро скользнувшую прочь, растворившуюся в темноте вместе с ярко-красной рубахой.
- Мистер, - окликнул его женский голос, и Джеремайя поднял голову, с удивлением глядя на девушку, каким-то чудом оказавшуюся перед ним, - мистер, вы привидение?
Несмотря на детский вопрос, ребенком она не выглядела - и когда наклонилась ближе, чтобы посмотреть ему в лицо, от нее пахнуло потом и грязным телом под ароматной водой, а лиф платья натянулся на округлой и лишенной корсета фигуре.
- Что это вы здесь сидите, мистер? - теперь в ее голосе послышался вызов - какое-то дикое, стихийное кокетство. - Здесь только призраки по ночам, нечего вам здесь делать...
Джеремайя смотрел на нее молча, сопоставляя ее голос, ее светлое платья с тем, что видел от забора, с той, о ком не хотела говорить Розмари Гамильтон.
- Я Лора, - улыбнулась пухлыми яркими губами девушка. - Лора Палмер.
Он ударил ее в лицо - не понимая сперва даже, что делает. Она вскрикнула слабо, прижала ладонь к месту удара, попятилась - но он уже вскочил на ноги, повалил ее наземь, обеими руками сжал тонкую грязную шею в расстегнутом вырезе платья.
Она сопротивлялась - расцарапала ему шею, сорвала платок, ее туфли взбивали сухую землю за его спиной - но он не прекращал: давил, давил, пока она не захрипела, пока не перестала сопротивляться, не обмякла, и даже потом продолжал сжимать, глубоко вдавливая пальцы в теплую кожу...
Потом сел рядом, снова закрыл лицо руками, сравнявшись в неподвижности с безжизненным телом рядом.

Выстрел издалека заставил его вздрогнуть. Джеремайя дернулся, с удивлением огляделся, как будто присутствие рядом мертвой девушки оказалось для него полной неожиданностью, но второй выстрел вздернул его на ноги. Подхватив револьвер, он сперва пошел, а потом побежал в ту сторону, откуда донеслись выстрелы, а вскоре потянуло дымом и показалось зарево пожара.
Горел дом Фонтейнов - стоящий на возвышенности в окружении разросшихся и неподстриженных зарослей жимолости, когда-то белый, ухоженный и приветливый особняк в колониальном стиле.
Когда Джеремайя добрался, то застал лишь финал разыгравшейся трагедии: на подъездной дорожке рыдала старая негритянка, распластавшись прямо на земле и придерживая голову престарелой миссис Фонтейн, хозяйки этой плантации. Возле них валялось ружье, старое, шомпольное, оставшееся, наверное, со времен войн с индейцами.
- Они пришли за нашими припасами, - рыдала негритянка, гладя волосы своей хозяйки. - Миссис стреляла, двоих убила, отогнала остальных, но они подпалили дом, да будь они прокляты... И моя старая хозяйка как оглянется, как увидит!.. А пламя уже из окон!.. И она как упадет замертво, ох батюшки, ох, как же теперь старая Масси... Ой да что же это, и старого хозяина схоронили, и молодого, а теперь еще и хозяйка...
И негритянка зарыдала еще сильнее, поминая Господа и припав к груди своей хозяйки.
- Где колодец? - крикнул Джеремайя.
Постепенно к пожару стягивались выжившие соседи, на него смотрели с недоумением, но постепенно на лицах вместо ошеломления проступала решительность, выстроилась цепочка, мокрые ведра начали передаваться из рук в руки в попытке потушить пламя. Тело миссис Фонтейн подняли и унесли, черные и белые молча, но решительно пытались спасти опустевший дом в память о тех, кто был им добрыми соседями и хозяевами. Джеремайя тоже был в этой цепочке - засунув за пояс штанов револьвер, он передавал направо полные ведра, а налево - пустые, обливаясь потом, ничего не чувствуя, кроме единственного желания: потушить дом.
Вернувшись почти перед самым рассветом в "Двенадцать дубов", он выложил у крыльца собранные гвозди, которые могли пригодиться при починке забора, прошел в комнату, которую отвели ему, и рухнул на тонкое одеяло, не раздеваясь, чтобы забыться тяжелым сном, полным мутных образов: он куда-то шел по бесконечной дороге, сбивая пальцы в развалившихся сапогах, и иногда впереди ему чудился дом, но стоило начать всматриваться в горизонт, как видение исчезало, и он снова принимался шагать, а палящее солнце сменялось дождем, и только голод всегда оставался с ним.
А вот голод восставшей из мертвых Лоры не утолили бы ни лепешки из маиса, ни сладкий батат - покачиваясь, потеряв туфлю, она спустилась с холма, но осталась равнодушна к зареву пожара над плантацией Фонтейнов. Намного ближе и куда более манящим для нее был палаточный городок освобожденных рабов - она шла на людские голоса, на запах жарящихся на огне опоссумов, и когда она вошла в почти пустой лагерь, потому что большая часть его обитателей наблюдала за пожаром, она уже не была Лорой Палмер.

Подпись автора

you play stupid games, you win stupid prizes

+

Полный событий прошедший день и трудная ночь внесли свою лепту: Джеремайя проснулся поздно, солнце уже высоко стояло над полями, освещая его комнату сквозь тонкие занавески.
Он сел, прислушиваясь к ломоте в плечах и спине, с трудом пытаясь понять, что было всего лишь сном, а что случилось на самом деле, но револьвер, лежащий рядом на кровати уверил его, что он в самом деле угрожал вчера ночью пришедшим за курами неграм.
Джеремайя откинул барабан, проверил патроны — он не сделал ни единого выстрела, и это тоже совпадало с тем, что он помнил.
Сунув револьвер под покрывало и кое-как приведя себя в порядок — от всей его одежды пахло гарью — он спустился вниз, на кухню, привлеченный запахом кукурузных лепешек.
— Доброе утро, мистер Уиттакер! Мисс Гамильтон как раз завтракает — вы, наверное, захотите отправиться с барышнями к Тарлтонам, я только закончу ушивать черный костюм мистера Гамильтона, пока вы завтракаете, — хлопотливо поприветствовала его Мамушка, неся обеими руками, будто невиданное сокровище, шкатулку со швейными принадлежностями. Ее глаза были заплаканными, покрасневшими после бессонной ночи, но губы были решительно сжаты — казалось, не найди она иголки или нитки, то прошла бы пешком до самой Атланты, чтобы добыть необходимое, лишь бы Джеремайя Уиттакер пристойно выглядел на похоронах старой миссис Фонтейн.
Внизу куда слышнее раздавались удары топора — во дворе Исайя и гордый возможностью оправдать доверие хозяина Адам сколачивали гроб.
Мамушка выглянула  из окна, неодобрительно покачала головой:
— Нипочем вовремя не управиться... Да и негоже это — миссис Тарлтон и сама-то в домишко управляющего перебралась, как сожгли большой дом, но нипочем не согласилась, чтобы старая миссис Фонтейн у нас лежала. Уперлась что твой мул, мистер Уиттакер, говорит, они всю жизнь соседями да подругами были, никуда она ее не отдаст... Батюшки, мистер Уиттакер, а что у вас на шее-то? Никак, царапина?..
Джеремайя коснулся саднящей шеи, задел свежий струп и поморщился.

— Мистер, вы привидение?

— Пустяки, Мамушка, ночью налетел на что-то, должно быть...
Он выдавил улыбку и, по-прежнему прижимая ладонь к шее, вошел в кухню.
— Доброе утро, мисс Гамильтон.
Тук, тук, тук — стучал молоток во дворе.
— С похоронами все решено? Неужели у нее никого больше не осталось? — в прежние времена на похороны миссис Фонтейн съехалось бы все графство, да из Атланты прибыло бы немало дальних родственников, но сейчас старая леди едва ли могла рассчитывать на пышную церемонию. — А священник? Церковь у станции сожжена, где же сейчас местный священник?

Подпись автора

you play stupid games, you win stupid prizes

+

— Мистер, вы привидение?

Джеремайя отмахнулся от преследовавшего его голоса, откусил кусок еще теплой лепешки.
— Где ее нашли, эту девушку, о которой вы говорите?
Лепешка показалась совсем пресной, безвкусной, будто замешанная на воде и крахмале. Он с усилием проглотил прожеванное, не чувствуя вкуса — только запах гари так и лез в ноздри.

— Мистер, вы привидение?

— Не беспокойтесь, мисс Гамильтон, я возьму револьвер. Уверен, даже миссис Тарлтон не станет устраивать сцену на похоронах своей подруги.
На самом деле, уверен он был в обратном: бойкая на язык Евлалия Тарлтон обладала живостью, граничащей с необузданностью, как и ее горячие, чистокровные кобылы, гордость довоенного графства, и, увидь она на кладбище негров, пришедших проститься с Лорой Палмер, поправшей все мыслимые и немыслимые границы, ее ничто не удержало бы, кроме прямого божественного вмешательства.
Острый приступ желания признаться Розмари прямо сейчас в том, что он сделал минувшей ночью, заставил Джеремайю сесть напротив. Язык едва слушался.
— Мисс Гамильтон...
Слов не осталось — да полноте, в самом ли деле это случилось?
Уиттакер опустил глаза, взглянул на свои руки, лежащие на столе — мог ли он этими руками задушить Лору Палмер? Душить до тех пор, пока жизнь не покинула ее тело, а после оставить, зная, что она поднимется и отправится дальше, гонимая голодом?
У него не было ответа. После двух лет, что он провел на поле боя, убивая и видя смерть товарищей, после полутора лет в плену, он не мог поверить, что мог сделать нечто подобное: смутные воспоминания минувшей ночи никак не складывались во что-то связное, превращались в дурной сон, кошмар, навеянный слишком жирным ужином и волнением после появления негров у курятника...
Против воли он снова коснулся царапин, но момент уже ушел.
— Простите меня, я, должно быть, еще не проснулся.

Адам увез на тачке гроб к "Прекрасным Холмам", демонстрируя готовность служить прежнему хозяину, Исайя, расхворавшийся после бессонной ночи, остался в курятника, наотрез отказываясь расстаться с ружьем.
До плантации Тарлтонов было прилично: "Холмы" находились в стороне от главной дороги, но недостаточно в стороне, раз обе армии, и отступающая, и наступающая, добрались до них. В прежние времення, помнилось Джеремайе, он мог покрыть расстояние между "Вязами" и домом Тарлтонов за полчаса верхом, и лошадь бы даже не запыхалась, но теперь им пришлось идти пешком, да еще обходить еще непроходимые после зимы низины.
Кимберли, поначалу шагавшая довольно бодро в своем скромном черном платье и даже раздобывшая где-то вполне целый зонтик от солнца, обтянутый Мамушкой наскоро черным крепом, вскоре сдала — приняв локоть Джеремайи, она старалась шагать быстро, но выбилась из сил и теперь едва шла. Ее прежде румяное личико побледнело, нос заострился, на лбу выступили крупные капли пота.
Всем троим приходилось время от времени останавливаться, давая ей отдохнуть, она же, потупившись и держась за руку Джеремайи, мелко дрожала — ее била не унимавшаяся дрожь.
Джеремайя обменивался с Розмари обеспокоенными взглядами — но что они могли поделать?

До в прошлом прекрасной плантации Тарлтонов они дошли позже, чем рассчитывали: по пути встретился шерман.
Выцветше-серый, изрядно погрызенный, одетый только в заплатанные штаны из холстины, он выполз на пыльную дорогу со стороны неглубокой низины с ручьем, протекающим по землям Уолша. Раны его уже не кровили, однако не было ни тени сомнений в том, что с ним приключилось - и Джеремайя вытащил из кармана кольт, наставил на мертвеца, пока дамы остановились чуть поодаль: Кимберли испуганно приникла к плечу Розмари, та же держалась уверенно.
Мертвец шел неторопливо, неуклюже, подволакивая ногу, оставляя в пыли неровные следы - и даже не помедлил, когда Джеремайя вытянул вперед кольт.
Шерманы не боялись смерти - но восхищаться этим Джеремайя не мог: здесь не было места ни отваге, ни храбрости: скорее, тупая, безумная одержимость, заставляющая мертвых подниматься.
Выстрел разнесся далеко над плантациями, вытоптанными и выжженными прошедшими по землям Джорджии армиями. Мертвый негр рухнул в пыль в паре шагов от сапогов Джеремайи, Кимберли вскрикнула, но, к счастью, не лишилась чувств - лишь побледнела еще сильнее и всей своей тяжестью повисла на плече сестры.

В "Прекрасных Холмах" Джеремайя оглядел уже знакомые ему следы запустения и разрухи — сожженую арку на въезде, раньше обвитую плющом и встречающую гостей легкой тенью, заросшую дорожку.
Как и говорила Мамушка, Евлалия Тарлтон жила в домике управляющего — само поместье было сожжено, как и "Вязы",  — но и здесь соседи, леди и джентльмены, вели себя так, будто вокруг по-прежнему царила роскошная обстановка прежнего довольства. Дамы были без перчаток, джентльменов почти не было — несколько стариков, Кейд Уилкс, опиравшийся на костыль с помощью своей молодой жены, Доротеи. Кейду оторвало ногу пушечным ядром еще в шестьдесят втором, в Виргинии, то, что он выжил, было само по себе чудом, и лицо Доротеи светилось счастьем над округлившимся на животе черным платьем — она была в положении и раньше никогда не показалась бы на людях на этих месяцах, но Кейд едва ли дошел бы сюда без ее помощи, и собравшиеся деликатно игнорировали ее глубокую беременность.
Увидев ее, Кимберли шумно задышала, ее пальцы сжались на локте Джеремайи.
— О, Розмари, это же Доротея...
Она вскинула на Джеремайю непонятный взгляд и отошла, чтобы поприветствовать подругу.
Кейд помахал Джеремайи — слухи о его возвращении уже разлетелись по округе.
— Старик! Я рад снова тебя видеть! — двадцатишестилетний Кейд, несмотря на отсутствие ноги и глубокие шрамы, до сих пор не растерял оптимизма. Он хлопнул Джеремайю по спине, потянул к столу, на котором стояло несколько разномастных тарелок и небольшие рюмки с ежевичной настойкой. Дальше, в окружении табуретов, стоял гроб.
Джеремайя встретил несколько взглядов — люди улыбались ему, несмотря на повод, послуживший причиной собрания, и в каждом взгляде этих жен и матерей, потерявших своих мужчин, он читал одно и то же: надежду, что и их сыновья, их мужья вернутся, вернутся так же, как вернулся он, просто однажды появятся на одной из дорог, ведущих из Каролины, из Виргинии или Иллинойса, однажды окажутся дома...
Джеремайя старательно улыбался, кивал в ответ — и сердце его сжималось от боли из-за этой надежды, которой не суждено было сбыться: он вернулся одним из последних, потому что был глубоко на Севере, в лагере для военнопленных, и все, кто мог вернуться, уже вернулись — ждать больше было некого.
— Ты непременно должен зайти к нам, старик, мы, правда, сейчас живем у родителей Долли, "Мимоза" сожжена, но несколько хижин на плантации оказались в хорошем состоянии, и зимой мы с Долли как следует взялись за дело, пока она не...
Кейд покраснел, смущенно и влюбленно взглянул на жену, о чем-то разговаривающую с Кимберли Гамильтон.
— Заходи, в общем, расскажешь, как там было в последний год... Ты не поверишь, но миссис Мерривезер гонит отличный самогон из кукурузы... Кхм...
Он смутился еще больше, оборвал себе на полуслове из-за подошедшей миссис Тарлтон.
— Мистер Уиттакер, примите мои соболезнования по поводу вашей семьи, — доброжелательно произнесла Евлалия и покосилась на Кейда. — Могу я поговорить с вами наедине, мистер Уиттакер?
Кейд улыбнулся, поправил шляпу под мышкой и поковылял к старику Миду.
— Мистер Уиттакер, вы, если мне не изменяет память, учились в университете в Виргинии, не так ли? Не будете ли вы так любезны прочесть несколько молитв на кладбище? — она вложила ему в руки домашнюю Библию не терящим отказа движением. — Я отметила для вас кое-какие отрывки, но, боюсь, сама не справлюсь. Вы же не откажете мне, мистер Уиттакер? Беатрис Фонтейн была хорошим человеком, заслуживающим самые лучшие похороны.
Джеремайя посмотрел на потертую обложку и тонкие полоски папиросной бумаги, торчащие между страниц.
— Сделаю все, что смогу, миссис Тарлтон.
В ее выцветших, но сохранивших остроту глазах блеснули слезы, крепкая сухонькая ручка сжала его пальцы.
— Храни вас Бог, мистер Уиттакер, как хранил до сих пор. Останьтесь в "Двенадцати дубах", женитесь на одной из этих девочек. Югу нужно залечить нанесенные ему раны.
Она еще раз сжала его пальцы и отошла — прямая как палка, горделиво шагающая в своем заштопанном и наспех перекрашенном в черный платье среди осколков прежнего Юга — такой же осколок.

Подпись автора

you play stupid games, you win stupid prizes

+

Кладбище располагалось в живописном месте, сохранившем часть своего очарования до сих пор, несмотря на царящую вокруг разруху. Свежая ранняя зелень окружающих деревьев давала легкую тень, добавляя умиротворения в картину. Несмотря на то, что изящных чугунных ворот, прежде перекрывавших вход на кладбище, больше не было, следы запустения не бросались в глаза.
— Она ухаживала за кладбищем, — пояснила вполголоса Кимберли, идущая рядом с Джеремайей, кивая на гроб. — Здесь похоронена вся ее семья, но она ухаживала и за другими могилами... О, мистер Уиттакер, неужели в последний путь миссис Фонтейн не проводит даже священник?
После небольшого отдыха у миссис Тарлтон Кимберли стало немного лучше, однако двигалась она все с той же медлительностью и так же крепко держалась за локоть Джеремайи.
— Ждать священника слишком долго, мисс Кимберли, днем температура поднимается почти до двадцати градусов...
Ее рука на его локте задрожала, она взглянула на него с непередаваемым ужасом и Джеремайя тут же оборвал себя. Дальше они шли молча.

У Фонтейнов на кладбище был свой участок, как и у каждой более-менее уважаемой семьи в графстве. Джеремайя мельком подумал, почему же его родители оказались похоронены возле дома, но, должно быть, и тому были причины — если здесь кишели янки, рабы наверняка побоялись устраивать все необходимые церемонии. Вопреки ожиданию, эта мысль не наполнила его гневом: достаточно было вспомнить, как и мать, и отец любили "Вязы", чтобы понять, что они едва ли имели бы что-то против такого решения. Может быть, и он упокоится рядом с их могилами, подумал Джеремайя, но тут же напомнил себе, что для этого ему придется найти где-то деньги для уплаты налога.
Отогнав эти мысли — не приличествовало думать о деньгах перед могилой миссис Фонтейн — Джеремайя вышел вперед, к изголовью ямы, под одобрительным взглядом миссис Тарлтон. На лицах собравшихся отразилось облегчение — должно быть, вопрос поминальной службы волновал многих.
Открыв первую из закладок во врученной ему Библии, Джеремайя начал читать — сначала его голос звучал глухо, но постепенно набрал силу, окреп.
Провожая в последний путь доброго друга и соседку Беатрис Фонтейн, уцелевшие обитатели этой части Джорджии обещали сами себе, что не дадут себя сломить, что выстоят. Хороня старую женщину, пережившую Мексиканскую и индейские войны, вместе с ней хоронили и Юг — тот Юг, который еще помнили и любили.

Несмотря на то, что читал он медленно, служба закончилась очень быстро: последний из отмеченных абзацев касался идеи воздаяния, и Джеремайя опустил его сознательно, к тому же с его места была видна вторая процессия, куда более людная, направляющаяся к кладбищу. Среди тех людей преобладали черные лица — видимо, опасения Розмари оправдались.
— Земля к земле, пепел к пеплу, прах к праху, аминь, — договорил Джеремайя, закрывая Библию, показывая, что он закончил. Миссис Тарлтон подняла на него недоумевающий взгляд, но шум приближающейся процессии привлек и ее внимание — ее губы сжались в тонкую линию, подбородок выдвинулся вперед.
— Миссис Тарлтон, пожалуйста, мне кажется, Доротея Уилкс слишком долго пробыла на жаре, хорошо бы как можно быстрее увести ее в дом, Кейд вряд ли сам догадается, — понизив голос, попросил старую леди Джеремайя, зная, что в противном случае не избежать столкновения, а сам направился к сестрам Гамильтон, пока мистер Мид выстраивал пришедших прощаться в очередь.
Кимберли мяла в руке рассыпчатую красноватую землю, ее щеки были мокры от слез, она побледнела так, что казалась почти белой.
— Не могу поверить, что Лору похоронят здесь же, -  ее голос звонко разнесся над могилой, лица многих собравшихся сменились жесткой маской.
Люди старательно не смотрели в сторону второй процессии, уже подходящей к лишенному ворот забору, тянулись мимо открытой могилы, кидая в яму комья земли.
Джеремайя встал за Розмари, поднял горсть, напряженно прислушиваясь — негры, идущие за гробом Лоры Палмер, вели себя пока мирно, но долго ли это продлится, он не мог утверждать.

Подпись автора

you play stupid games, you win stupid prizes

+

[nick]Джеремайя Уиттакер[/nick][status]южанин[/status][icon]http://s7.uploads.ru/s5uQj.jpg[/icon]
Конфликт стремительно нарастал, и если бы не своевременное вмешательство доктора Мида, кто знает, чем бы все закончилось - суровые черные лица смотрели враждебно, и отчасти Джеремайя понимал, что их гнев имеет под собой основание: они пришли похоронить ту, кто была добра к ним, пусть даже в каком-то особенном, извращенном смысле этого слова, и теперь, после того, как республиканское правительство штата приняло Тринадцатую поправку и работало над утверждением Четырнадцатой, они имели право находиться здесь.
Такое же право, как и их бывшие хозяева - и это было оскорбительно.
- Мисс Гамильтон, пожалуйста, помогите миссис Тарлтон с Доротеей, я догоню вас у "Прекрасных Холмов", - проговорил Джеремайя, обращаясь к Кимберли, но она изящно переменила руку на рукоятке зонтика и бросила ком земли в могилу, ступая вдоль раскопанной ямы.
- Я останусь с вами, мистер Уиттакер, эти негры могут быть опасны.
Эти негры в самом деле могли быть опасны - кажется, он узнал среди них лица тех, кого видел ночью возле курятника - но сейчас они были полны скорби и не стремились к конфликту, к тому же Джеремайя не мог даже представить, чем может помочь ему Кимберли, дойди дело до открытого столкновения.
Ссыпав нагретую солнцем землю в разверзстую могилу, он остановился неподалеку, выжидая.
Дамы, вдохновленные словами доктора Мида, потянулись вдоль могилы, бросая на миссис Палмер горящие взгляды - будь у них способность испепелять взглядом, от миссис Палмер осталась бы лишь горстка пепла - но процессия, несущая гроб Лоры, стояла смирно, пропуская эти обломки старого Юга.

- Интересно, а своих мертвецов они тоже будут хоронить на нашем кладбище? - спросила Кимберли по пути к дому миссис Тарлтон, где всех, побывавших на похоронах, ждало скудное угощение.
Мужчины переглянулись, но промолчали, только Кейд, неровно шагающий на своих костылях, пониже опустил голову, а его деревяшка звонче застучала по пыльной дороге.
При дамах обсуждать это не хотелось, но Джеремайя ясно прочел как в светлых глазах Кейда, так на морщинистом лице доктора Мида, что подобного мужчины графства Клейтон не допустят: кладбище, на котором лежали их родители и близкие, не будет осквернено могилами рабов.
Дамы кипели, но благоразумно молчали, опасаясь, быть может, напомнить, как мало нынче зависит от их мужчин - лишенных своих домов, своих прав...
Тягостная это была прогулка - как будто вместе с миссис Фонтейн они похоронили и нечто важное. Может быть, свою гордость, пришло на ум Джеремайи.

В "Двенадцать дубов" они возвращались уже на закате - из низины доносилось скорбное тихое пение; Исайя ждал на развилке, в прежние времена отмечающей путь к "Вязам".
Завидев Уиттакера с барышнями, он с трудом поднялся с перевернутого ведра, на котором сидел, и как мог поспешил к ним.
- Мисс Розмари! Мистер Уиттакер! - он едва переводил дух, беспрестанно оглядывался, как будто боялся, что за ним кто-то спешит. - А я уж было отправился за вами к "Холмам", почитай, никак нам с Мамушкой не дождаться было... Ужо мы и ждали-ждали, и ждали-ждали, а он все сидит...
- Что случилось? - спросил Джеремайя, останавливаясь, но негр уже развернулся, заковывылял обратно, к имению, на ходу взмахами руки поторапливая за собой. - Кто сидит?
- Жентмун из самой Атланты, мистер Уиттакер! Приехал с час как, в коляске, взятой на станции у этих саквояжников проклятых... А у коляски-то желтые колеса, да тент с иголочки...
Джеремайя почувствовал, как напряглись пальцы Кимберли на его локте - и так было ясно, что сейчас деньги на аренду новой коляски есть только у тех, кто работает на янки.
- Он сказал, чего он хочет? - спросила Кимберли - она давно сложила свой зонтик и отдала его Джеремайе, и теперь мяла в руках платок: после похорон она немного всплакнула, и к вечеру вновь чувствовала себя хуже.
- Он здесь из-за смерти Лоры! - сделал страшные глаза Исайя, понизив голос, и вновь захромал вперед.

Мистер, вы привидение?

Джеремайя не смог совладать с голосом и просто пошел за старым негром, ощущая нарастающий ужас - с каждым шагом на него наваливалась реальность, которую он игнорировал с утра, прячась в хлопотах, связанных с похоронами миссис Фонтейн.

Подпись автора

you play stupid games, you win stupid prizes

+