Когда Роберту сообщают о молодой женщине с ребенком, обнаруженных за стенами Бернсвилля, он понимает: это знак.
Господь дает ему знак, напоминая об истинном предназначении Бернсвилля; Роберт не ждет, что Господь заговорит с ним напрямую, подобное случается только с шизофрениками, все эти гласы с небес и прочее, но знает, что Господь отвечает тем, кто просит об ответе, так или иначе, с помощью других людей или событий, ибо все, что происходит, происходит во славу Божию, и появление женщины Роберт расценивает как ответ на свои молитвы.
С самой осени никто более не появился у стен Бернсвилля с просьбой об убежище, только мертвые, за которыми Роберт посылает Антона и его гвардию. Никто больше не просит помощи, никто не ищет спасения, и лишь волки, живые и мертвые, о четырех ногах и о двух, бродят во тьме в ожидании своей кровавой жатвы.
И многие в Бернсвилле радуются тому, что имеют, радуются крову над головой и сытной горячей пище, только не Роберт. Рассказы беженцев из Сент-Луис-Парка заставили его распорядиться уничтожить все объявления и указатели, ведущие к Бернсвиллю, чтобы не привести по следам сент-луисовцев их хищных врагов, но эта вынужденная мера тревожит Роберта, ноет незаживающей раной: разве так надлежит ему исполнять Божью волю?
Разве не в том его миссия, чтобы давать прибежище в Бернсвилле всем нуждающимся?
И разве не следовало ему положиться на волю Господа в отношение судьбы общины?
Но Роберт слишком много вложил в Бернсвилль, каким он был и каким стал, чтобы уповать лишь на провидение: слишком много сил, чаяний вложено, и раз за разом Роберт прибегает к тому аргументу, который примиряет его с отданным распоряжением уничтожить указатели: он должен позаботиться о тех, кто надеется на него. Должен обеспечить в первую очередь их безопасность, а жизни всех прочих, еще не достигших этой земли обетованной, полностью в божьей длани.
Эта мысль отзывается кощунством, но Роберт и здесь находит себе оправдание: он вовсе не ставит себя наравне с Господом, он лишь исполняет то, что в его силах, то, что ему вручено. Делает свою работу -  и все же, когда ему сообщают о женщине с ребенком, не иначе как чудом после метели и среди снегов оказавшихся почти у порога Бернсвилля, Роберт понимает это как подтверждение своей правоты. Господь приведет тех, кто достоин спасения, и без указателей - и отвернет тех, кто хочет Бернсвиллю зла.

Но если женщина в самом деле знак, в самом деле посланница, Роберт хочет сам задать ей все правильные вопросы, и распоряжается отвести ее не в госпиталь, а в свой собственный дом, туда, где им точно никто не осмелится помешать, даже Ханна, добровольно взвалившая себе на плечи обиход быта преподобного Батлера.
Не в последнюю очередь дело еще и в том, что Роберт не хочет, чтобы незнакомка много болтала, вселяя тревогу в остальных; что бы ни заставило женщину с маленьким ребенком пуститься в путь через снега, это должно быть достаточно серьезной угрозой, а в Бернсвилле достаточно волнений и после того, что рассказали беженцы из Сент-Луис-Парка, особенно об этих огромных мертвых стадах, натравливаемых чьей-то злой волей.
Их доктор, Дональд, отправляется оказать женщине , устроенной в гостевой спальне, необходимую помощь, а Роберт использует это время, чтобы преклонить колени, испрашивая совета.
Господь глядит на него с распятия терпеливо и понимающе, и Роберт поднимается с колен, уже знающий, о чем спрашивать.
Дональд попадается ему в коридоре, терпеливо ждущий, когда преподобный закончит молится.
- Небольшое обморожение, оно и понятно, она в пути несколько дней, сильно замерзла, не было возможности просушить одежду, голод. Но ничего критического, думаю, обойдемся без ампутации, - Дональд смеется, показывая, что шутит. - Повезло, что на ужин картофель, Ханна уже принесла теплой воды, подержать руки и ноги в ней, кашицу из яблока для компресса и свой шерстяной шарф для теплоизоляционной повязки. Невероятно, восемь лет учебы в лучшем университете штата и я...
Роберт останавливает этот поток, положив руку Дональду на плечо и несильно сжимая пальцы; он слышал эти жалобы не один десяток раз, Дональд вновь и вновь сетует на то, что слишком часто прибегает к народным методам в лечении той или иной несложной травмы несмотря на всю свою подготовку, но распоряжение Роберта однозначно: там, где можно обойтись без траты невозобновляемых медикаментов, так и надлежит поступать.
- И ты исполняешь волю Господа, - отвечает Роберт заученно, но заученность маскируется искренностью.
Он снова пожимает ободряюще Дональду плечо и после стука заходит в гостевую комнату, выделенную для женщины.
Первое, что бросается ему в глаза, это ее волосы. Рыжие, показавшиеся невероятно яркими в комнате, намеренно просто обставленной в светло-бежевых, почти бесцветных тонах.
- Как вы устроились? Ханна хорошо о вас позаботилась? - Роберт проходит ближе, с любопытством заглядывая в лицо маленькой девочки, отмечая его смуглость, темные волосы и глаза. - Это мой дом, если нужно что-то еще, вы можете сказать об этом мне или ей, и ничего не бойтесь. Вы в Бернсвилле, здесь живут хорошие люди. Меня зовут Роберт Батлер, я глаза местной церкви, так что знаю, о чем говорю: вы в кругу друзей.

Отредактировано Robert Butler (2022-01-31 19:39:46)

Подпись автора

Не будь побежден злом, но побеждай зло добром

Голос молодой женщины совсем слабый, дрожащий, Роберту приходится приложить усилие, чтобы расслышать, что она говорит.
Она повторяет его имя, прибавляя уважительное "мистер", и хотя Роберт предпочитает "преподобный", "мистер" тоже приемлемо.
Роберт, продолжая удерживать на лице маску вежливого внимания и благожелательности, наклоняется ближе, чтобы лучше ее услышать, но напрасно, она не договаривает, больше не может контролировать свой голос, сбивается в рыдания.
Она работала? Это она пыталась сказать? Она работала, а дальше?
У него есть только одна догадка, она пыталась объяснить, кто она, будто бы он должен ее знать, и Роберт наклоняется еще ниже, чтобы заглянуть в лицо женщины, красное, припухшее, сейчас сморщенное от рыдания, пытаясь вспомнить ее, узнать ее.
Он поименно помнит всех, кто работал на ранчо "Вселяющих надежду", поименно и в лицо, и, Господь ему свидетель, он не помнит эту женщину.
Но верно ли это?
Ему кажется знакомым цвет ее волос, широко расставленные глаза, даже взгляд, полный ожидания неприятностей, даже запах яблок, который распространяется вокруг нее как вокруг яблочного пирога, только что вытащенного из духового шкафа.
Не "Вселяющие надежду", что-то раньше, и Роберт позволяет своей памяти пропутешествовать дальше.
Приход в Игане? В Дулуте? Семинария в Сент-Поле?
Нет, еще дальше: Хейстингс.

Его последнее возвращение в родительский дом, похороны; два портрета в гостиной, организация поминок, мать, с головой ушедшая было в организацию похорон, но слегшая от горя так, что Роберту пришлось заканчивать со всем прочим, - и рыжеволосая девушка, на тот момент, шесть лет назад, выглядящая для него едва ли не подростком, почти бесшумно скользящая по коридорам особняка Батлеров, заботящаяся о том, чтобы полотенца в гостевых спальнях висели ровно, а простыни были тщательно натянутыми.
Вот почему ему кажется знакомым ее лицо и цвет ее волос: они и правда знакомы, и она и правда работала. Не на него.
Не в общине "Вселяющих надежду", но в доме его родителей в Хейстингсе.
И вот они оба здесь, через шесть лет, далеко от Хейтингса, чем еще можно объяснить эту встречу, если не божественным провидением?

Роберт вытаскивает из кармана чистый носовой платок, украшенный вышивкой в углу (небольшой рождественский подарок от Ханны), который носит специально на такой вот случай: слезы, необходимость утешения. Платок слабо-слабо пахнет сушеными летними цветами, Ханна перекладывает вещи и постельное белье сухим цветом и листами земляники и дикой смородины. Роберт промокает мокрые щеки женщины этим платком, вкладывает в ее красные пальцы, обернутые компрессом, припоминая ее имя.
- Будет плакать, дорогая. Здесь и ты, и твой ребенок в безопасности. Здесь никто не причинить вам горя. Здесь вы дома. Мэдди? Тебя ведь зовут Мэдди? Я помню тебя, ты работала в доме моей матери в округе Дакота. - Голос его звучит успокаивающе, без обличающих интонаций, которые он приберегает для проповеди.
Сейчас он не хочет пугать эту молодую женщину еще сильнее, с них обеих достаточно того, что они натерпелись, но подробности ему все же нужны.
- Как давно ты в пути? Сколько времени провела в дороге? Ханна сейчас принесет вам обеим перекусить, что-то легкое, нежирный бульон, овощи... Как давно вы ели как следует?
При ней ни сумки, ничего, только оружие. Так не пускаются в дальний путь, но она явно пришла издалека. Откуда и почему, вот что хочет узнать Роберт.

Отредактировано Robert Butler (2022-01-31 20:48:24)

Подпись автора

Не будь побежден злом, но побеждай зло добром

Роберт недоволен собой: помнить всех по именам, все мелкие детали, которыми люди с ним делятся, суть есть основа его миссии, основа доверия, на котором зиждется устройство Бернсвилля.
Он должен помнить имена, даже если это всего лишь имя горничной, которую его мать нанимала время от времени через агентство, когда из-за приезда гостей или пертурбаций в штате не справлялись постоянные работницы. Он должен помнить имена, а потому недоволен этой оплошностью; однако это мало в чем проявляется: Роберт контролирует свои эмоции, пропуская их через призму Служения.
- Аделаида, - повторяет за ней. - Какое редкое, красивое имя. Мне совестно, что я не запомнил.
Скорее всего, никогда не слышал полную форму. Мать едва ли звала горничную по имени, а Роберту едва ли приходилось обращаться к Эдди напрямую, но полная форма ее имени и правда врезается в память.

Дней пять или шесть.
Роберт разглядывает ребенка, затем вновь принимается рассматривать его мать. Они обе не выглядят истощенными. Усталыми, замерзшими, не до конца верящими, что действительно нашли безопасное место, но, как бы то ни было, лишения еще не оставили на них следа.
Пять или шесть дней, да еще зимой, потеряв сумку - если Эдди не верит в чудеса, сейчас самое время поверить; только чудом можно объяснить то, что она и ее ребенок живы.

Всем, кто достигает Бернсвилля, Роберт предлагает ответить для себя на один-единственный вопрос. Зачем, по их мнению, Господь послал им спасение.
Зачем направил их к Бернсвиллю, зачем уберег от алкающих плоти мертвых и тех живых, что подобно волкам в овечьих шкурах бродят за стенами общины.
Ответив на этот вопрос, люди, как правило, начинают сильнее ценить то, что Роберт им предлагает, менее склонны проявлять недовольство или бунтовать, с теми же, кто не находит ответа, Роберт справляется иначе: у Господа есть Гавриил, его Длань Карающая, а Роберт вполне обходится Тони и его вымуштрованной гвардией.
Но у Эдди пока рано спрашивать, чего хочет от нее Господь, раз привел ее в Бернсвилль. Она еще не верит, что добралась до теплого места под крышей, не верит, что ее тяготы позади, и Роберт хочет услышать ее рассказ именно сейчас, пока она еще в эмоциях, пока не успела как следует обдумать, что и как рассказывать: это должно рассказать и о ней, потому что с самого ноября Роберт ждет прихода волков и знает, что однажды они явятся.

- Все хорошо. Вы обе в безопасности, среди друзей, - так встречали до недавнего времени каждого, кто появлялся на территории общины, и Роберт совершенно искренен, когда заботливо поправляет на плечах Эдди наброшенное одеяло.
- Все позади, Аделаида. Ты добралась, ты смогла. Здесь мы рады помочь ближнему, ты можешь больше не волноваться.
Роберт говорит именно то, что хочет услышать каждый, наверное, оказавшийся вне стен и теплого убежища зимой, чувствуя, как под его рукой вздрагивает от рыданий ее плечо.
Будет ли Эдди благодарна за то, что Бернсвилль даст ей и ее дочери, или пойдет иным путем, путем Уилсона, Бакстера, Андерсона и тех, кто уже мертв благодаря своей неблагодарности?
Это всегда азарт, всегда неизвестность, тот тип игры, который Роберт себе позволяет: ошибется ли он в первой оценке или верно прочтет в человеческой душе?

Ханна, деликатно постучав, вносит в комнату небольшой поднос с кружкой горячего чая и тарелкой подсушенных тостов из фруктового хлеба, оставшегося от завтрака. Бананы давно стали сказкой, но яблоки у них есть, и кусочки сушеных яблок делают тесто для хлеба ароматным и сладковатым.
Поймав взгляд Роберта, Ханна ставит поднос на тумбочку у кровати и, участливо улыбнувшись Эдди, покидает комнату, действуя как опытная сиделка.
- Маленькими глотками, Аделаида. Не спеши и расскажи, что с тобой случилось. Женщина с ребенком пускается в такой долгий путь, имея вескую причину, не так ли? Откуда ты пришла? Что случилось с твоей группой?
Наверное, это похоже на допрос, и Роберт старается смягчить эффект мягкостью, участливостью тона, теплым одеялом на плечах женщины, горячим чаем с медом в кружке с эмблемой общины.
В этом сила Бернсвилля, а если этого окажется недостаточно - есть и другие пути.

Подпись автора

Не будь побежден злом, но побеждай зло добром

Мать кормит дитя. Картина, которой вдохновлялись живописцы от древности до наших дней, производит на Роберта непредсказуемое впечатление. Здесь, в Бернсвилле, достаточно детей и подростков, тянущихся к солнцу будто упрямые ростки, и совсем недавно одна из жительниц общины разродилась крепким здоровым младенцем, а к осени разродится и Алексис, но Аделаида и Шарлотта другие. Они нашли сюда путь, несмотря на то, что карты и указатели стерты и уничтожены. Пришли сюда через снег и морозы, и Роберт спрашивает себя: какова их миссия.
Что принесли они общине, или ему лично, потому что даже в мыслях он не отделяет себя от Бернсвилля.

Как Роберту кажется, Аделаида смотрит на него с опасливым вопросом, как будто взвешивает то, что намеревается рассказать, или не уверена, что ей можно принять кусок тоста и чашку чая.
От слез ее глаза обметаны розовым, как у кроликов, нос и губы, искусанные морозом, припухли и покраснели, и Роберт видит в ее взгляде то, что трогает его, проникая под броню тщательно выпестованной амбициозности.
Сомнение и желание поверить, такое искреннее, едва ли не детское, вот что ему видится в ее лице, в ее взгляде.
Желание спасения.

Ее щеки пылают, почти сливаясь с волосами, в тени отливающими дешевым красноватым золотом, она путается в своем рассказе, пытаясь объяснить ему все и сразу, но Роберт слышит самое главное: белые медведи.
Ему знакомо это название: те, кто присоединился к общине осенью, не скупились на краски, описывая злоключения Сент-Луис-Парка, и это словосочетание, "белые медведи", теперь для каждого в Бернсвилле, кроме совсем уж маленьких детей, далеких от того, что нынче заменяет взрослым большую политику, окрашено в тревожащие сигналы опасности.
Аделаида и сама как такой предупреждающий сигнал, и Роберту невольно вспоминается Жена, облеченная солнцем, символический образ ранней христианской церкви в период гонений.

Рассказ женщины полностью подтверждает другие рассказы, Роберт не перебивает, давая Аделаиде высказаться, только забирает с прикроватной тумбы тарелку с тостами, принимается ломать их на небольшие кусочки, как раз размером, чтобы положить в рот и запить глотком чая, чтобы ей не приходилось делать это самой. Не он испек этот хлеб, не он собирал пшеницу и яблоки для теста, не он разжигал очаг или ставил опару, но его волей все это совершено, и Роберт предлагает ей эти кусочки на тарелке, как предложил бы облатку.
Вкуси плоть мою и кровь мою, и получишь защиту мою.

Последние ее слова вторят тем, что все еще звучат в ушах Роберта. Последнее предупреждение того человека, Френка Уиттакера, так его звали. Они придут сюда, придут за тем, что есть у Бернсвилля, те люди.
И они близко, намного ближе, чем он думал: каких-то пять или шесть дней.
Прошлым летом Господь уберег общину от волков, но что, если появление Аделаиды есть знак, который Роберт должен истолковать?
Что, если этот знак сама Аделаида?

Роберт вновь изучающе всматривается в ее лицо, стараясь за внешним увидеть внутреннее, понять, как расшифровать этот знак, чего хочет от него Господь.
- Многие из Сент-Луиса нашли здесь новый дом, Бернсвилль принял всех, кто захотел остаться, - это так, хотя были и те, кто не захотел.
Вера Моррисон, Френк Уиттакер, но к лучшему; Роберт не сомневается, что с ними были бы проблемы, а долгой миннесотской зимой любая, даже незначительная мелочь становится серьезной проблемой.
- Ты тоже можешь остаться. Вы обе, ты и Шарлотта. Медведям не найти тебя здесь.
Он не спрашивает больше о том, что ей пришлось пережить там, где она жила прежде; и так ясно, что женщина с маленьким ребенком, еще не слишком уверенно держащемся на ногах, не отправилась бы в поход посреди зимы, не зная даже, что найдет в конце пути, смерть или спасение, если бы не безвыходная ситуация. Роберт не видит на ней синяков или каких-то иных свидетельств чужой жестокости, и Дональд не сообщил ему ни о чем подобном, но не только физическое насилие может быть невыносимым.

- Но при одном условии, Аделаида. Ты должна рассказать мне все, - Роберт ласково касается плеча женщины через одеяло. - В Бернсвилле нет секретов от меня.
Если она страдала, если ей есть, что рассказать, он сделает ее живым символом, рождается в голове Роберта идея рекламного трюка. Живым доказательством того, что не только смерть ждет за забором Бернсвилля, но и жизнь, которая будет хуже смерти. Жизнь среди волков, даже не притворяющихся овцами.
Или среди медведей, поправляет сам себя Роберт мысленно.

Подпись автора

Не будь побежден злом, но побеждай зло добром

Роберту нравится, когда его просят, особенно тогда, когда он может удовлетворить просьбу. Мелкое, даже мелочное удовольствие, быть дланью дающей, отвечать на просьбы, но Роберт в нем себе не отказывает: что за грех в том, что он хочет дать людям то, чего они хотят.
Проблемы случаются тогда, когда они и сами не знают, чего хотят, подобно Сэму Андерсону или Джиму Бакстеру, или тем, кто предпочел покинуть Бернсвилль и чьи имена почти не поминают. Но на этот случай у Роберта есть решения, и, как в случае с Бакстером или Андерсоном, эти решения весьма эффективны.
Иногда приходится быть жестоким, чтобы спасти ближнего от самого себя; Ветхий Завет преподал Роберту хороший урок, и разве у Господа, всемилостивого, всепрощающего Господа, нет легионов карающих ангелов?

- Мы найдем для Шарлотты все, что требуется, - ласково соглашается Роберт. От комбинезончика девочки попахивает, разбавляя запах яблок. Им обеим нужна новая одежда, и девочке, и ее матери, но в Бернсвилле нет нехватки одежды, кухонных принадлежностей и безопасности.
- Для Шарлотты и для тебя.
На ней самой, кажется, мужская одежда. Разумеется, она отправилась в путь не в нарядном платье, но у женщин Бернсвилля хватает теплой, удобной и практичной одежды, подходящей для зимы и для прогулок на свежем воздухе, и пусть в общине расточительство не поощряется, никто не укорит Аделаиду за эту просьбу.

Она отправляет в рот крохотный кусочек тоста, будто украдкой, будто боится, что ее забудут покормить или укорят съеденным. Это даже до ее ответа говорит Роберту о том, что среди медведей даже внутри группы есть определенная напряженность, а может, и куда более серьезные проблемы. Например, голод.
- Не меня благодари, а Господа - он привел тебя к нам, - дежурно отвечает Роберт, хотя ему приятна чужая благодарность, и весь обращается в слух.
То, о чем рассказывает бедняжка, его не удивляет: больше бы удивило, если бы группа агрессоров-убийц опиралась на заповедь любви к ближнему. Вдобавок к этому, Аделаида прекрасная рассказчица. Нет, она не владеет мастерски словом, не использует цветистые, поражающие воображение эпитеты или аллюзии, и словарный запас и произношение выдают в ней необразованную горничную, но это и не главное. Намного важнее то, что она говорит искренне, и все ее эмоции здесь, будто на подносе поданы. Страх, унижение, стыд, все это проступает в ее голосе, на ее лице слезами и гримасой.
Она не могла дать отпор, потому что слаба. Потому что беззащитна. Потому что должна думать о дочери.
Жертва, которая пошла на риск, лишь бы избавиться от издевательств.
Мученица, наконец-то обретшая спасение.

Роберт мягко сжимает ее плечо через одеяло в жесте утешения, ставит тарелку с раскрошенным тостом на тумбочку, забирает у нее из рук чашку с чаем, который переливается через край.
- Это в прошлом, - с уверенностью, данной ему Господом, говорит Роберт. - Здесь тебя никто не заставит работать, здесь тебе не придется защищаться. Здесь мы все под защитой Господа, ты слышишь, милая? Здесь нужно только верить. Ты веришь?
Это основополагающий вопрос, самый важный вопрос, которым Роберт встречает всех, кто приходит в Бернсвилль, и ему важно увидеть лицо Аделаиды, когда она будет отвечать.
Он вытягивает у нее из пальцев свой же платок, промокает ей мокрые щеки, раз уж она не хочет использовать платок по назначению, заглядывает в лицо, чтобы поймать ее взгляд.
- Веришь ли ты в Господа нашего Иисуса Христа?

Подпись автора

Не будь побежден злом, но побеждай зло добром

Она преисполнена благодарности, и это хорошо.
Лишь с помощью двух инструментов можно добиться от людей того, чего Господь ждет: с помощью благодарности и с помощью страха, и Господь оба вложил в руки Роберту, и обоими тот пользуется.
Ему больше по душе благодарность, пряник, а не кнут, и он надеется, что в случае Аделаиды пряника будет достаточно.

Она много и долго боялась, страх до сих пор проглядывает в ее лице, которое могло бы быть действительно красивым без этого выражения (Роберту она напоминает Мадонну в гроте, особенно сейчас, когда ее волосы высыхают и завиваются без расчески), а благодарность красит любую женщину.
- Мы все здесь, в Бернсвилле, благодарны. Господу, разумеется. За кров, за пищу, за безопасность. За то, что он дал нам всем это место, которое мы назвали своим домом, хотя пришли сюда из других мест и других штатов.

История Бернсвилля в каком-то смысле созвучна для Роберта с историей Христа и его учеников, но сейчас он не хочет утомлять Аделаиду рассказом об общине, уцелевшей в дни Страшного суда, как и рассказом о своей роли в создании этой общины. Найдутся те, кто расскажет, те, кто не будет скован необходимостью принижать его заслуги или рядиться в скромность; гордыня грех, сладкий, завлекательный грех, и Роберт предается ему наедине с собой, изредка лишь Антону позволяя краем глаза увидеть отражение его гордости делом его рук. Но Антону он доверяет, как самому себе, от Антона тайн у него нет, другим же Роберт являет то, что они хотят видеть.

- Мы все здесь благодарны и все верим, - продолжает Роберт, переворачивая платок и сухой стороной еще раз проходясь над верхней губой Аделаиды совершенно по-хозяйски, будто уже присвоил себе и ее душу, и ее тело.
Это и в самом деле так, они здесь все верят - кто-то больше, кто-то меньше, кто-то делает вид, Роберту достает здравомыслия, чтобы понимать это, он не наивный мальчик. Главное, что делают, и тем самым укрепляют веру остальных, а когда притворяешься достаточно долго, разве не становится это правдой?
Разве Джим Бакстер не уверовал? Пусть не в Господа, но в Бернсвилль? Или Ханна? Или Бернис Маккарена? Или доктор Дональд?
А вера в Бернсвилль даже важнее, однажды Аделаида откроет для себя и эту истину, возможно, с его помощью.

- И если ты захочешь остаться, - Роберт намеренно использует "если", чтобы подчеркнуть, что у Аделаиды есть выбор, потому что не сомневается в том, что она, молодая женщина с ребенком на руках и одним пистолетом, выберет, - то мы будем этому рады. Я буду рад, сестра.
Они сидят совсем близко на кровати, как собравшиеся пошептаться дети, и Роберт наклоняется ближе и, на короткий момент как бы укрывая Шарлотту на коленях у матери между собой и Аделаидой как в домике, целует женщину. Сначала в одну горячую щеку, затем в другую, слыша ее сердцебиение, слыша ее неуверенность, а может и смущение.

- Ты, должна быть, сильно устала, а я не даю тебе отдыхать, - сетует он следом, прекрасно зная, когда нужно дать жертве впасть в очарование гипнотического чувства, что все будет хорошо. - Тебе нравится эта комната? Если нет, я попрошу Ханну приготовить другую, и принести вам с дочерью новую одежду. Чуть позже будет бульон, но не все сразу, как сказал доктор, чтобы желудок не взбунтовался.
И из рук Роберта: таковы правила Бернсвилля. Здесь всего в достатке, но это милость, Его милость, и Роберт решает, кто будет ею удостоен.

Подпись автора

Не будь побежден злом, но побеждай зло добром