Из развалин старой крепости они выбираются, как только солнце садится за горизонт. Закат еще догорает алым. Ветер беспокойно катится по верхушкам деревьев, превращая их в одно зеленое море – волна, еще волна. Красиво. Хочется слететь туда, вниз, походить по верхушкам деревьев как по траве. Хочется летать – Илка еще молода, из младших гарпий, еще не снесла свое первое яйцо, в ней полно вот этой дурной, веселой силы. Хочется летать, хочется найти в ночи стадо коз или овец и украсть одну. Поиграть с ней, бросая с высоты и ловя у самой земли, а потом, наигравшись, есть горячее, вкусное мясо.
Но сегодня у них с Бирной другое на уме – лучше. Лучше, чем игры с овцами, лучше, чем полеты под луной, лучше, даже, чем опуститься на соломенную крышу какой-нибудь хижины и разрыть ее, раскопать в ней лаз, а потом кричать, пугая прячущихся в ней людей, до смерти пугая. Это все детские игры, а им пора вить свои гнезда. Илка уже присмотрела себе место почти на самом верху башни, уже натаскала туда веток, потом натаскает травы, сена, шкур животных. Но и этого мало. Гнездо нужно украсить, вот.

У старшей гарпии, Каджи, в гнезде так много всяких блестящих вещиц, которые люди носят на себе. Много красных и синих лент, которые она украла, напав на обоз купцов, много интересных вещиц, которым пользуются люди, и старшая терпеливо рассказывает молодняку, что для чего... Это – гребень, им чешут волосы. Это бусы, их надевают на шею... бусы красивые. Они с Бирной хотят для своих гнезд бусы и еще всякие блестящие штуки и не хотят делиться со старшей, и с остальными не хотят делиться.
Когда летние сумерки падают на лес и на старую крепость шелковым теплым покрывалом, когда на небе загораются первые звезды, которые укажут им путь, Илка раскидывает широко руки, как будто хочет обнять этот лес, позволяя себе измениться. Гладкий хвост бьет ее по ногам – это больно, когда из тебя лезут перья, когда кости вытягиваются, соединяются под другим углом. Больно, но терпимо, и за все нужно платить – так говорит Каджа. За крылья нужно платить, за крепкие когти, за глаза, которые видят в темноте, за силу... И Илка принимает эту боль, которая длится всего-то пару мгновений, смиренно и с благодарностью.
А потом она спрыгивает с крепостной стены и расправляет крылья, ловит ветер, радостно кричит – клекот вырывается у нее из груди. Она пролетает над Бирной, складывает крылья и переворачивается в воздухе – дразнит.

Им лететь в сторону гор. Там, рядом со скалой, похожей на спящего медведя, плохое место, место, источающее скверну. Но в таких местах можно найти много ценного, а скверны Илка и Бирна не боятся. Пока они в своей птичьей ипостаси, скверна не причинит им вреда. Но там могут быть звери, могут быть другие существа, такие же как гарпии, но другие. Опасные и сильные. Их тоже притягивает скверна, которой сочатся руины города. Поэтому они летят вместе. Поэтому у Илки на шее острый костяной нож на кожаном шнурке. В своей другой форме она уязвимее, у нее мягкая кожа, слабые пальцы без острых, изогнутых когтей... Но для гнезда нужно много красивых, блестящих вещиц.
Какое-то время они летят наперегонки – просто потому что это весело, им весело. Но не снижаются, даже когда под ними сиротливо жмется к реке селение. Не снижаются, даже когда видят сверху костер, а у костра трех путников – они бы расправились с ними быстро, упали бы с неба, разодрали на кусочки. Илке даже хочется – скоро ее первая пора и ей захочется другого – этой крови.
Но для гнезда нужно много красивых блестящих вещиц.
Илка мечтает, что ее гнездо когда-нибудь будет таким же красивым, как гнездо Каджи. Она отложит в нем свое первое яйцо. Уже скоро!

- Бир-на, - хрипит она, снова вызывая подругу на игру в догонялки. – Бир-на!
Они молоды. Полны сил. И сейчас, прямо сейчас, этот мир принадлежит им.

Отредактировано Lena May Kane (2021-12-02 10:48:56)

Они добрались! Илка счастлива, так счастлива что ей хочется кричать, и она кричит, делает победный круг над руинами, и только потом приземляется вслед за Бирной, хлопая крыльями. Оглядывается, поворачивая голову, трогая воздух узким языком, недовольно клокочет. Тут все пропитано скверной, пахнет скверной. И Каджи, возвращаясь из таких вот мест, каждый раз выглядит больной, отлеживается много дней в гнезде. Иногда прилетает и в крови, рассказывая о чудовищах, подстерегающих в развалинах неосторожных гарпий. Но всегда с добычей. Каджи всегда возвращается с добычей, к тому же Каджи уже старая, самая старая гарпия в гнезде, когда-нибудь, место вожака займет ее дочь, а может и нет, если кто-то из молодых самое осмелится бросить ей вызов.
Но Илка об этом не думает – она думает о том, как славно они с Бирной украсят свои гнезда, и Тисса, дочь Каджи, больше не сможет над ними смеяться.

Она в первый раз в таком месте, в месте скверны. Когда-то, рассказывала Каджи, а ей ее Старшая, а той ее – когда-то это были летающие острова с замками, а то и целыми городами. А в них было много сокровищ, блестящих, красивых. Но потом случилась скверна и они упали на землю. Может так, а может врет старая Каджа, но вот они, здесь, и Илка жадно вглядывается в развалины, в нагромождения камней – и где они? Где сокровища?
- Идем, - зовет она клекотом Бирну. – Дальше!
Да, дальше, тут, наверное, уже ничего нет. Илка не боится и Бирна не боится, но все же она так и карабкается по руинам в своем птичьем виде. Каджи постоянно говорит, что надо быть настороже – старая курица.

Камни под ее когтями покрыты какими-то узорами, и, как будто даже чуть светятся изнутри, как большие светляки. Красиво, но Илке от этого как-то тревожно, слишком уж... слишком уж  чужое. Камни старой крепости, где живот гарпии другие. На них тоже нацарапаны знаки, кое-где на внутренних стенах еще сохранились рисунки... но там все знакомо и понятно, там чудом сохранившиеся переходы и лестницы без перил засыпаны старыми перьями гарпий, ставшими мягче мха, костями животных. Там пахнет Гнездом. А тут... Тут пхнет чем-то едким, горьким как будто кто-то раздавил ягоду волконики.
Илка вертит головой, угрожающе кричит в темноту, откуда, как ей кажется, за ними наблюдают. Она отлично видит ночью, может, пролетая над стадом коз, выбрать самую вкусную, самую молодую, но сейчас она ничего не видит, никакой угрозы – только чувствует.
И Бирна чувствует.
Илке даже спрашивать не надо, они с Бирной вылупились в одно и то же время, полетели в один день, вернее, в одну ночь. Вместе отбили от стада свою первую добычу. Мысли гарпий просты, и мысли Бирны и Илки похожи, как два речных камушка, лежащих рядом на дне.

Они пробираются вглубь развалин, таких чужих, что эта чуждость как заноза, как кость, застрявшая в горле. Минуют деревянные обломки – дерево побывало в человечьих руках, это делали люди, и обломки – чем бы они ни были раньше – кажутся успокоительно-знакомыми. Илка роется в них, легко отбрасывая доски сильными лапами, находит человеческие кости в истлевшей одежде, но кости ей не интересны, кости не блестят.
Ни яркой желтой монетки.
Ни сверкающего камешка.
Ни длинных бус, которые можно обмотать шею несколько раз.
Илка разочаровано кричит – неужели Каджи их обманула? Или забрала себе все сокровища? А потом запах волоконики становится сильнее и Илка кидается в сторону, катится по мелким, острым камням, повинуясь инстинкту... При свете луны серебристо блестит нить паучьей слюны – это она пахнет раздавленной ягодой – серебрится спина огромного паука, который бесшумно подкрался к гарпиям. Поняв, что его заметили, он не убегает, как сделали бы это его сородичи, он прыгает.

Илка не знает, что это за огромная тварь, обитающая среди скверны. Илка знает пауков, их достаточно в старых развалинах, где гарпии вьют гнезда. Но те пауки маленькие, они тихо ткут свою паутину и убегают, если их потревожить. Этот же огромен, с откормленного барана, у него мохнатые лапы, жвалы, с которых капает на камни мутная, тягуча жидкость, пахнущая все той же раздавленной горькой ягодой. Он не убегает – он пятится, как будто выбирает удобное место для нового прыжка. Он поднимает переднюю пару лап, демонстрируя острые наросты-шпоры. Он шипит – и Илка кричит на него в ответ, потому что они не уйдут. Они пришли сюда за сокровищами, и они не уйдут!

Бирна сбрасывает перья, становится девой – белая кожа почти светится в темноте, темные волосы падают на плечи, на высокую грудь. Они красивы – гарпии красивы в своем втором обличии, но эта красота нужна только для того, чтобы продолжить род. Но иногда, признает Илка, это слабое тело тоже может пригодиться. В нем думается лучше, оно может протиснуться в узкую нору – она видит темный лаз между камнями, это к нему отступает паук, из нее ему на помощь выползают еще двое, и Илка делает то, что они с Бирной проделывали много раз, выбираясь на охоту. Взлетает повыше, падает сверху, вцепляясь когтями сильных лап в панцирь паука. Тот трещит, но поддается. Черная паучья кровь обжигает Илку, она кричит от боли, но не выпускает добычу, рвет ее в воздухе, сбрасывает вниз, на камни.  И опускается рядом с Бирной, готовая закрыть ее собой. Или подхватить и унести, если та не успеет снова обрасти перьями.
Но Бирна держит в руке острую палку, такой можно ранить или даже убить, наверное, даже гарпию можно ранить, от такой не защитят перья...

Два паука, выбравшиеся из гнезда на помощь своему мертвому сородичу шипят на них, поднимают передние лапы, выстреливая паутиной. Илка укорачивается, цепляя паутину краем крыла, и перья тут же склеиваются, прилипают друг к другу. Она неловко приземляется, заваливаясь на бок, прячется за камни – и тварь, считая, видимо, что добыча обездвижена, спешит к ней...
Илка бьет его крыльями, разрывает когтями, бьет сильными ногами, как дикая кошка, кричит, когда, наконец, панцирь трескается и на нее льется черная ядовитая жижа, которая у пауков вместо крови... Паук вырывается и торопливо скрывается в норе.
- Ты не уйдешь, - кричит ему Илка, когда сбрасывает перья, избавляется от грубой обожженной кожи, нож все еще висит у нее на шее, она не безоружна. – Ты не уйдешь!

Бирна тяжело дышит, Илка тяжело дышит, два чудовища убиты, третий ранен, сильно ранен, они могут идти, как по следам, по каплям его черной крови, пахнущей ядовитыми ягодами.
- Пойдем, - зовет подругу Илка. – Посмотрим, что там...
Нора манит ее.
Притягивает.
Уговаривает – спустись в меня, спустись, я покажу тебе что-то... что-то, что тебе понравится. Илка слышит этот зов, а Бирна, Бирна слышит?

Осторожность кричит Илке – вернись. Вернись, тут, в руинах, наверняка есть чем поживиться, не нужно для этого лезть под землю. Кто знает, сколько тварей там живет, в этой норе, кто знает, что их там ждет – ее и Бирну. Но шепот норы оказывается громче осторожности – тихий, искушающий шепот.
Илка берет нож в руку, готовая применить его, если потребуется, хотя он меньше когтей гарпий, жалкое человеческое орудие – что еще ждать от тех, кто ходит и не может летать, кто силен заемной силой дерева и железа. Каджи не устает это повторять молодым гарпиям – люди сильны заемной силой и хитростью. И числом. Каждая гарпия сильнее любого, самого сильного мужчины, но их может быть десяток, два десятка, у них могут быть копья... Но тут, в узком подземном отнорке, людей нет, и Илка упрямо протискивается вперед, даже когда земля и камни задевают ее плечи и бедра. Протискивается – а потом отнорок становится шире, просторнее, а впереди Илка различает свечение – слабое, зеленоватое свечение, совсем не похожее на свет огня, солнца, звезд. Ни на что не похожее, и, когда, отнорок выводит их с Бирной в круглую пещеру, Илка понимает, что тут светятся стены. Вернее, мох, покрывающий эти стены. Светится слабо – но этого сияния достаточно, чтобы можно было оглядеться по сторонам.
Недобитая тварь жмется у стене, вздрагивает, дергает лапами – смертельно раненая, но все же опасная. Илка убирает нож, поднимает тяжелый камень и добивает паука. С удовлетворением смотрит на то, как лопается его голова, вытекают выпуклые глаза, как вздрагивают в последний раз лапы.
Не оставляй врага в живых – учит их Каджи. И это хорошая наука, правильная наука, Илка не любит старуху, но та по праву Старшая в их Гнезде.

На стенах пещеры не только мох – с потолка свисает плотная паутина, в которой запутались белые яйца, и Илка смотрит на них с инстинктивным отвращением. Но яйца просто висят, не пытаются напрыгнуть, поэтому она их не трогает. Зато с любопытством трогает белые кости, лежащие в дальнем углу, рядом с сундуком, трогает гладкую крышку сундука – она легко открывается, и Илка издает победный крик.
Блестящие штучки, много блестящих штучек с разноцветными камнями, а сверху, большая и красивая штучка с зубцами, которую Илка сначала пристраивает на руку, а потом на голову, на спутанные темные волосы, а рядом с сундуком кожаная сумка, пальцы скелета вцепились в нее так крепко, что даже после смерти не желают отдавать. Правда, в сумке только пергамент, исписанный непонятными знаками, зато на шее скелета длинная цепь, унизанная красными камнями, совсем как у Каджи и Илка радостно тащит добычу Бирне – она так любит красные камушки, теперь все будут им завидовать!
- Красивая! – выдыхает она, повесив цепь на шею гарпии. – Бирна – красивая! Илка – красивая!
Они украсят находками свои гнезда, а потом вернутся сюда еще раз, обыщут все норы, убьют всех тварей и снова вернутся с добычей...

Эта штука на голове Илки шепчет – не пещера шептала, а эта штука ей шепчет. Показывает – но Илка только дергает плечом. Ей не интересно. Не интересно смотреть на огромную летающую лодку, не интересно смотреть на то, как она падает, как пауки нападают на выживших, обездвиживают ядом, затаскивают их в свою пещеру... Она хочет поскорее забрать все, что тут есть и вернуться в Гнездо. Хочет поскорее посмотреть на лицо Каджи и других, кто не решается улететь дальше леса.
- Красивая? – вертит она головой перед Бирной, смеется, потому что эта штука сползает на брови – слишком большая для головы Илки. Но красивая. Красивая, и Илка заберет ее себе, свою первую находку.

Каджи, да. Илка тут же теряет свой задор, перестает кружиться. Каджи строгая. Каджи Старшая. Они должны ее слушаться, но если бы они ее слушались, не нашли бы эту пещеру, не нашли бы эти чудесные блестящие вещицы. В лесах вокруг Гнезда давно нет ничего интересного, а по длинным трактам гонят скот и только изредка сбиваются в караван торговцы. Но они нанимают охрану, людей с копьями и стрелами. К тому же Каджа забирает себе часть добычи – ее лучшую часть. А это – это все, что они нашли, принадлежит им. Ей и Бирне.
- Домой, - кивает она. – Бирна и Илка красивые. Домой.
И пусть все увидят, что они не только красивые, но и ловкие! Смелые, сильные и ловкие.
Содержимое сундука она сгребает в кожаную сумку, вытряхнув оттуда без всякой жалости пергаменты – они ей не интересны. Сумку вешает на шею. Тяжело, но она выдержит, сундук можно нести в лапах, но для этого его нужно вытащить наружу... Илка и сама уже хочет покинуть пещеру. Тут душно, тут дурно пахнет, тут над головой висит паутина с яйцами а в углу – мертвый паук. Будь они с Бирной не такими ловкими – самодовольно думает Илка, вытаскивая сундук – их бы утащили в эту пещеру. Замотали бы в паутину, а потом, наверное, высосали из них кровь, как живущие в развалинах крепости маленькие летучие мыши высасывают сок из лесных яблок.

Они летят домой медленнее – больше не устраивают догонялки по ночному небу, не задирают друг друга в шутку. Один раз даже делают привал у речки, тонкой серебристой ленточки, сверкающей под луной. Илка жадно пьет воду, смотрит в небо – скоро звезды начнут гаснуть. Они с Бирной никогда так надолго не отлучались из Гнезда, и, чем ближе они к развалинам старой крепости, которые облюбовали гарпии, тем отчетливее чувствует она недовольство Каджи...
Когда-нибудь, строптиво думает Илка, она станет такой же сильной, как Каджи. И тогда она вызовет Каджи. Победит Каджи в бою и станет Старшей. Станет королевой...

Тисса, дочь Каджи, налетает на них возле крепости, норовя сбить – и это уже не игра. Но Илка знает, чего ждать от Тиссы, Илка осторожна. Она опускается на ровную площадку, окруженную полуразрушенным каменным ограждением. Сбрасывает перья. Стаскивает с шеи сумку с добычей. Зло смотрит на Тиссу.
- Каджи накажет, - кричит та.
Илка наклоняется к сумке, достает из нее блестящую штучку с красивым желтым камнем, вертит ею перед носом Тиссы, с удовольствием наблюдая, как ту прямо таки корежит от зависти.
- Не накажет! – уверенно отвечает. - Илка и Бирна смелые. Принесли украшения для гнезда. Убили врагов.
Не накажет.
Если бы они с Бирной вернулись ни с чем – тогда да. Тогда Каджи высмеяла бы их при всей стае, побила бы, потом еще какое-нибудь унизительное наказание придумала. А так – пусть кудахчет сколько хочет, эта Каджи. Закон такой – вернулся с добычей, значит, прав. Старшую, которая раз за разом ведет стаю на неудачную охоту, ждет низложение или изгнание.

- Не накажу, - от ледяного голоса Каджи – сейчас она не гарпия, сейчас она немолодая женщина – у Илки колет в затылке, но она заставляет себя вскинуть голову и не опускать глаз перед Старшей.
Они с Бирной больше не птенцы.
У них есть гнезда, и они добыли для них украшения.
Они взрослые в глазах всей стаи и Каджи больше не может кричать на них и бить ореховой палкой.
Каджи молча рассматривает сундук у ног Бирны, сумку в руках у Илки, поворачивается и уходит.
Трисс медлит – Илка чувствует, как той хочется сказать им с Бирной что-нибудь обидное.
- Увижу возле моего гнезда – лапы вырву, - предупреждает Илка. – Мое.
Ее. И она предвкушает, как сейчас украсит гнездо, развесит по нему все свои новые игрушки, а потом ляжет в нем спать. Теперь она может принести в гнедо мужчину, человека, потому что у гарпий нет мужчин. Мужчина сделает ей яйцо, а потом умрет, но Илке его не жалко. У нее будет яйцо. И у Бирны будет яйцо. А потом их птенцы будут учиться летать вместе, как летают они с Бирной. У гарпий нет слова «будущее», есть «завтра» и «долго завтра», но вот это «долго завтра» кажется Илке прекрасным, как самые красивые камушки в ее сумке.