У них договор. Если Джерри уезжает за периметр, Холли по территории не гуляет, сидит тихо либо в их камере, либо в медблоке. А если куда надо по всяким делам – то с Джейн и с ножом. Не то чтобы у Холли были проблемы с кем-то, но Джерри исходи из того, что проблемы начинаются бузе предупреждения, и если какому-нибудь мудаку придет в голову обидеть Дока в отсутствие ее мужика, то вряд ли он пришлет заранее открытку, с указанием места и времени.
Холли с Джерри не спорит – не любит, когда он злится. Она не любит, когда он злится, Джерри любит, когда она все делает как он сказал, так что основа для взаимопонимания у них крепкая. Не спорит – но сегодня у них происшествие, чего давно не случалось, так что всех вежливо попросили выйти во двор.
Март, конечно, уже не февраль, солнце пригревает. Холли жмурится, глубоко вдыхает воздух, который пахнет оттаявшей землей, еще чем-то свежим, как будто растерли между ладоней набухшие почки. Постоять бы так, подставив лицо солнцу, но она тут не одна – вокруг переговариваются, стоит гул, похожий на пчелиное гудение, только тревожное… Холли эту тревожность всей кожей чувствует, дергается, как от озноба.

Во дворе стоят трое.. Двое мужчин и женщина. Эрл, которого Джерри когда-то здорово поломал, один из тех, что пришли с Уэйдом и женщина – надзиратель из женской части Коламбии. Уйда не видно, но это не значит, что он их не видит.
- Все собрались? – орет Дюк, один из любимчиков Уэйда.
Трудная должность, на которой долго не удержишься, но желающих все равно хоть отбавляй. Этот – по мнению Джерри – полный отморозок.
- Эрлу кабзда, - комментирует кто-то рядом.
Холли привстает, тянется посмотреть через чужое плечо – ну да, кабзда. На лице глубокий порез – надо накладывать швы, он снова нянчит руку, на майке кровь, много крови. Второй выглядит получше, но тоже, понятно, не как с картинки. Женщина – Долл, Доллорес – цела, только озирается затравлено.
- Что случилось? – спрашивает Дюмон.
- Не на того полез, - многозначительно отвечают ей, и что это значит?
- Дорогие братья и сестры, - паясничает Дюк, явно довольный возможностью сыграть главную роль в этом спектакле. – Мы собрались здесь, в этот чудесный мартовский день, чтобы обсудить чрезвычайно прискорбное происшествие. Вы знаете, как много усилий мы все прилагаем, чтобы жить в мире и согласии. Очень грустно, что среди нас есть люди, которые не хотят жить в мире, и мать его, сука, в согласии. И они перед вами.
Дюк делает паузу, смачно сплевывает себе под ноги – выглядит он как киношный сутенер, у него золотые коронки на зубах, а редкие черные волосы он зализывает так гладко, что они кажутся нарисованными у него на голове.
- Эти двое подрались из-за этой вот женщины. А какие у нас правила насчет драк? А?
- Никаких драк, - отзываются из толпы.
- Правильно. Никаких драк без разрешения Уэйда. Хотите сломать друг другу пару ребер – побежали за разрешением, волчары, но никаких драк без разрешения!
- Это было личное, - хрипит Эрл.
- Что? Что ты там мне шепчешь, детка? Личное? Эта баба – личное? Она твоя?
- Нет.
- Не слышу!
- Нет, - орет Эрл.
- Может, она твоя, малютка Джонни?
- Нет, - мрачно отвечает Джонни.
- Нет, - вздыхает Дюк. – Эта баба ничья. Ладно, братья и, блядь, сестры. Мы уважаем феминизм, ага? Если баба хочет носить оружие и отращивать яйца – мы не щемим ее, так? Мы даем ей оружие и жмем ее яйца, так? Но если из-за бабы начинаются драки – вот это уже брать и сестры, хуевый расклад. Поэтому. Все меня слышат?
Толпа гудит.
- Поэтому вот эта вот баба больше не носит оружие. Поэтому вот эта баба – поскольку она ничья, на три дня становится общей бабой. А эти два придурка, которые не соблюдают правила – будут наказаны. Поскольку это их первый проступок, наказание будет милосердным, сука, хахаха, - Дюк в восторге от себя, от своих шуток. От ситуации в целом тоже в восторге.
- Давай, - кивает.
Эрла и Джонни хватают за руки, заламывают их за спиной.  Дюк поворачивается к жаровне, берет прут с красной, раскаленной буквой W. Прикладывает его ко лбу Эрла и следом ко лбу Джонни. Они кричат, в воздухе пахнет горелым мясом.
- Все. Можете идти. Или ползти. Валите отсюда, короче. Расходимся.
Все расходятся, Холли тоже, но ее Дюк выцепляет.
- А, Док, займись рукой этого тупорылого. Морду можешь не штопать, хахаха. Да, Эрл? Морда для мужика не главное.
- Дойти сам сможешь? – сухо спрашивает Холли.
- Сможет, блядь. Давай, Эрл, видишь, мы о своих заботимся, хахаха.

Она как раз заканчивает с Эрлом – тот теряет сознание от болевого шока, но это и хорошо – когда возвращаются Джерри и Рохо. Холли моет руки, снимает халат – наконец-то.
- Как очнется, дам ему аспирина, больше у нас ничего нет, - говорит их второй врач
- Сойдет и аспирин, - отзывается Холли. – Зови, если что.
Джерри она дожидается в камере – знает, тот не любит когда она вокруг него скачет. Дожидается, а потом уже на шею кидается. Не то чтобы вот так соскучилась, не на неделю расставались, скорее все вместе. И за него тревожно было, и это представление во дворе.
- Привет, милый, - выдыхает, прижимаясь. – Как съездил?

Джерри возвращается – и для Холли как будто мир перестает вертеться, застывает в успокоительной неподвижности. В успокоительной безопасности. Она его обнимает, лезет под куртку, прижимается покрепче – ну да, зрелище во дворе ее хорошо так встряхнуло. И да, это не редкость, такие вот судилища, и сегодня, хотя бы, никого не убили, но Холлидей трудно не думать о той женщине, Доллорес. Которая всего лишь пыталась выжить и занять место – не последнее – в иерархии Медведей. Целеустремленность – прекрасное качество для женщины, но, по-видимому, не здесь и не сейчас. Здесь и сейчас – плохое место и время для женщин, если они не с кем-то, кто может о них позаботиться. Холли это поняла давно – Доллорес может быть и поняла, но принять не смогла. Что от нее останется за эти три дня?
А что от нее, Холли, осталось бы в тот вечер, когда Боб и его уроды решили ее подпоить?
Холли прижимается к Джерри покрепче, не хочет его отпускать. Цепляется – прямо цепляется, пока он уже сам ее руки от себя не отрывает.

- Книги? Как здорово! Покажи!
Это, конечно, для Холли настоящий подарок. Ну и не только для нее. Она прочтет и передаст дальше, книги у них вроде как бережно хранятся, пусть даже большинство предпочитает журналы с картинками. С теми, где голые женщины.
Джерри показывает. Фаулер «Хорошее соседство», Макинтош «Синий билет».
- Я же заказала «Синий билет», только получить не успела! Спасибо!
Холли, и правда, в восторге. Может, случайность, а может Джерри и правда почему-то решил, что это ей будет интересно – и да, ей это интересно. Еще бы – у нее тут настоящий информационный голод. Но все равно, как бы ей ни хотелось немедленно забраться с книгами на койку, кое-что ее интересует больше.
Джерри ее интересует больше.
Так что книги Холли бережно кладет на подушку – благоговейно даже – и снова к Джерри прижимается. У нее проблема, да. Ей нужно как-то выкинуть из головы сегодняшний день, и она точно знает, что ей может помочь. И сейчас, конечно, день, а не ночь, но у них часть решетки предусмотрительно прикрыта простыней, ну и они как бы пара. Это значит, в переводе на новый язык, что Док – женщина Джигсо. Только его. И трогать ее нельзя.
Холли это устраивает. Джерри – абсолютно точно – тоже.

- Я соскучилась, - признается она, трется губами о подбородок. – Сильно.
Она как-то привыкла к тому, что Джерри на ее инициативу охотно реагирует, что ему нравится, когда она такое показывает, что не прочь, что соскучилась. И, если честно, для нее это много значит.
Сует ладони под куртку, трогает лопатки, спину, вытаскивает майку, чтобы под нее забраться, отступает на полшага.
На майке кровь.
Кровь!
- Прогулка по парку?
После прогулки по парку на майке не остается кровь. Холли отводит в сторону руку Джерри, задирает майку. Смотрит вниз.
Это укус. Свежий, вспухший, еще сочащийся сукровицей укус. И Холли знает, что это значит. Все они знают, что это значит.
- Джерри?
Холли опускается ниже, садится на корточки, трогает пальцем красноту вокруг укуса. Когда это случилось: Совсем недавно, раз Джерри еще в сознании, раз держится на ногах. А Рохо? Он тоже? Но это слишком сложно для Холли, сейчас слишком сложно, у нее все мысли только о Джерри и о том, что у него на животе укус.
А значит – он умрет.
Вот это как раз просто. Так просто – проще некуда.
Он умрет.
Холли, может, и хотела бы встать, но сейчас точно не встанет, ее как будто ударили – так это и чувствуется, как будто ее ударили, и все никак в себя не прийти.
Он умрет.
Ее Джерри.
Ее.
- Нет. Нет. Я не верю. Нет.
Холли мотает головой, мажет волосами по животу Джерри.
- Нет, скажи что нет, пожалуйста.

Это так странно. Ее как будто на две части разделило. Вот одна она – в истерике, вот вторая она, другая Холли – за этим наблюдает. Сколько у них времени – думает другая Холли. Немного, да? А если закрыть решетку – ну, просто прикрыть. Если никому ничего не говорить… Это больно будет? Если он на нее потом кинется – это больно будет? Не сразу же, да?
Бред какой-то. То, о чем она сейчас думает, это бред. Но Холли точно знает, с места не сдвинется. Не отойдет от Джерри, пока он жив, и потом тоже не отойдет…
Потому что…
Ну, потому что вот так, какая разница, почему?
- Давно? – тихо спрашивает, поднимаясь.
Приходится опереться о койку, чтобы подняться и не упасть.
- Давно, милый? Сколько у нас времени?
Она никому не позволит убить Джерри – вот что. Никому. Пусть потом убивают. Обоих.

Он не стал бы ее обманывать. Холли за эту мысль цепляется, за Джерри цепляется, впивается пальцами в его запястья, пока он держит ее лицо, пока с ней говорит – говорит, говорит, пытается до нее достучаться, а она его голос едва слышит. Но в голове вот это – он бы не стал ее обманывать. Не Джерри. Не ее Джерри. Если бы все действительно было плохо, если бы его укусил мертвец. Он бы не стал ее успокаивать. Он бы вообще к ней не подошел – и не стал бы ждать, пока обернется, сделал бы все сам, или попросил Бельтрана.
Но он здесь – вот он, Холли тоже его лицо обхватывает, слепо ладонью по щеке мажет, по губам. Вот он. Он живой. Это не тот укус. И Джерри ей о том же говорит – это просто укус, полный порядок, слышишь? Она слышит, только ответить не может, слова сказать не может, кивает.
Это не тот укус.
- Спасибо, боже, - шепчет совсем не религиозная Холли, подразумевая именно это – то, что говорит.
Спасибо тому, кто там не условных небесах, кто вроде как должен всех любить и присматривать за каждым, но любой, кто пережил этот апокалипсис с восставшими мертвецами, скажет, что если это так, то бог выбрал странный способ проявить свою любовь к человечеству. Но вот прямо сегодня, прямо сейчас и с Джерри – да, да. Сейчас спасибо тебе боже, за то, что это не тот укус, спасибо тебе, боже, за то, что Джерри не заражен. За то, что он не умрет.
Холли в эту мысль вцепляется – в эту спасительную мысль, вжимается в Джерри, обхватывает его руками, боясь отпустить. Даже на полшага боясь отпустить.

Ей бы успокоиться – все же нормально. Успокоиться, перестать за Джерри так цепляться, промыть укус, закрыть повязкой, чтобы он правда какой-нибудь столбняк не подхватил – но никак. Как будто она соскочила с рельс на полном ходу и летит куда-то. Вздрагивает всем телом – раз, другой. Думает, что закричит. Вот точно сейчас закричит и Джерри решит, что она совсем поехала. Вжимается ртом в его майку, вцепляется в нее зубами, не замечая, что прихватывает не только ткань, но и тело, не соображая, что делает Джерри больно. Глушит вот это, готовое вырваться – страх, готовый вырваться, пережитый страх за него, да что там, ужас. И если она не закричит – у нее, наверное, голова лопнет, так много в ней этого страха за него.
Холли, наверное, сама не понимала, как много в ней  этого страха за Джерри. Как сильно она боится его потерять. С ним же каждый день что-то может случиться, каждый гребаный день...

Она пытается вздохнуть, протолкнуть в себя хоть немного воздуха. Пытается отпустить Джерри, нельзя же так – но это все та, другая Холли, которая смотрит со стороны. А эта Холли сжалась в комок. Отпусти его – говорит так Холли этой Холли. Отпусти, не надо его так держать. Ну эй, с ним все нормально. Отпусти.
И тут добрый боже, или кто там за него, устав, видимо, смотреть на ее мучения, делает еще одно маленькое чудо, и у Холли в голове что-то щелкает. Она начинает плакать – просто ревет в голос, взахлеб, пачкая майку Джерри еще и своими слезами.
- Я... я думала... Я думала, что все, - пытается объяснить она, заглядывая в лицо Джерри. – Все хорошо, да? Главное, с тобой все хорошо.

С ним все хорошо – отцепись уже от него. Отцепиться Холли отцепляется, но ее по-прежнему колотит, шок вот так выходит, со слезами, с ознобом, с ослабевшими коленями, и она тяжело садится на койку, тянет к себе Джерри, держит его за руку, держится за его руку двумя своими.
- Это пройдет. Я... я сейчас успокоюсь. Это ничего, главное, с тобой все хорошо.
Сейчас. Сейчас, сегодня хорошо – а завтра?
Холли зажмуривается, чтобы не думать об этом – какой толк думать об этом? Никто не знает, что завтра будет. Но, главное, не сегодня. Сегодня он еще с ней.
Спасибо, боже. Если тебе нужен еще один апокалипсис – не стесняйся. Но пусть с Джерри все будет хорошо, пожалуйста.

Отредактировано Holliday Dumont (2021-04-13 07:23:53)

Вот сейчас – думает Холли. Вот сейчас она успокоится. На счет три, вдох и выдох, ну же… но никак. И это, конечно, слишком,  а еще это слишком неожиданно, просто в один момент поднялось откуда-то изнутри. Вот этот страх потери. Не в том дело, что Холли боится остаться одна, хотя, конечно, боится – в а том, что она не хочет… Без Джерри не хочет. Ничего. Потому что – ну да, он для нее всем стал, и пусть это не любовь с первого взгляда, и даже не со второго, пусть они долго друг к другу привыкали, оба, но, получается, все-таки да. Это оно, и все серьезно, так серьезно что ей до сих пор никак не отойти от того, что она на минуту поверила, что Джерри инфицирован. Что он умрет.
Джерри  и сам, похоже, не меньше нее удивлен. Еще бы, к такому он вряд ли был готов, при том, что Дюмон не истеричка, скорее наоборот, повернута на том, что нужно держать себя в руках, в любой ситуации сохранять спокойствие, а тут спокойствием не пахнет даже близко. Ее как будто подменили – Холли и сама это понимает. Но понимать одно – а чувствовать все это в себе, чувствовать что в тебе что-то вышло из-под контроля – совсем другое.
А Джерри ее еще вроде как уговаривает. Деткой называет. Малышом. Она его по коротким жестким волосам гладит, всхлипывает, но немного успокаивается. Ей, похоже, вот это лекарство сейчас нужно – его трогать. Чувствовать, чисто физически, что вот он, живой и здоровый, никуда не делся, и она все в голове слова подбирает – надо же как-то объяснить. Хотя, нет, как тут объяснишь, что ту объяснишь? Ну хорошо, просто сказать, что с ней все нормально, она просто не ожидала, испугалась – поэтому все вот это. Джерри – как Холлидей иногда кажется – в глубине души считает, что все мозгоправы сами нуждаются в хорошем мозгоправе, так что, может, удивится – но с вопросами лезть не будет. Ну захотелось его Доку пореветь – ну, может, день у нее такой. Холли вот эта незамутненная простота восприятия иногда поперек горла, но сейчас она ей даже рада.

А потом Джерри такое ей говорит, что у Холли слезы моментально высыхают. Испаряются, как не было. Мужика найдет? Нормального? То есть вот он как обо всем этом думает, о ней думает и о себе, что она тут с ним, вроде как, в зале ожидания? Пока нет никого подходящего – нормального, господи – и Джигсо сойдет? И ее, почему-то больше всего цепляет, что он о себе так думает, что он ненормальный, сойдет только как временный вариант. Пока надо рычать и от Дюмон других ненормальных отгонять.
Холли в волосы Джерри вцепляется, чтобы заставить его голову поднять, на себя посмотреть, но куда там, короткие пряди скользят между пальцами. Тогда она за уши его дергает, совсем не ласково, нет в этом никакой ласки, или игры, или еще чего-то, потому что вот сейчас она зла. Очень сильно зла, как будто шок и чувство потери переплавились в злость, в одно мгновение. Холли и не знала, что так бывает, однако – вот оно…
- Ты… ты что такое говоришь? Ты…
У Холли на языке такие слова, которые она в жизни никому не говорила, и, каким-то чудом, сейчас не говорит, проглатывает их, только крепче вцепляется в Джерри, как будто уши ему оторвать хочет. А может и хочет, может и хочет чтобы ему было больно, потому что ей было больно, когда она увидела майку в крови, когда укус разглядела. Так больно что до сих пор это где-то в животе ворочается…
- Ты думаешь, мне кто-то нужен? Кроме тебя? Серьезно, Джерри? Думаешь, я тут просто сижу и жду, когда же на меня нормальный мужик упадет, чтобы пожелать тебе всего доброго и свалить? Вот так вот все будет? Я же думала… я думала, запрусь здесь с тобой но никого к тебе не подпущу. Никому не позволю тебя, как псину бешенную, пристрелить. Либо сама, либо никак… Я тебя люблю, ты это понимаешь? По-настоящему люблю.

И вот на этом у Холли все слова заканчиваются, как и желание отгрызть от Джерри кусок побольше, чтобы до него дошло, что все серьезно – у них все серьезно. А выходит что серьезнее некуда…
Она его отпускает, рассеянно смотрит на свои ладони, на уши Джерри, сейчас ярко-красные – она правда это сказала?
У Джерри такое лицо, что да, вне сомнений, она это сказала.
- Ну… ну да. Получается вот так все, - уже тише, гораздо тише говорит она, как-то бессильно плечами пожимает.
День сюрпризов, что тут сказать. Самый настоящий день сюрпризов.

У них все как-то вообще не так. Все летит, как снежный ком с горы, цепляя на себя все, что по пути подвернется, и не похоже, чтобы это чем-то хорошим закончилось, да и с чего бы? Чтобы чем-то хорошим закончилось и начаться должно с хорошего. А началось все с того, что она решила – все. Все, конец. Его укусили, он умирает.  Ну и заканчивается вот этим – тем, что Джерри на нее смотрит так, будто она сама в зомби на его глазах превратилась. С ужасом смотрит – неподдельным. Спрашивает, что она несет. Спрашивает, совсем она, что ли… Ну что уж, это не те слова, которые девушка мечтает услышать в ответ на свое «я тебя люблю», пусть даже это, можно считать, вырвалось.

Вырваться-то вырвалось, но это правда, вот в чем дело. Даже если бы можно было эти слова из памяти стереть, это все равно будет правдой. Давно уже правда. Просто эта правда настолько неуместная, ненужная, что Холли от себя даже ее прятала. Ну и не удивлена теперь, что Джерри, мягко скажем, не в восторге – не это подразумевалось, когда он сказал, что хочет с ней поладить. Когда она ответила, что тоже этого хочет. Подразумевалось, что он получает ее, секс с ней, а она защиту и решение своих проблем. И все так и было, все было честно. Не слишком красиво, совсем не романтично, может, кто-то даже сказал бы, что это грязно – спать с мужчиной за безопасность, ну, пусть так. Но все было честно. На вот такое – на то, что случилось сейчас, на ее признание, на ее истерику, на ее неготовность его потерять Джерри точно не подписывался. И не ей его осуждать.
Если кто-то хочет рыбу, он покупает рыбу, а не корову. И не надо пытаться ему эту корову всучить.
И что ей теперь делать?
Холли, конечно, в сторону выхода смотрит. Думает, может сбежать к Джейн и там пересидеть. Подумать. Еще раз над всем этим подумать. Подумать, как все можно исправить – потому что она не хочет терять Джерри, ни из-за укуса, ни из-за собственной истерики. Не хочет он такого – ну ладно… ладно, хорошо, она больше такого не скажет. Сама как-нибудь… Только это же все равно правда…

- Правда, - тихо говорит. – Я… я не знала, но да. Правда. Прости. Прости, если все это…
Холли все слова пытается подобрать и обычно у нее нет с этим проблем, но сейчас да, сейчас как будто все слова из головы вылетели, а на их месте одна звенящая пустота.
- Если все это не то.
Не то, что нужно. Потому что Холли знает, что нужно – им выживать нужно, делать все, чтобы Уэйд был доволен своим бойцовым псом Джигсо. Джерри – приказы выполнять, ей – вести себя тихо и не цеплять проблем. А еще ему нужно найти Сару, потому что Холли точно знает, от этой мысли он не отказался. И он ищет. И куда ему еще ее вот это вот – ее с ее любовью.
Но он говорит, что даже из ада бы к ней вернулся, и Холли верит, конечно. Потому что хочет верить. Потому что Джерри никогда ее не обманывал, это вообще не про него.
- Но ты и вернулся, так? Сегодня оттуда и вернулся. И я бы… Ох, Джерри, милый, я не знаю, что сказать. Если тебе так легче будет, больше никогда об этом не заикнусь, обещаю.

Но забыть об этом разговоре она не обещает, как теперь забыть. И как теперь его от себя отпускать? И вообще все – как?
Она руку к нему тянет, чтобы по лицу погладить – ей это надо сейчас, трогать его, его голос слышать. Ей нужно много Джерри, тогда, может быть, вот эта страшная пропасть, в которую она взглянула, увидев укус, затянется. Тянет, но не дотрагивается.  Не знает, можно ли теперь. Как будто они опять вернулись в те их первые недели, когда она лишний раз его не трогала даже – все боялась что-то сделать не так. Но вот, похоже, сделала кое-что не так.

Значит, Холли… Вот, вроде бы, ничего такого – Холли и Холли, но это вообще, кажется, первый случай, когда Джерри ее по имени называет. Первый – и, с учетом всего происходящего, это совсем уж плохой признак. Док, детка, малыш, киска  - у Джерри для нее хватало словечек, таких вот, ласковых, только для нее. А Холли – это же для всех. И, может быть, она сейчас делает трагедию из ничего, но Дюмон кажется, что это и правда трагедия, то, что он зовет ее сейчас по имени.
Даже Док, немного ироничное, как ей кажется, прозвище, лучше, чем это вот – Холли. Хуже, наверное, было бы только Холлидей, но Джерри не любит длинных слов.
Разговоров он тоже не любит, особенно таких, сложных, которые по живому режут, но все равно говорит вот это – я не твоей породы. И Холли хочется ему опять в уши вцепиться, вот правда. Ну как можно так думать? Как можно так говорить?

- А мне плевать, - тихо отвечает она.
Тихо, но очень твердо. Потому что вот тут – вот в этом – она уверена. Она не знает, нужна ли Джерри ее, как выяснилась, существующая любовь, очень подозревает, что нет. Но вот тут – никаких сомнений. Он ей нужен. Любым нужен. Живым или инфицированным, она же с ним готова была остаться… Только он нужен. И она не собирается от своих слов отказываться, от этого отказываться только потому, что Джерри считает, будто они друг другу не подходят.
Они почти год как отлично друг другу подходят. Год! И она с ним счастлива – да, у них иногда все трудно, да, вокруг такое твориться, что Холли иногда хочется закрыть глаза и обеспечить себе маленькую амнезию. Но она с ним счастлива.
Думала, и ему с ней хорошо…
- Для меня – тот. Тот самый парень. И то, что мне нужно – ты мне уже дал, то, что мне по-настоящему нужно. И мне только ты нужен.

И что за чушь про то, что он не ее породы? А кто был ее породы, Марк? Ну да, казалось бы – да. Только тот год Холли  сейчас вспоминает с чем-то, похожим на недоумение. Спрашивает себя, как могла не замечать очевидных сигналов, как могла игнорировать, что Марк любил в этих отношениях только себя, и требовал комфорта только для себя. Ничего для нее – ничего. Господи боже, ей тридцать лет, а кончила она в первый раз только с Джерри. Хорошо, он  не стал задавать лишних вопросов, было бы крайне неудобно. И, ладно, секс, конечно, не может быть на первом месте, но на твердом втором – да. А на первом то самое
То, что он для нее – тот самый парень.
Но она для него, похоже, не та самая.
И с этим что-то надо делать. Хотя, глупая, наверное, мысль. Джерри знает, что ему нужно и кто ему нужен.
Но все равно добавляет:
- Даже если завтра все вернется, я не хочу, чтобы ты уходил.

А толку?
Холли ничего с собой поделать не может, гладит Джерри, по коротким волосам, по щеке, оторваться не может. Могла бы – затянула его сейчас на себя, чтобы он занялся с ней сексом, чтобы вот так ей доказал, что он с ней. Потому что ей кажется, что нет. Что он где-то далеко, хотя вот, совсем рядом. Может быть, и стоило бы…
А вслед за этим приходит другая мысль.
Если бы она была другой – как Карен, как Клэр, все бы было иначе. Джерри бы не говорил ей «нет». Ему бы и в голову не пришло сказать ей «нет». Но она не Карен, не Клэр – она Холлидей Дюмон, не самая красивая, слишком серьезная, для которой до сих пор в сексе есть вещи, на которые она не готова даже с Джерри. Может быть, в этом все и дело…

- Я тебя не заставляю. Никаких условий не ставлю. Я сказал – больше никогда об этом не заговорю, и клянусь, Джерри, так и будет. Но не надо этого, ладно? Не надо говорить, что ты не моей породы и все остальное. Может, я не твоей породы? Но, вроде, когда мы трахаемся, с этим было  все нормально, так что изменилось?
Трахаться можно с кем угодно – а любить только женщину своей породы, так что ли? Ну да, это очень похоже на то, что было между ней, Марком и Клэр, и это не то, что Холли хотела бы вспоминать, однако же, вот оно, вспоминается. Как будто она открывает старый, знакомый учебник с середины. Две строчки, и ты можешь по памяти продолжить абзац.

Тюремная камера, ствол под подушкой – да какая разница, она про другое говорит. Холли вздыхает, головой качает – ну он же понимает. Понимает, о чем она.
Но не уходит же. Руку ее не отодвигает, не уходит, наоборот, еще ближе придвигается, и она руку не убирает, гладит, как будто вот так тоже можно объяснить, тоже можно убедить. Не через слова, через прикосновения. Если бы только можно было, она бы Джерри из этой камеры не выпустила, с этой койки не выпустила, пока не убедила, что все что ей нужно – это он, и какая разница где, здесь, в Коламбии, или в другом месте.
А еще – что им, может, повезло. Со всем этим апокалипсисом, со всем этим фильмом ужасов в который они попали и теперь живут, и, видимо, умрут тоже в нем. Потому что не случись всего этого, и что, чем бы закончилось? Он бы сидел, она бы, в лучшем случае, приехала бы еще несколько раз, а потом свернула эту лавочку, потому что пациентом Джерри был кошмарным. И больше они бы никогда не увиделись. Она бы помнила, что где-то есть Джерри Кейтель, характеризовал бы его, как «трудный случай» при разговорах с коллегами. Он бы, наверное, помнил, что где-то есть Доктор Дюмон, приставучая баба, еле от нее отделался…
Но им повезло – пусть Холли это не сразу поняла, даже не сразу поняла, как ей с Джерри сильно повезло, выбрала его потому, что других вариантов не было, нормальных вариантов. Но Холли ему пообещала, что если она с ним – то больше ни с кем, и так оно и есть. Она только с Джерри. Спит с ним, думает о нем, хочет его, любит его.  И Холли даже не знает, что еще она могла бы дать, что еще для него сделать.

Гладить вот, разве что, пока он поудобнее возле нее устраивается – и Холли это сейчас как подарок, если честно. Что он не уходит, что руки ей под задницу подсовывает, что весь он, вот такой, рядом. Со своими татуировками, шрамами, с тем, что у него в голове и в штанах тоже – только он ей и нужен. Плохой парень, да. Очень плохой. Но ее.
И это он о ней боялся думать – Холли даже дышать перестает, замирает, слушает. Боялся, что тогда сорвется, чтобы ее еще раз увидеть, в последний раз…
- Ну да, поцарапала немного, - отвечает, с трудом, но отвечает, потому что в горле снова комок слез, но теперь уже из-за другого. – Прости...
Это уже не страх его потерять.
Это… Ну, радость, наверное. Вот такая сильная радость.
- Возьму. Конечно, возьму – мне же только ты нужен. С рукой, без руки, живой, укушенный, только ты нужен!
Холли голову поднимает, смотрит на потолок, загоняя обратно слезы – ну хватит уже на сегодня. Хватит. Все хорошо. Даже лучше чем хорошо. Все так, как Холли и не надеялась, даже не мечтала об этом.
Джерри по прежнему ей в бедро лицом вжимается, не отпускает, а Холли его слова в себя укладывает. Бережно. Каждое. И про то, что она для него важнее всех. И про то, что он все бы отдал.

- Посмотри на меня, - просит.
Наклоняется, целует ухо – ну да, до крови разодрала, так разозлилась. Никогда так не злилась и, Холли надеется, больше не придется. Так же и убить можно. Ну, не убить, покалечить…
- Посмотри на меня, пожалуйста…
У нее никаких слов нет – в голове пусто, но это хорошая такая пустота. Счастливая. Но когда Джерри глаза на нее поднимает, они как-то сами находятся.
- Я тебя беру. Навсегда, понимаешь? Я тебя навсегда беру, на всю жизнь, и ты меня бери навсегда. Все остальное – не важно. Вернется все, не вернется. Здесь мы останемся или куда-то еще уедем. Главное, что вместе.
У Джерри лоб горячий, когда Холли своим лбом прижимается. Лбом, потом губами, потом в губы его целует, и в ней так много всего сейчас, что, кажется, не уместить в себе. И даже страшно немного, потому что если это не лучший день ее жизни, то Холли тогда не знает, какой может быть лучшим.
Я тебя люблю - думает. Я тебя очень сильно люблю, Джерри Кейтель, и ты от этого никуда не денешься, не отпущу, и я тоже от этого никуда не денусь.