В поисках детей они отходят слишком далеко, чтобы возвращаться в Сент-Луис - уже темнеет, когда Вера все же предлагает закончить на сегодня. Фрэнк отдает себе отчет, что ни Летти, ни Эштон не могли уйти так далеко от территории больницы, они всего лишь дети - но все же никак не может с этим смириться, и благодарен Вере за то, что она весь день терпеливо шла за ним, прочесывая милю за милей, не взывая к рациональности, и сдалась только под вечер, когда они обыскали брошенную ферму, давным-давно оставленную и живыми, и мертвыми, в которой не обнаружилось ни следа детей.
Это и правда хорошая идея - в темноте они все равно ничего не найдут, пройдут мимо любых следов, не говоря уж об опасности таких поисков, и Фрэнк не может не признать ее правоту. Они оба устали, вымотаны поисками, вымотаны этим ожиданием незваных гостей из Уайт-Бэар, затянувшейся эвакуацией - столько всего уместилось в короткие две недели, прошедшие с того дня, как они набрели на Берснвилль, что сейчас эта ночь в нескольких милях от больницы кажется даже передышкой.
Передышкой - а еще слегка напоминает длинный уик-энд в мотеле в сельском стиле подальше от города: все эти самодельные половики, салфетки на креслах, кровать в спальне на втором этаже, простыни, еще сохранившие легкий запах лаванды... Не во вкусе Фрэнка - и уж точно не во вкусе Веры - но не так плохо, и они отдают должное и работающему камину, помогающему прогреть хотя бы спальню, и отличному матрасу на кровати, и возможности провести ночь под одной крышей.
И, наверное, это ощущение передышки, а также накопившаяся усталость и одеяло, хранящее тепло даже наутро, играют свою роль - просыпаются они поздно, по-прежнему одни на этой ферме, никем не потревоженные, так что когда возвращаются к Сент-Луису после полудня, то там уже давно все кончено.

Медведи прошлись по общине как разрушительное торнадо; огромная пробоина в стенах показывает, что они подготовились: поваленные наблюдательные вышки, поднимающиеся к небу клубы черного дыма от тлеющих деревянных укреплений за гаражом. Распахнутые двери, выбитые окна, выволоченные на улицу шкафы и стеллажи со склада, любовно лелеемого Фрэнком - и тела.
Тела - не просто мертвые, но добитые, с пробитыми головами, размозженными черепами, так, чтобы не встали, не поднялись больше, но брошенные здесь на поживу птицам и диким животным.
Смерть меняет людей, и Фрэнк намеренно не вглядывается в мертвые лица - но все же кое-кого узнает: вот Лора, ей посчастливилось спастись из Пятого вместе с ним, но не посчастливилось оказаться в Сент-Луисе в день, когда пришли Медведи. Вот Спенсер - он хорошо разбирался в генераторах, все оттягивал свой отъезд в Бернсвилль, пытался разобрать котел в подвале больницы, чтобы не оставлять его захватчикам. Вот Амелия, она вскрывала Фрэнку нарыв на пальце летом, а потом присматривала за ним после того, как они с Фордом перевернулись в том автомобиле на вылазке.
Фрэнк не из сентиментальных - но знал этих людей, делил с ними повседневные хлопоты и волнения, а каково, должно быть, Вере, которая вынуждена пройти через это уже повторно?

- Мне жаль, - говорит Фрэнк, коротко пожимая Вере холодные пальцы в рукаве куртки. Он искренен, пусть и немногословен - и прибавить ему нечего.
Крупная ворона, выклевывающая что-то из открытой глубокой раны на голове мертвеца, лежащего лицом вниз у самых теплиц, хрипло каркает, как будто желая прогнать живых, а потом, неодобрительно поведя хвостом, взлетает, занимая наблюдательную позицию на проводах, тянущихся вдоль улицы.
Они не успели - не успели уехать все, поиски детей смешали планы, все казалось, что есть еще пара дней, чтобы вывезти что-то еще: разобрать теплицы, генераторы, все, что помогало выживать эти три года...
Теперь все это досталось медведям - или было уничтожено, и в этом Фрэнк тоже видит свидетельство варварства: это нападение было актом агрессии, чистой агрессии, а не вопросом выживания.

Отредактировано Frank Whittaker (2021-10-23 14:15:03)

Фрэнк понимает, о чем говорит Вера, закрывая глаза Амелии. Да, это нерационально - к чему задерживаться на братской могиле лишнее время, кто знает, не привлек ли шум мертвецов, не вернутся ли медведи, стоит собрать все, что может пригодиться и еще цело, и уходить, уходить прочь - но дело в другом, а Фрэнк серьезно относится к идее взаимного уважения. Вера наверняка считала нерациональным их вчерашние поиски - с того момента, как детей видели в последний раз, прошло более суток, ни Эштон, ни Летти не имели при себе оружия и были слишком малы, чтобы выжить в одиночку в лесу, полном мертвецов и, наверное, разведчиков медведей - но шла с ним, не споря и не аргументируя необходимость возвращения. Фрэнк далек от мысли, что его упрямая надежда, скорее всего, спасла им обоим жизни, и считает, что сейчас его очередь не возражать.
Это важно для Веры - похоронить этих людей - и, если уж на то пошло, Фрэнк понимает, почему.
Она не объясняет, да это и не требуется - достаточно посмотреть на то, как она поднимается, пошатываясь, будто не было этой передышки прошлой ночью, не было этого отдыха в безопасном месте, комфортном месте. По ее лицу редко можно прочесть ее мысли или чувства - Фрэнку, выросшему там, где сдержанность возведена в национальное достояние, не кажется это недостатком, скорее наоборот, кажется привлекательным - но сейчас можно, и когда она отворачивается, сжимая кулаки, а ее голос пресекается на этой характеристике, Фрэнк из уважения и симпатии дает ей эту минуту, минуту, чтобы прийти в себя.
Всем иногда нужна такая минута - а если ей позже потребуется иное, другая поддержка, она сможет получить и ее.

- Я поищу лопаты, - соглашается Фрэнк. Он поищет лопаты - а она справится с эмоциями.
Там, где были грядки - сейчас вытоптанные, пустые, потому что весь укрывной материал упакован и перевезен в Бернсвилль, как и все разборные конструкции - хорошее место. Не то чтобы Фрэнк много думал о том, где в Сент-Луисе хорошо бы устраивать могилы, но Вера права; здесь есть и другое кладбище, возле дальней стены, там, где больничный парк сходил на нет под раскидистыми кленами, и там похоронены жертвы первого нападения медведей, а так же те, кто не пережил эти три года с момента начала апокалипсиса и умер на территории больницы, но сейчас, в середине ноября, земля промерзла, затвердела, им с Верой придется провести очень много времени, чтобы выкопать могилы - даже одну могилу, слишком много времени.
Там, где были грядки - там они управятся и вдвоем.

Его цепляет эта мысль: неужели из тех, кто оставались в Сент-Луисе и не отправились в Бернсвилль, больше никто, кроме них с Верой, не выжил? Ни Питер, ни Саша и Нейтан, ни Оскар? И Форд - конечно, Фрэнк думает и о Форде. Джонатан не оставил бы тела вот так, они похоронили бы своих мертвых - если бы кто-то был жив, но пока Фрэнк оставляет эти размышления: всему свое время.
Сейчас нужно похоронить погибших.
Склад похож на обглоданный хищниками скелет - стеллажи, которые было решено оставить, перевернуты, свалены посередине помещения, пластиковые корзинки, которые смешили детей, напоминая им супермаркеты прошлого, разбросаны и растоптаны, как будто кто-то вымещал на них злость из-за пустующего склада, и Фрэнк, как ему не больно видеть следы подобного надругательства над своим детищем, не может не почувствовать легкого злорадства: да, в этот раз медведям не удалось поживиться тут на славу...
Впрочем, злорадство тут же смывается другим размышлением: быть может, будь здесь все на местах, медведи пощадили бы тех сент-луисовцев, которые оставались в общине, дали бы уйти.
Не стали бы убивать каждого.
И злорадство оборачивается неприятным, кислым привкусом, пока Фрэнк разыскивает лопаты справа от входа на склад, в огороженном закутке, где хранились сельскохозяйственные орудия, не умещающиеся на стеллажах.
В Бернсвилле, как им рассказали, не было недостатка в инструментах - лопаты оставлены на своих местах, и медведям, значит, они тоже ни к чему: у них есть лопаты, так рассказывал Джейме Ленни, и тот мужчина, Сойер, появившийся в Сент-Луисе незадолго до Ленни.
А еще у них есть ружья, много ружей, и патроны, и тот уродливый обгоревший бульдозер, которым, видимо, они проломили укрепленные стены.
Зачем им лопаты, если они могут отнять у других все необходимое силой, просто перебив всех.

Фрэнк выбирает две - из рельсовой стали, с гладко отшлифованными черенками, легкие, но достаточно острые - и выносит их из склада. Смотрит Вере в лицо - ветер бросает ей на щеку прядь волос, низкое серое небо выцвечивает любые яркие оттенки.
- Сделаем все, что нужно.
Он снимает куртку и вешает ее на перила пандуса - здесь везде пандусы, ведь многие помещения прежде служили медицинским целям и были сконструированы с учетом ограниченных возможностей некоторых пациентов - идет в сторону грядок.
Здесь так пусто, так тихо - никогда еще, уверен Фрэнк, он не видел Сент-Луис таким.
Мертвым, всплывает непрошенным.
И когда он замечает еще одно тело - возле какого-то укрытия, лежащим навзничь, раскинув руки, кровь уже высохла на асфальте дорожки - он не хочет верить в то, что все кончено, но приходится.
Потому что это Форд.
Мертвый Джонатан Форд.
И вот тут Фрэнк понимает: это конец. Конец Сент-Луис-Парка.

У него и в самом деле осталась краска в баллончике - в прежнем мире подростковая забава, но сейчас пригодилась: они отмечали постройки, жилые и хозяйственные, из которых все вывезли в Бернсвилль, а на стене пустого склада до сих пор остался несложный график эвакуации, благодаря которому удалось избежать суеты... Удавалось до пропажи детей.
Фрэнк и забыл о баллончике, но помнит Вера - еще одно свидетельство того, что к жизни общины, к любым делам общины она относилась предельно серьезно.
И это и в самом деле хорошая мысль: отметить место погребения, превратить эти разоренные руины в символ.
Тел не слишком много, все же большая часть жителей Сент-Луиса отправилась в Бернсвилль заранее, не дожидаясь, остались лишь те, кто участвовал в поиске детей, но все равно, братская могила на месте грядок кажется огромной, тянется на десяток ярдов, и копают они достаточно глубоко, чтобы можно было не беспокоиться о том, что покой мертвецов потревожит дикое животное, учуявшее запах разложения.
Огромной зияющей прорехой в ткани бытия - раскрытой голодной пастью, и им с Верой предстоит накормить ее.

У него горят ладони, когда они заканчивают копать - перчатки защитили руки от мозолей, но не от трения, и лопата, хорошая, легкая, кажется тяжелой, но еще тяжелее оказалось следующее: им пришлось обойти всю территорию, заглянуть в каждую постройку, в каждый сарай, корпус, комнату. С удивлением Фрэнк обнаружил в одном из сараев Сашу - молодого мужчину, который должен был отправиться из Сент-Луиса два дня назад, еще до нападения, вместе с сестрой, но почему-то был здесь, когда пришли медведи. Его сестры - Дженни, которую на самом деле звали не Дженни - не видно, может быть, он вернулся? Вернулся за кем-то или помочь? Впрочем, эти мысли только ложатся грузом на плечи - может быть, мертвые сейчас и поднимаются, но не разговаривают, не делятся своими секретами.
Но Фрэнк не дает себе сбежать в спасительное отвлечение - думает о каждом, кого они с Верой перетаскивают в братскую могилу, вспоминает все, что знал об этом мужчине или женщине, все хорошее. Кроме него и Веры здесь нет больше никого - значит, им придется отдать мертвым последнее. Даже для того человека, беглеца из Уайт-Бэар, которого Фрэнк мысленно винит во всем произошедшем - не сбеги Сойер, Медведи не стали бы его искать, Ленни не удалось бы сбежать и Бриенна Мартин не наткнулась бы на него и не привела в Сент-Луис, а после не решила бы обменять пленника на людей, уведенных весной, и не отправилась бы одна к Уайт-бэар в нарушение решения Форда и Совета, и Медведи бы не узнали, что Сент-Луис по-прежнему жив и выстоял, - у него все равно находится пара добрых слов: вина Сойера нуждается в более обоснованных доказательствах, чем бесконечная рефлексия Фрэнка.

Но, сколько бы времени у них с Верой не занимает перетаскивание тел, могила оказывается заполнена. У них нет ни тачки, ничего, даже куски укрывного материала с разобранных теплиц отправлены в Бернсвилль, будто в попытке задобрить привередливых хозяев - и Фрэнк второй раз радуется, что на нем перчатки: прикосновение к мертвым телам отзывается дрожью, каким-то ноющим неприятием.
Последней они относят к яме Амелию - Фрэнк вспоминает, как внимательно она его слушала, давая справиться с нервами, как быстро обработала палец, как уверяла, что ампутация не потребуется, как смеялась его старомодным шуткам. Искала Летти и Эштона - и вот теперь лежит здесь мертвая, дорого заплатившая за свою храбрость и доброту.
Фрэнк не заходит так далеко, чтобы желать поменяться местами с любым из тех, кто лежит в яме - желание жить в нем подкреплено желанием добраться до Дистрикта, до тех, кто обрек Пятый на гибель, стал виновником смерти его дочери, и это куда сильнее любых сентиментальных порывов - но все же на его плечи ложится тяжестью эта новая потеря; в этом новом мире так много потерь, что он уже сбился со счета, ведя мысленный список всех, кого знал и кто не дожил до этого дня.
Теперь Сент-Луис-Парк тоже в этом списке - за небольшим исключением.
Фрэнк искренне желает тем, кого не видел среди мертвецов, спасения - но куда больше для него значит сейчас Вера, живая Вера, с которой он делит эту скорбь.

- Ворота уцелели, - соглашается он - бульдозер пробил стену, ублюдкам даже не пришлось делать небольшой крюк, объезжая ржавеющие перед воротами автомобили, небольшую предусмотрительно выставленную защиту, которая должна была затормозить колонну нападавших.
Фрэнк оборачивается, оглядывает больничную внешнюю стену, прикрывающую теплицы от ветра и снега.
  - Здесь можем написать имена - все имена, - все равно ни один крест не вместит такой список, да и листок бумаги просто сорвет ветром, измочалит ближайшим снегопадом, унесет в безвестность. Стена, каменная стена заменит могильный камень - и прослужит куда дольше.
Они оба устали, слишком устали - эта работа заняла несколько часов, но дело даже не в этом: скорбь, печаль и гнев ощутимой тяжестью гнут их обоих к земле.
- Но утром. Сейчас уже почти ничего не видно, нам все равно стоит подумать о ночлеге. И нужно еще закопать могилу.
По сравнению с прошлой ночью эта, должно быть, покажется кошмаром - и Фрэнк вовсе не уверен, что они смогут уснуть, но, по крайней мере, не будут ночью идти сквозь лес, испытывая судьбу.
Это место было их домом - послужит домом и еще одну, последнюю ночь.
- Твой тайник еще на месте?
От усталости и скорби голода Фрэнк не чувствует, но это обманчивая иллюзия: живым требуется еда, требуется место, где можно подремать хотя бы час.
- Если забаррикадировать главный корпус, то сможем провести там ночь.
Так, по рассказам Веры, они пережили первые, самые страшные месяцы апокалипсиса, пока не научились давать отпор мертвецам, пока не укрепили заборы и ворота, не раздобыли сельскохозяйственные инструменты, которыми смогли сражаться.
Фрэнк снова берется за лопату - краткая передышка подошла к концу.
Влажная земля, дававшая им пропитание, сыпется с лопаты на запрокинутые безжизненные лица, и Фрэнк, не обращая внимания на ломоту в плечах и спине, забрасывает яму, двигается как автомат, черпая новые силы в этой ритмичности, не давая себе потерять темп, потому что не уверен, что сможет продолжить.
Могила постепенно наполняется землей, скрывающей тела - а сумерки, короткие ноябрьские сумерки, скрывают выражение лица Веры.

Против воли, но Фрэнк не может не сравнивать этот день с тем, когда Вера впервые пригласила его обсудить перспективы развития Сент-Луиса, а в частности - обсудить угрозу со стороны другой группы.
Она была права - была права во многом, если не во всем, однако сейчас, уверен Фрэнк, она бы дорого дала за то, чтобы ошибаться - хотя бы в том, что медведи придут снова.
Они пришли - и едва ли с ними можно было договориться, едва ли удалось бы выстроить эффективное сотрудничество, любое сотрудничество. Когда приходят вот так - убивая мужчин и женщин, оставляя тела непогребенными, не выказав даже крох уважения к мертвым, - это не про переговоры, не про сотрудничество и не про дипломатию, и это заставляет Фрэнка думать о другом: а что именно взрастает на руинах цивилизации?
Бернсвилль кажется хорошим местечком - крепкие стены, отдаленное расположение, позволяющее надеяться, что медведи нескоро наткнутся на общину добрых людей под рукой пастора Роберта Батлера, однако Фрэнк не позволяет красивой картинке и ласковому тону стереть из его памяти некоторые моменты, которые довершали образ Бернсвилля. Не убийство того мужчины, укушенного, тут, пожалуй, разных мнений быть не может - но то, как это убийство было совершено, подчеркнуто карательно, на виду у всех тех перепуганных, на грани паники людей. И другое - то, что у преподобного Роберта, кроме пряника, очевидно в распоряжении имелся и кнут: Фрэнк помнит и Тони Кирсанова, помнит его взгляд, холодный, оценивающий взгляд, и то, как по приказу - никто не назвал бы это просьбой, думает фрэнк - Роберта куда-то увели тех людей, которые не то хотели помочь укушенному, не то иначе возроптали проти воли пастора.
Фрэнк не то чтобы подозревает Батлера в психопатии - нет, напротив, тот показался ему в целом приятным, рассудительным человеком... Разве что это апелляция к божественной воле - или воле самого Роберта.
Библия на вкус Фрэнка слишком категорична - слишком радикальна, и, если уж на то пошло, разве медведи не сделали с Сент-Луис -Парком того, что Бог повелел сотворить с народом Ханаана? Христианская этика признает не столько гуманность в ее современной трактовке - хотя, безусловно, оказала на ее становление существенное влияние - сколько божественную волю, а потому община религиозного толка, которой, без сомнения, является Бернсвилль, то место, которых Фрэнк прежде пытался избегать.
К тому же, Бернсвилль слишком далеко от Дистрикта - от его стен, возвышающихся посреди выжженной равнины, в которую превратились цветущие зажиточные пригороды городов-близнецов. Слишком далеко - и Фрэнк не хочет расставаться с тем, что вело его последний год, все еще полон желания - пусть и беспочвенного, он осознает это, разумеется, осознает - заставить тех, кто виновен в падении Пятого, ответить за это.

Виски для него кислит привкусом свежей земли - а холод не дает напиться, хотя сейчас, пожалуй, Фрэнк был бы и не прочь забыться в алкогольном тумане. Оборудованим котельной, еще не увезенным, поживились захватчики - Фрэнку бы обрадоваться, что хоть что-то из Сент-Луиса получит новую жизнь, но это выше его сил, как выше его сил и перестать думать о том, как они могли предотвратить случившееся.
Что могли сделать - не только они с Верой, но все они, все жители Сент-Луиса.
Если бы у него спросили - сам Фрэнк предпочитает не особенно вдаваться в такие вещи, рассказывающие о нем больше, чем он хочет о себе рассказать - то подобные упражнения для мозга помогают пережить трагедию, отвлечься, представить ее набором фактов, взаимосвязанных фактов.
Этим он и пытается заняться сейчас, устроившись рядом с Верой под клетчатым пледом, широким, служившим им на крыше.
Утром, кроме запланированных последних почестей для мертвых, придется еще и обыскать территорию - собрать все, что брошено или признано негодным, но сейчас у них есть плед, есть несколько диванных подушек, почти полная бутылка виски, сигареты и сухари, отлично сочетающиеся с мясным паштетом. То, что нужно, чтобы подкрепить силы после секса - но не после утомительного копания могил, но Фрэнк не жалуется.

Он берет паузу, отпивая еще виски - у него есть планы на следующий день, но едва ли Вера спрашивает о завтра.
Эта тема, наверное, должна была всплыть в разговоре - и до обнаружения Бернсвилля они на всякий случай готовили временный пункт эвакуации на ферме, которую навещали время от времени, перевозя туда разные мелочи. Том Номад знал о ферме - знал и Форд, но ими круг посвященных и ограничивался, а когда они наткнулись на Бернсвилль, то необходимость почти пяти десяткам людей ютиться на нескольких квадратных футах отпала.
Наверное, Веру это обрадовало - Фрэнк помнил, что она не хотела афишировать существование фермы, свободной от мертвецов и затерянной в лесу - а сейчас радует и его: приятно осознавать, что им есть, куда идти, где перезимовать.
И тут возникает вопрос, который у Фрэнка вызвал бы саркастическую улыбку в другой ситуации: в каком они с Верой статусе.
Ей не нужен мужчина - в том смысле, который сейчас превалирует над остальными, не нужен защитник или тот, кто возьмет на себя ее заботы, с этим она справляется и сама, да и Фрэнк не из тех, кто ищет в женщине дочь или опекаемую деву - и до сих пор они чудесно соблюдали баланс, оставаясь на позициях комфортного обоим (так Фрэнк считает) партнерства, но провести вдвоем зиму сейчас все равно что договориться провести вместе всю оставшуюся жизнь, а подобные решения принимаются по здравому размышлению.
Или за бутылкой виски, признает Фрэнк.

- Вариантов не много, - едва ли это повод для диспута. - Здесь оставаться нельзя - ни в одиночку, ни даже вдвоем нам не восстановить Сент-Луис пригодным для зимовки. Будь сейчас лето - еще можно было бы попытаться, но не зимой, не тогда, когда отсюда увезено все, что представляло хоть какую-то ценность, да и слишком опасное соседство. Бернсвилль... Хорошее место, все так, я рад, что мы его нашли - и рад, что преподобный Батлер соглсился принять наших людей, нужно отдать тебе должное, и воскресные проповеди и молитвы не такая уж большая цена за то, чтобы зимовать не впроголодь под прикрытием стен и вооруженных людей, но... Есть еще твоя ферма, ведь так?
Фрэнк намеренно упоминает о ферме как о ферме Веры - хочет подчеркнуть этот момент: он не собирается вторгаться на ее территорию.
Это ее ферма - и она может его пригласить или не приглашать: по крайней мере, до сих пор они чутко чувствовали эти границы и деликатно соблюдали их. Нет повода это менять, уверен Фрэнк: они все и так потеряли слишком многое, чтобы жертвовать еще и разумными нормами взаимоуважения.
- Она вполне подходит для зимовки, если бы мы не нашли Бернсвилль. Подходила для пятидесяти человек, подойдет и для двоих.

Вера подхватывает его мысль, говорит, что ферма им подойдет, как о решенном факте - приглашение получено, понимает Фрэнк. В этом тоже есть своя особая прелесть, в том, как схоже они мыслят, схоже реагируют. Кому-то, возможно, показалось бы это скучным - но только не Фрэнку, ценящему рациональность и предсказуемость. Ценящему то, что по многим вопросам их с Верой мнения до того сходятся, что отсутствует необходимость проговаривать их.
Это приглашение - приглашение разделить с ней зимовку на ферме, и в системе координат Фрэнка это не так уж и мало: обстоятельства не располагающие, времени хуже и представить сложно, однако они с Верой нашли общий язык и с удовольствием проводят время вместе.
Но проводить время от времени вместе ночь или даже целый день - это одно, а перезимовать вдвоем, будучи изолированными наедине, провести несколько месяцев с глазу на глаз - совсем другое, и все же Фрэнку это кажется предпочтительнее, чем Бернсвилль.
- Для двоих еды хватит на первое время, - подтверждает Фрэнк - в ожидании нападения они уже начали постепенную эвакуацию, еще до обнаружения Бернсвилля, ферма должна была послужить либо временным пристанищем на зиму, либо аванпостом, в результате не стала ни тем, ни другим, но часть перевезенного там и осталась. - Всем прочим мы в состоянии себя обеспечить.
И это правда - Вера показала отличные результаты в экзамене на выживания за эти три года, а ему после падения Пятого пришлось пройти экспресс-курс, но Фрэнк быстро учится.
Это, конечно, смешно - женщина, которая наверняка имела по паре Джимми Чу на каждый день недели и разбиралась в египетском хлопке, и мужчина, который летал только бизнес-классом, собираются перезимовать на ферме посреди конопляного поля, а может, смешной ситуацию делает выпитый виски; по крайней мере, Фрэнк знает еще кое-что: они упрямы в том, что касается достижения своих целей.

В голосе Веры нет мелодраматизма - только легкое усталое удивление, как кажется Фрэнку. Вряд ли она собирается впасть в депрессию, но виски, скорбь и мысли о смерти не лучшее сочетание, Фрэнк в этом разбирается. Когда они только искали место для ночлега, выбирая помещение, меньше всего пострадавшее от вандализма захватчиков, он думал, что уснет, едва горизонтальное положение, но сейчас сон не идет - завтра, должно быть, плечи и спина воздадут ему за физическую нагрузку, но сейчас усталость тонет в эффекте крепкого хорошего алкоголя на полупустой желудок.
Фрэнк задувает свечу - должно быть, закатилась под стеллажи на складе при сборах еще на прошлой неделе - и в этой темноте ложится рядом.
- Я думаю об этом с тех самых пор, как увидел, что стало с Сент-Луисом, - признается Фрэнк. - Но больше не хочу.
Он кладет руку ей на грудь, и когда она не отстраняется, придвигается еще ближе.
Спят они не слишком давно - всего пару месяцев - и не слишком часто, но сейчас, как кажется Фрэнку, им обоим это пойдет на пользу, поможет уснуть, отдохнуть перед долгой пешей прогулкой, перед тем, что ждет их впереди, отгонит любых призраков.
И когда Вера сначала коротко выдыхает ему в плечо, а затем засыпает, он тоже проваливается в сон - убаюканный не только виски, но и физической близостью.

К утру становится холоднее. Фрэнк просыпается первым, выбирается из-под пледа, натягивает куртку и ботинки, торопясь, чтобы не растерять остатки тепла под одеждой, Вера просыпается тоже - у них еще кое-что запланировано, и хорошо бы не терять времени даром.
Братская могила под больничной стеной не тронута, за ночь никто не явился, чтобы потревожить покой мертвецов и двоих живых. Они находят немного краски и, ежась от холода и совсем легкого перекуса, чтобы поддержать силы, заканчивают работу: через два часа на светлой больничной стене красуется ровная надпись, не лишенная изящества, отмечающая место последнего упокоения.
Они были и остались людьми - крупными буквами, вместо эпитафии, идея Веры, и Фрэнк согласен с этой характеристикой, с этим упреком в адрес тех, кто разрушил Сент-Луис.
Они были и остались людьми, а ниже имена, имена тех, кого они похоронили, в алфавитном порядке, потому что и Фрэнк, и Вера ценят упорядоченность. Как оказалось, они вспомнили не только имена, но и фамилии всех и теперь этот список выглядит очень реальным, очень настоящим, и Фрэнк доволен получившимся результатом. Они сделали все, что могли, для этих людей здесь, для Сент-Луиса, и более им добавить нечего.

Сборы занимают очень короткое время - у них совсем мало вещей и здесь тоже практически ничего не осталось после эвакуации и набега Медведей. Пока Вера заканчивает со сборами, Фрэнк отлучается в туалет для сотрудников, а когда возвращается, то замечает во внутреннем дворе больницы кое-что, что приковывает его внимание.
Стекла тут, в коридоре, выбиты взрывом, кажется, а внизу, через двор, ковыляет несколько мертвецов.
Проблема - но не большая, их всего четверо, а у Фрэнка достанет патронов, но затем он всматривается внимательнее и замечает кое-что другое: одна из мертвецов движется иначе.
Целеустремленнее, сознательнее - и Фрэнк видит, как она, убедившись, что ее сопровождающие отвлеклись на взлетающую птицу, коротким плавным движением тянет руку ко рту, а потом рука исчезает в спутанных свисающих на лицо волосах и под... маской?
Разумеется, Фрэнк помнит рассказ Бриенны Мартин о том, что произошло после того, как медведи вступили в бой с отрядом Моргана, но с тех пор следовало подумать еще о тысяче других вещей, так что новость о том, что некто может управлять мертвецами, не то что померкла, но временно отступила на второй план, зато сейчас, кажется, Фрэнк видит одну из тех самых погонщиков мертвых.
Он подается ближе к окну, но сразу же прячется за стеной, потому что она - это женщина, совершенно точно - поднимает голову, будто почувствовав его взгляд.
Фрэнк торопится обратно в комнату, где они с Верой устроились на ночь.
- Здесь трое мертвецов и живая женщина с ними, - тихо говорит он Вере, вытаскивая из-под рюкзака кобуру и вытряхивая "файв-севен". - Как и рассказывала Мартин - она идет вместе с ними, притворяется одной из них, но она живая, я уверен. Я...
Фрэнк смотрит на пистолет в руке, проверяет, полон ли магазин - это действие еще не доведено до автоматизма, на он на верном пути.
- Хочу узнать, что она здесь делает, и как делает все остальное. Надо разделить их - ее и ее мертвых, едва ли она ждет увидеть здесь кого-то живого, я постарался не показаться ей на глаза.

Отредактировано Frank Whittaker (2021-11-30 17:46:46)

Вера немедленно включается в работу - Фрэнк многое о ней знает, куда больше, чем знал летом, и сейчас склонен считать, что "Грин эппл" с ней очень повезло. Она бы стала партнером - наверняка бы стала, потому что Вера из той породы людей, которые получают желаемое, причем готовы приложить для этого усилия.
Ничего тревожащего - у Веры нет комплекса героя, или как называют это состояние, при котором человек не может здраво оценить риски. Как раз наоборот, и когда она предлагает отвлечь мертвецов, Фрэнк знает, что она сделает это способом, который будет наименее рискованным для нее.
И кивает, соглашаясь с ее предложением - у него в самом деле преимущество в том, что касается стрельбы, из них двоих он брал уроки еще до апокалипсиса и может похвастаться не только обучением на скорую руку, но и занятиями с профессиональным тренером.
Значит, он займется живой, а Вера - мертвыми.
- Да, постараемся, - подтверждает Фрэнк: здесь, в Сент-Луис-Парке, не осталось ни живых, ни тех, кто умер и поднялся после смерти, и к этому приложили руку захватчики, однако мертвецы сейчас повсюду, и сколько бы обитатели Сент-Луиса не зачищали территорию вокруг больницы, мертвецы все равно приходили откуда-то, снова и снова, гонимые поиском живой плоти, а сейчас, после того, что тут было устроено вчера, наверняка мертвые должны сбредаться со всей округи.
Возможно, осеняет Фрэнка новая догадка, которую он пока никак не может проверить, эта живая женщина своих спутников нашла прямо здесь, у больницы, а не пришла с ними откуда-то - в любом случае, информация о том, как у нее получается ходить между ними и направлять их, становится тем ценнее.
Фрэнк уверен в одном - просто маски и рваной одежды недостаточно: мертвецы вообще не слишком хорошо видят, они различают добычу иначе, а женщина не просто обманывает их ненадолго, чтобы сбежать, она идет между ними и не похоже, что это соседство доставляет ей неудобство или пугает.

- Будь осторожна, - просит Фрэнк, уже собравшись - куртку приходится снять, он в ней не слишком поворотлив, а плечи ноют после вчерашних часов с лопатой в руках, так что ему пригодится любая возможность облегчить себе запланированное. Впрочем, теплого свитера вполне достаточно - и, не иначе как из-за прилива адреналина, холода Фрэнк не чувствует.
- Не давай им до себя добраться и имей в виду, их может быть больше, - делится он с Верой, а затем ему приходит в голову кое-что другое: мертвецы откровенно тупые, у них нет в полной мере даже животной сообразительности высших хищников, а значит, на этом и нужно сыграть.
Он подходит к окну в палате, давно лишенному штор и жалюзи, держится у стены, чтобы не дать знать живой спутнице мертвецов о своем присутствии слишком рано - и зовет Веру, показывая, где встать.
Мертвецы обогнули больничный угол и теперь бредут вдоль фасада самого крупного здания, в котором на ночь устроились Фрэнк и Вера - они не торопятся, да и куда им торопиться, и вот сейчас живая притворяется куда лучше: не заметь Фрэнк ее раньше, то сейчас не отличил бы от других мертвецов.
- Она посередине, в желтом худи.
Худи грязный, но цвет все еще различим - правда, под ним не разобрать, какова физическая форма женщины, но тут Фрэнк полагается на пистолет.

- Ты можешь даже не покидать здание, - предлагает Фрэнк, дав Вере осмотреть их предполагаемую жертву, и теперь оттягивая ее к выходу из палаты. - Выпусти меня через центр, а когда они окажутся возле въезда для скорой, подмани поближе - и я займусь живой.
Мертвецы глупы - увидев потенциальную жертву, будут пытаться добраться до нее во что бы то ни стало, практически не обращая внимания на то, что происходит вокруг. В конце концов, это не просто догадка: Фрэнк помнит, очень хорошо помнит, как нескольким десяткам уцелевших удалось спастись из Пятого уже после того, как заражение властвовало на улицах дистрикта. Чистое везение, уж точно не благодаря каким-то его умениям: мертвецы жрали кого-то рядом и не обращали внимания на Фрэнка, но с той же легкостью именно он мог был жертвой, своей жизнью покупающей чужое спасение.
Сейчас, по происшествии года, Фрэнк ролью жертвы довольствоваться не намерен: у него есть, ради чего жить, и, если он верно понял, о чем молчит Вера со вчерашнего дня, с тех пор, как они закончили хоронить ее мертвых друзей в братской могиле, то и у нее есть, ради чего.
А этого уже не так уж и мало - они оба из той породы людей, которым мотивация придает сил.

Фрэнк выскальзывает через центральный вход в главное здание больницы, оказываясь в едва ли не перед мертвецами, куда-то ковыляющими вместе со своей живой...
Попутчицей? Предводительницей?
Фрэнк не знает пока, как назвать эту женщину, пока не пришел к однозначному выводу, направляет ли она мертвецов или просто идет с ними, пока им по пути, под их защитой. Не знает, но намеревается узнать, и крадется навстречу, прислушиваясь и выбирая укрытия, чтобы не попасться на глаза мертвым, если у Веры что-то пошло не по плану и ее не заметили.
Но Вера, очевидно, успела привлечь внимание - Фрэнк еще не завернул за угол, но уже слышит шум, производимый мертвецами: рычание, ставшее чуть громче и указывающее, что мертвые заметили возможную добычу, шуршание одежды, неуклюжие шлепки ладоней по дверям, почему-то напомнившие Фрэнку звук, с которым выловленная и задыхающаяся на суше рыбина стучит хвостом по дну деревянной лодки.
В Глейшере, где они с дочерью надеялись спастись от эпидемии, они частенько рыбачили - а потом ели улов, хотя в этом не было никакой необходимости, потому что еды хватало и раз в неделю они пополняли запасы в небольшой лавке на въезде в заповедник.
Сейчас этим воспоминаниям нет места, Фрэнк приседает и, стараясь держаться за невысоким бетонным парапетом, разграничивающий парковку и подъезд для скорой, на асфальте которого все еще видны полустершиеся значки "только для спецтранспорта" и "не блокируйте проезд", рассматривает мертвецов.
Видеть их вот так, практически без каких-либо преград между ними и собой, а не со второго этажа больничного здания - само по себе неприятно, пусть они и полностью сосредоточены на входе в больницу, к которому привела их Вера, и не обращают на Фрэнка никакого внимания.
Фрэнк никак не привыкнет - никак не привыкнет к тому, чем все они становятся после смерти, к этому кошмарному воплощению идеи бессмертия: кто бы себе пожелал такого после жизни?

Желтое худи не проявляет особенного энтузиазма в отношении запертых дверей и живой за ними - это и не удивительно, если ее интересом являются мертвецы, и Фрэнк следит за тем, как она держится во втором ряду, не стремясь подобраться ближе к доскам, укрепляющим двери.
Ей, наверное, не по душе эта остановка, эта задержка - но насколько Фрэнк успел понять, у мертвецов отсутствует чувство времени, им не бывает скучно, не надоедает монотонная деятельность. У них нет личностей - а потому они могут очень долго скрестись в запертые двери больницы, пытаясь добраться до живой плоти, практически не теряя интереса.
Желтое худи, очевидно, тоже это понимает. Сейчас, когда она держится за спинами своих спутников и может быть уверена, что в самое ближайшее время они не обернутся, она перестает притворятся, и Фрэнк убеждается, что его догадка верна: она не мертва.
Она перестает сутулиться, перестает неровно подволакивать ногу, ее движения перестают быть расхлебанными и в них появляется целеустремленность, которая среди мертвецов возможна только в том случае, если они замечают цель.
Только она не стремится к двери, наоборот, она разворачивается, оглядывая эту часть больничной инфраструктуры, и идет в сторону, должно быть, решив, что здесь все равно справятся без нее.
Заглядывает в выбитое окно пристройки, зияющей распахнутой дверью, где хранился строительный материал, оставшийся после укрепления стен и возведения теплиц. Сейчас все содержимое пристройки выволочено на улицу, раскидано, втоптано в грязь - очевидно, захватчиков не интересовали старые доски и лишенные стекол оконные рамы.
Женщина в желтом худи перешагивает через одну из рам, двигаясь без следа мертвой неуклюжести, все ближе подходит к тому месту, где прячется Фрэнк.
Она то и дело оборачивается, чтобы убедиться, что ее группа поддержки на месте, и Фрэнк выбирает один из таких моментов - и когда она оборачивается в очередной раз, он покидает свое укрытие, застав ее врасплох, обхватывает поперек талии, а второй рукой вслепую через маску накрывает ее рот. Она издает слабый вскрик - его глушит ладонь Фрэнка - и отчаянно сопротивляется, но Фрэнк тащит ее за угол здания, где вместе с подоспевшей Верой они укладывают женщину прямо на землю.
Она ниже Фрэнка, ниже и намного слабее - а еще невероятно худая, он чувствует ее ребра даже через плотную ткань худи, и от нее несет так же, как от мертвецов.
Маска, длинная маска из человеческой кожи, да что там, маска, это настоящее лицо мертвеца, снятый вместе с лицом скальп, сбивается вбок, больше мешает, не давая Фрэнку ни заглянуть ей в глаза, ни заткнуть рот как следует, и она этим пользуется - кусает его за сползшие по чужой коже пальцы , выкручивается из его хватки и визжит.
Громко, так громко, что у него в ушах звенит.

Теперь уж наверняка ее спутники услышали - остается только надеяться, что не все отвлекутся на этот визг.
Фрэнк сдергивает с нее эту маску из человеческой кожи, с отвращением чувствуя, как грязные, сальные волосы трупа обвивают пальцы, и, ничтоже сумняшись, затыкает этой же скомканной маской широко раскрытый рот женщины, обрывая ее визг.
- Мертвецы идут? - спрашивает он, скручивая женщину ее же худи, чтобы оттащить подальше, туда, где они смогут получить от нее всю необходимую информацию.

Женщина очень легкая - наверное, из-за того, какая она худая, а может, Фрэнку и Вере придает сил адреналин, потому что, несмотря на отчаянное сопротивление пленницы, возобновившееся после того, как она отошла от хлесткого удара Веры, им удается затащить ее в помещение больницы через центральный вход и захлопнуть двери прямиком перед потянувшимися на шум борьбы мертвыми.
Фрэнк усаживает женщину на поставленный стул, она тут же вскакивает, но Фрэнк толкает ее и она снова падает, приземляясь на сиденье, а ему кажется, будто он толкнул скелет или чучело Гая Фокса, собранное подростками для ноябрьского костра.
Дневной свет проникает в широкий просторный вестибюль, который Фрэнк помнит уютным общим залом, а Вера, должно быть, застала типичной комфортной приемной крупной пригородной больницы - фанерные щиты не доходят до верхних границ окон, сохранивших стекла, а светлые стены и полы добавляют света, так что никакого дополнительного освещения не требуется, и, пока Вера пытается установить с этой женщиной контакт, Фрэнк наконец-то может разглядеть ее как следует.
Она выплюнула свою ужасную маску и та лежит на ее замотанных в худи руках, и Фрэнк смотрит ей в лицо, завешанное ее собственными грязными волосами, когда-то, должно быть, светлыми.

Первое, что его поражает, это то, насколько она грязная. Он не из брезгливых, но сейчас ему приходится подавить желание немедленн отыскать воду и как следует отмыть руки, потому что каждый видимый участок голой кожи женщины покрыт перекрывающими друг друга слоями давно высохшей грязи. Ее спутанные волосы тоже давно не знали мытья, а пахнет она... Она пахнет слежавшейся в шкафу старой одеждой, отсыревшей и ставшей убежищем для насекомых - так пахнут мертвецы, давно прошедшие первоначальные стадии разложения, и Фрэнк думает, что, возможно, так пахнет в пирамидах египетских фараонов, когда археологи впервые сдвигают крышку саркофага.
Задранное до шеи худи, служащее сейчас подобием смирительной рубашки, больше не придает ее телу объема - под худи на ней тонкая майка, тоже невероятно грязная, слишком тонкая для середины ноября, и абрис ее тела под майкой вновь поражает Фрэнка худобой.
Но это удивление не сменяется сочувствием - все сочувствие закончилось вчера, похоронено вместе с погибшими членами общины, которую фрэнк уже привык называть домом. Эта женщина - такой же чужак, как любой представитель напавших на Сент-Луис Медведей, и то, что она ходит с мертвыми, делает ее только опаснее.
Интереснее - но опаснее, и Фрэнк в первую очередь исходит из этого соображения.

Женщина молчит, молчит, даже когда Вера спрашивает, как ее имя - вообще не проронила еще ни слова, только завизжала, не то подавая знак своим мертвым спутникам, не то своим друзьям.
Второе в перспективе опаснее, чем первое - и проблематичнее, так что Фрэнк держит пистолет под рукой, засунув его за спиной за пояс штанов.
Мертвецы копошатся за дверями, но им не прорваться через укрепленные двери, так что Фрэнк не мешает Вере задавать вопросы.
Но женщина молчит.
Молчит, смотрит прямо перед собой - Фрэнк наклоняется, чтобы поймать ее взгляд, но она смотрит сквозь него, не обращая внимания на свешивающиеся на лицо грязные волосы.
Подчиняясь какому-то иррациональному страху, Фрэнк выпутывает из складок худи ее запятье, больше похожее на высушенную птичью лапку, но под холодной грязной кожей, больше похожей наощупь на отсыревшую бумагу, отчетливо заходится пульс.
Она все же живая.
Живая - но при этом ведет себя как мертвая, разве что не пытается их сожрать и способна не только рычать и хрипеть.
И тут, будто в ответ на его мысль, она рычит.
Рычание рождается будто где-то в глубине ее тела, рвется сквозь сжатые губы, и это становится последней каплей.
Фрэнк сгребает в кулак ее грязные волосы на затылке, заставляя поднять голову:
- Как твое имя? Ты можешь разговаривать? Умеешь разговаривать?

У нее светлые, какие-то мутно-голубые глаза с темно-серым ободком вокруг радужки, а вот белок желтоватый, покрытый красными прожилками, как будто ей не слишком часто удается вздремнуть.
Впалые щеки чуть подрагивают от рычания и, должно быть, от боли от его хватки в волосах, но Фрэнк только крепче сжимает пальцы:
- Имя - не то, что нас интересует на самом деле, но если ты продолжишь молчать, то отправишься наружу без маски и истекая кровью. В этом случае твой маскарад выдержит?
Свободной рукой он касается ножен на поясе, показывая, что не настроен шутить - и взгляд женщины торопливо и воровато следует за его жестом.
Понимает ли она, что они ей говорят?
Ее маска так и лежит у нее на коленях, на грязных спортивных штанах, давно потерявших и цвет и форму, и Фрэнк каждый раз испытывает глубочайшее отвращение, когда смотрит на это мертвое лицо - его кто-то содрал с трупа, выскоблил, высушил...
Надел на себя, поверх своего лица.
Фрэнка продирает от отвращения - и к этой маске, и к этой женщине.
- Ты понимаешь, что мы говорим? - спрашивает он, держа пальцы на ножнах - эффективный менеджер, он верит в мотивацию.
В любую мотивацию.

Это происходит так естественно, будто само собой. На очень короткий момент, когда под лезвием ножа в руках Веры показывается кровь, а женщина, которую Фрэнк удерживает на месте, напрягается от прикосновения стали, наверняка болезненного, Фрэнк чувствует что-то вроде смущения: что они делают.
То, что нужно чтобы выжить, ответ тоже приходит сам собой. И не только выжить.
Фрэнк не знает, какие цели ставит перед собой Вера в глобальном смысле, они еще только нащупывают степень откровенности, комфортную обоим, но подозревает, что простым выживанием она не ограничивается, как не ограничивается он.
Даже если у нее в планах отомстить Медведям, Фрэнк, объявивший личную войну тем, кто не прислал помощь в Пятый дистрикт, далек от осуждения, как не собирается осуждать Веру, даже отрежь она этой женщине палец.
Он не сомневается, что она способна на это  отрезать палец, два, хоть все десять, а потом приняться за лицо, вот сейчас не сомневается, когда видит взгляд Веры, когда видит, что ее рука не дрожит. Это должно бы его смутить или отвратить - но ничего подобного не происходит: между целью и средствами Фрэнк выбирает цель - у них просто нет времени вести себя иначе, искать иной подход к этой женщине, пытаться заслужить ее доверие.
И она, должно быть, понимает это.

Фрэнк отвечает на улыбку Веры своей - как будто они только что заключили выгодный контракт и поздравляют друг друга одним взглядом. Кровь собирается на порезе, капля набухает и стекает по тощему запястью, чтобы набухнуть снова и разбиться о напольный ламинат, Джудит завороженно следит за этим, не обращая внимания, как часть крови пачкает худи.
- Хорошо, Джудит. Ты будешь с нами говорить? - спрашивает Фрэнк, все еще держа ее голову высоко поднятой, и когда она пытается кивнуть, ее волосы натягиваются у него в кулаке.
Фрэнк отпускает ее, обходит стул, вставая рядом с Верой.
За дверями продолжают шуметь мертвецы. Джудит прикрывает веки, как будто хочет зажмуриться и не видеть их - такой детский жест, хотя она не ребенок, далеко не ребенок, что Фрэнк снова думает, дееспособна ли она.
- Не кивай, - предупреждает он. - Говори голосом. Поняла?
- Поняла, - отвечает она после паузы, теперь ее взгляд сосредоточен на ноже Веры, не спускает с него взгляд, полностью игнорируя живых рядом с ней.
Хорошо ли это, спрашивает сам себя Фрэнк, и сам же и отвечает себе: это приемлемо.
Нож - это мотивация. Пусть не забывает о мотивации.

- Откуда  ты, Джудит? - спрашивает он.
Она смотрит на нож, потом с трудом переводит взгляд на него:
- Оттуда, - отвечает по-прежнему хрипло и тихо, как-то монотонно - так, наверное, могла бы разговаривать кукла чревовещателя, именно таким плоским, безжизненным голосом.
- Как ты это делаешь? - не выдерживает Фрэнк: это не лучшее место для допроса и не лучшее время, и если тут появилось немного мертвецов, то может вскоре появиться и намного больше, или вернутся Медведи, решив, что недостаточно поглумились над Сент-Луис-Парком, Фрэнк готов к любому развитию ситуации и хочет как можно скорее покинуть территорию разгромленной общины, но не тащить же эту полумертвую от истощения женщину с собой, не доверяя ей и не зная, на что она способна. - Как ты ходишь среди них? Почему они не нападают на тебя?
Это же то, что их волнует - действительно волнует, и это открытие может стать знаковым в руках тех, кто сумеет им грамотно распорядиться.

Джудит непонимающе смотрит на него, взгляд открывает рот, демонстрируя отсутствие пары коронок, должно быть, прежде у нее был неплохой дантист, снова закрывает, потом качает головой, но вовремя вспоминает о первом правиле: отвечать голосом. Как-то тупо смотрит на нож, потом опять на Фрэнка.
- Не... нападают.
Она сует окровавленный палец в рот и принимается жадно его обсасывать. Фрэнку приходится отвернуться, чтобы не расстаться со скудным и почти переваренным ужином.
- Почему? - задает он следующий вопрос, совладав с собой и наклоняясь, чтобы их глаза находились на одном уровне. - Почему не нападают?
В глазах Джудит появляется еще больше непонимания, она продолжает делать сосать палец. Фрэнк хватает ее за руку, выдергивая палец у нее изо рта.
- Почему они на тебя не нападают? - повторяет еще раз.
Ее руки проворно прячутся в складки худи, жест кажется Фрэнку угрожающим и он вспоминает, что не обыскал ее - ну что же, они с Верой недостаточно профессиональны, но быстро учатся.
Он дергает ткань из рук Джудит, ткань трещит, из глубокого кармана на животе высыпается какая-то мелочь: высохшие ягоды, тронутые морозцем, какой-то деревянный грубый свисток, неумело раскрашенный в красный, еще что-то, что больше всего напоминает небольшой нож, странной формы, и, приглядевшись, Фрэнк понимает, что он сделан из кости и рукоять обмотана выцветшей тканью, чтобы тот, кто держит нож, не порезался.
Он пинает нож прочь от женщины, обхватывает ее запястье, заставляя вытянуть руку - ту, на которой вокруг большого пальца еще кровит порез, оставленный ножом Веры.
- Хочешь потерять палец?
Женщина хныкает неразборчивое "нет".
- Тогда говори. Почему они на тебя не нападают?
- Мы одинаковые, - снова хныкает Джудит. - Они не... нападают на таких же... Альфа говорит... если такой же... они... не... тронут...

Его догадка, должно быть, верна - не догадка даже, так, легкое подозрение - и у этой женщины легкое личностное или когнитивное расстройство. Точнее, когда-то оно, наверное, было легким, корректировалось курсами таблеток и, возможно, даже не бросалось в глаза, но сейчас, разумеется, стало куда заметнее.
Джудит лет сорок, как считает Фрэнк, хотя под слоем грязи и спутанными редкими волосами запросто может скрываться как тридцатилетняя, так и пятидесятилетняя женщина, так что он берет среднее арифметическое: сорок, однако разговаривает, строит фразы она как маленький, еще не достигший подросткового возраста ребенок. Короткие предложения, неправильная конструкция, это детское прозвище - Джи-Джи, как у домашней любимицы.
То, как она сосет палец - а еще больше то, как она быстро покупается на улыбку Веры и ласковый тон, как будто готова забыть или уже забыла об угрозе отсечения пальца, и как хихикает, хотя ситуация не располагает ни к смеху, ни к веселью, особенно в ее случае.
И это - его догадка - на самом деле только прибавляет вопросов, потому что становится понятно, что Джудит, даже если и знает ответы, просто не сумеет объяснить то, что для ее само собой разумеется.

У Фрэнка не выйдет так по-настоящему улыбаться, поэтому он и не пытается - отдает Вере править через эти опасные воды, полные скрытых рифов и мелей, а сам наблюдает на любой реакцией Джудит, следит за тем, не играет ли она, не прикидывается ли, чтобы поселить в них с Верой мысль о своей беззащитности и безобидности.
Нож - пусть костяной, какой-то грубый, будто неумелая поделка - намекает, что она не безобидна, и Фрэнк не собирается забывать об этой улике, не собирается делать вид, что ее не было.
Пусть даже эта женщина и с отставанием в развитии, нож у нее не против мертвых - костяное лезвие не пробьет череп и недостаточно длинное, чтобы достать мозг из-под челюсти или через глазницу, и либо Джудит носит его, чтобы охотиться на мелких животных или отбиваться от хищников крупнее, либо в ее планы не входит обретение живой компании.

Вера кидает на него короткий вопросительный взгляд - да, после нескольких дней в пути им обоим не помешал бы горячий душ, но все же их одежда недавно выстирана с мылом, и от них не тянет разложением...
На этой мысли Фрэнк останавливается: неужели дело в этом?
В том, что Джудит не просто грязная, а грязная намеренно, чтобы запах мертвечины и прелой земли сбил мертвецам их систему различения мертвых и живых?
Не тот запах, вот как она сказала. Запах не тот, значит, есть тот.
Пока женщина раскачивается на стуле, Фрэнк подходит ближе, следя за ее руками - он вовсе не хочет, чтобы она вытащила у него из-за пояса пистолет, да и одного взгляда на ее ногти, острые, местами обломанные, с траурными каемками грязи, хватает, чтобы держаться подальше - наклоняется и принюхивается.
Так и есть. К запаху давно нестираной слежалой одежды примешивается запах тухлятины - для него он не так уж и силен, но, наверное, для мертвецов, которые ориентируются в больше степени по запахам, служит маркером, обозначающим, что Джудит своя.

- Она маскируется под их запах, - проговаривает Фрэнк уже очевидную вещь, выпрямляясь и поворачиваясь к Вере. - Пахнет как они, ходит как они - и они принимают ее за такую же.
- Съедятсъедят, - продолжает монотонно повторять Джудит, стул слабо поскрипывает.
- Перестань, - просит ее Фрэнк, но она так и раскачивается, опустив голову на грудь, а ее тощие пальцы, больше похожие на сухие ветки, все сильнее впиваются в плечи.
- Съедятсъедятсъедят! - она повышает голос.
Фрэнк обхватывает ее за плечи, снова отмечая невероятную худобу - да она что же, голодает? - и останавливает эти раскачивания.
Джудит замирает, потом вскидывает голову и резко тянется к нему. Ее зубы щелкают в дюйме от его щеки и то лишь потому, что Фрэнк успевает отшатнуться, отпустить ее и податься назад. Его обдает кислым запахом изо рта, прибавляющимся к вони разложения, и ему вновь приходится подавить тошноту.
Джудит хихикает.
- Ам! - говорит она, глядя в лицо Фрэнку. - Вы не такие. Ам!
- Запах не тот, - кивает Фрэнк и Джудит снова хихикает, скрипуче, как старый гардероб. - А как нам сделать так, чтобы от нас пахло правильно? Как ты это сделала? Ты научилась у Альфы? Он тебя научил?
- Альфа - она, - поясняет Джудит и на глазах теряет интерес к разговору. - Она научила нас всему. Она Альфа. Она учит.
- Чему? - спрашивает Фрэнк, пока Джудит еще не до конца отвлеклась. - Чему Альфа вас учит?
И сколько вас, вот еще о чем он хочет спросить. Сколько вас - тех, кого научила Альфа.

Вера выглядит так, как будто ничего гаже в жизни не слышала, и Фрэнк разделяет ее отвращение - и кивает: да, он понял.
Лучший способ пахнуть так, как мертвые - это носить маску из кожи мертвеца, но  этого недостаточно, и загадка запаха, исходящего от Джудит, становится понятна.
Мазать, тогда не съедят - обмазаться мертвыми внутренностями, чтобы перебить живой запах, вот как она обманывается мертвецов, вот, наверное, как те люди, о которых говорила Мартин, свободно перемещались между мертвецами.
Фрэнк старается смотреть на это именно так: как на новую возможность.
Им с Верой предстоит долгий путь до фермы - пешком это займет практически целый день, и они собирались выйти пораньше, но появление мертвецов и этой женщины задержало их, и теперь им придется торопиться, а умение сливаться с мертвецами поможет идти напрямик, по шоссе, а не лесными извилистыми дорогами, чтобы избежать встреч с группами мертвых.
Но Вера права: Джудит не вызывает доверия, и кто знает, не научила ли ее эта упомянутая Альфа лгать, лгать специально, чтобы обречь на смерть тех, кто будет допытываться до их секрета.
Нужно попробовать. Необходимо - Фрэнк не собирается соваться навстречу мертвым, не имея никаких гарантий, что слова этой женщины, не то очень коварной, не то действительно умственно отсталой, правда.

- Нужно заманить одного из мертвецов сюда, - предлагает Фрэнк, поглядывая на Джудит, но та занята разглядыванием собственного пальца, блестящего от крови.
- Я займусь этим, присмотришь за ней? Ее нож вон там, - но пока не похоже, что она собирается им пользоваться. Не заметно даже, что она о нем помнит, выглядит совершенно завороженной выступающей из пореза кровью.
Ее словам они собираются поверить, спрашивает сам себя Фрэнк - и сам же себе отвечает: не поверить, а проверить.
Но перед тем, как исполнить свою задумку, Фрэнк подходит к стулу, на котором сидит их пленница.
- Где там? - говорит он. - Джи-Джи, твой дом там, где Альфа? Где это? Как долго ты шла?
Джудит медленно переводит на него не моргающий взгляд, потом слизывает с нижней губы пятно крови.
- Там, - снова говорит равнодушно. - Там. Нужно идти долго.
Фрэнк выпрямляется: нет, этот источник информации не слишком надежен.

Может быть, нож ей для этого, думает Фрэнк, пока переходит к дверям у подъезда скорой. Для того, чтобы подновлять запах мертвецов на себе - тогда его острия вполне достаточно, если речь идет только о том, чтобы вскрывать гнилые брюшные полости.
Мертвецы толпятся у главного входа - их стало больше, а может, они бродили по территории еще с ночи, к тому же, Фрэнк замечает еще нескольких, тоже направляющихся к остальным. У мертвых очень силен стадный инстинкт - вот и сейчас они сбиваются в толпу, привлекая друг друга. В их глупости спасение для живых, но не тогда, когда они собираются большой группой, и Фрэнк выжидает за углом, пока не замечает одинокого мертвеца, нетороплива бредущего от разрушенной стены.
Этот мертвец невысокий, хрупкий - Фрэнк не сразу понимает, что это ребенок, а затем узнает и курточку, и небольшой голубой рюкзак за спиной ребенка. Это Алетта Саммерс, та самая девочка, которую они искали, отложив окончательную эвакуацию, и в этом настолько чудовищная ирония - они же искали Алетту несколько дней, но безуспешно, и вот она сама пришла обратно, домой, но слишком поздно - что Фрэнк некоторое время высматривает другого подходящего мертвеца, но все остальные держатся группами, и Фрэнк не собирается тратить патроны без необходимости, учитывая, какой путь до фермы им предстоит.
Алетта - то, чем она стала - так и бредет вдоль больницы, наверняка желая присоединиться к другим, но затем замечает Фрэнка, который так и сомневается, и сама сворачивает к нему.
Фрэнк не верит в судьбу, но раз уж мертвец сам идет к нему, нерационально будет отказываться от этого решения. Фрэнк отступает, заманивая мертвеца за собой - еще несколько мертвых замечают его и тоже идут, но они слишком далеко, и когда Фрэнк оказывается внутри больницы, он успевает вновь запереть дверь прежде, чем мертвый ребенок вцепляется ему в рукав.
И вот теперь Фрэнк вытаскивает пистолет и стреляет прямо в голову - выстрел наверняка перебудоражит мертвецов вновь и приманит их и к этому входу, но если Джудит не врет, это перестанет быть проблемой.

- Снаружи их стало больше, - кратко информирует Фрэнк, возвращаясь в вестибюль перед центральным входом. - Но других живых среди них я не заметил. Они пока не собрались в большие группы, но скоро соберутся, тем более, услышав выстрел.
Он опускает принесенного мертвеца на пол, отряхивает руки - глупая привычка, но он никак от нее не избавится.
- Она сказала что-нибудь еще? У

При мысли, что вот такие шпионы, как Джудит, могли слоняться вокруг Сент-Луиса задолго до того, как живые узнали о том, что это в принципе возможно, ходить среди мертвецов, Фрэнк морщится.
- Да, я так и предполагал - Мартин рассказывала, что видела таких как... Джудит недалеко от Уайт-Бэар-Лэйкс, - соглашается Фрэнк, кидая короткий взгляд на Джудит, но ту не впечатляет собственное имя, произнесенное им.
Не переставая повторять одно и тоже, она соскакивает со стула - Фрэнк хватается за пистолет, но Джудит не обращает на него ни малейшего внимания, опускается на колени рядом с мертвецом, тянет мертвого ребенка за руку к себе, как будто хочет убаюкать, и ее крики прекращаются.
- Мертва, - бормочет она разочарованно, почти прижимаясь лицом к мертвецу. - Мертва... Плохая.
- Почему плохая? - спрашивает Фрэнк, но Джудит будто не слышит, продолжая обнюхивать мертвую девочку.
Фрэнк устало трет лицо - на них немало навалилось за последние дни, но нужно еще немного, и в лице Веры решимости хватит на них обоих, и хотя между ними не заведено ничего подобного, Фрэнк может сказать, что любит в ней эту решимость.
- Давай посмотрим, как это делает она, заодно выясним, не соврала ли она, - предлагает он - ему тоже нелегко поверить в то, что они собираются сделать, но именно это они и сделают.

Фрэнк поднимает ее костяной нож, возвращается к Джудит, по-прежнему баюкающей мертвеца и что-то шепчущей ему на ухо.
- Джи-Джи, милая, - Фрэнк опускается на корточки, показывает Джудит ее нож, держа его за рукоятку. - Это же твое?
Джудит бросает на него быстрый взгляд из-за спутанных волос, прижимает к себе Алетту:
- Плохие, плохие, - продолжает бормотать, стараясь загородить мертвеца от Фрэнка, но когда он покачивает ножом перед ее лицом, ее взгляд следует за рукоятью, обвязанной когда-то цветной лентой.
- Это же твое? - терпеливо спрашивает Фрэнк. - Такой красивый нож, и яркая лента, очень красиво... Этот нож и лента принадлежат тебе?
Джудит облизывает сухие потрескавшиеся губы, не переставая следить за этим покачиванием, а затем как-то воровато тянется к ножу, но Фрэнк успевает убрать нож.
- Я отдам тебе его, - продолжает он, - если ты покажешь, как ты делаешь так, чтобы от тебя правильно пахнет. Ты же покажешь?
Нож по-прежнему близко, но вне пределов ее досягаемости - и Джудит будто разрывается между необходимостью держать мертвеца и желанием завладеть обратно своей собственностью.
- Ведь покажешь?
Наконец она кивает, опасливо смотрит на Фрэнка и прямо на заднице ползет к нему, рука Алетты с глухим шорохом тянется за ней по полу.
- Дай, - Джудит снова пытается заполучить нож, и Фрэнк отдает ей нож.
Она тут же прячет его в складках худи.
- Что?! - Фрэнк дергается к ней, но Джудит уворачивается, все еще обхватив мертвеца.

Спустя некоторое время им удается разлучить мертвеца и Джудит - и когда до той доходит, что именно Фрэнк и Вера собираются сделать, с ней случается самая настоящая истерика.
- Нет! - кричит она, загораживая мертвое тело собой. - Плохие! Плохие!
Ее приходится связать ее же худи на манер смирительной рубашки, но даже тогда она продолжает метаться по помещению, пытаясь оттолкнуть Фрэнка, наклонившегося над мертвецом.
- Подержи ее, пожалуйста, - просит Фрэнк, вытаскивая свой нож - куда длиннее, чем нож Джудит. - Не хочу, чтобы она толкнула меня, когда я пытаюсь вскрыть брюшную полость.
На нем перчатки - хорошо, что они захватили их вчера с улицы, слишком усталые, чтобы вспомнить об этом до того, как забаррикадироваться в больнице - но Фрэнку все равно не по себе, когда нож входит в мертвую плоть, а разрез ширится, напоминая трещину в земле.
Крови почти нет - она будто загустела внутри тела, потемнев и став похожей на жидкий пудинг. Фрэнк режет и режет - и уже не уверен, хватит ли им с Верой, чтобы маскировка удалась, пока Джудит хнычет и верещит что-то неразборчиввое. Фрэнк режет и режет - и это далеко не худшее, что им предстоит, но в одном Джудит права: запах, этот запах тлена и смерти, становится все гуще, заполняет помещение клиники, напоминая, что на кону.
Жизнь - или смерть.

Джудит показывает, как надо - хотя, скорее всего, она просто забывает о них и делает то, чему ее научили, но у Фрэнка тошнота подкатывает к горлу, когда он видит, как она засовывает обе руки в разрез на животе мертвеца, погружая их по локоть. И без того грязное худи становится еще грязнее, а Джудит размазывает темную кровь по лицу, по волосам, по груди, втирая все это в ткань и кожу, продолжая бормотать себе под нос.
- Повезло, что на ферме нам есть, во что переодеться, - вполголоса говорит Фрэнк, пытаясь сохранить бодрый настрой и себе, и Вере.
Повезло, что есть, во что переодеться, повезло, что есть вода - пусть холодная, из скважины, зато в достатке, потому что насос работает от уцелевшего до сих пор ветряка, и вода там достаточно глубоко, чтобы не замерзать даже зимой, при низких температурах, а еще повезло, что на ферме есть настоящая дровяная печь, на которой прежде, наверное, сушился урожай, а сейчас они с Верой могут нагреть воду, чтобы смыть с себя как следует всю эту грязь.
Когда дойдут.
Если дойдут - но Фрэнку больше нравится "когда".

Подражая Джудит - и это не то, что приносит ему удовольствие - Фрэнк тоже размазывает внутренности мертвеца по накинутой куртке и капюшону. Мазать лицо ему не хочется, так что он проводит пару полос по подбородку, вот сейчас действительно радуясь, что не было случая побриться, потому что не уверен, что его не убьет эта зараза, попав через любую царапину. Руки им с Верой защищают перчатки, и, если не поднимать головы, пониже натянуть капюшон и не приближаться слишком близко к мертвым, то им удастся выскользнуть.
- Давай помогу со спиной, - предлагает он Вере - их одежда по сравнению с одеждой Джудит все еще слишком чистая, а им нужно замаскировать запах живого, и тут, считает Фрэнк, лучше пожертвовать одеждой, чем жизнями. - Я бы сейчас с радостью услышал, что все будет в порядке.
Джудит сидит возле тела, взялась заплетать спутанные волосы Алетты в косу, но Фрэнк ее не подгоняет - им все равно нужно времени больше, чем ей.
Его перчатки скользят по куртке Веры, оставляя на спине полосы темной, густой крови, больше похожей на жидкую грязь. Это не первый мертвец, чью кровь Фрэнк видит, и они пару раз обсуждали этот феномен с Верой - пару раз, потому что их разговоры обычно посвящены актуальным задачам и планированию будущего, а не бессмысленным теоретизированиям в той области, в которой они оба профаны - но он все равно не знает, как давно мертва Алетта, чтобы сказать точно, это загустевание естественный процесс или дело в вирусе, поразившем их всех.
Единственное, что он мог бы узнать - это то, как девочка умерла, но Фрэнк не хочет этого знать: ее тело он бы тоже закопал рядом с братской могилой, но на это, пожалуй, уже нет времени.
Они потратили вчерашний день на то, чтобы прибрать здесь по мере своих сил - все равно было слишком поздно, чтобы пускаться в долгий путь, а больница давала возможность переночевать не под открытым небом, сегодня же сентиментальность и вовсе нерациональна, и Фрэнк отгоняет от себя мысли о том, что Алетта останется непогребенной.
Может быть, они вернутся сюда позже и похоронят тело - а может быть, вернутся весной, если доживут до весны. Достаточно будет лишь закрыть дверь, чтобы в здание не пробрались дикие животные, а холод замедлит и без того медленное разложение.

- Ты думала о том, как мы выйдем? Сначала не помешает проверка, - так же тихо говорит Фрэнк - Джудит вроде бы и не слушает, но ему не хочется, чтобы она слишком многое узнала об их планах до того, как они остановятся на чем-то конкретном.
Он стоит прямо за спиной у Веры, размазывая кровь по ее плечам, так что ему не нужно стараться, чтобы она его услышала.
- Если все это на самом деле обман, мы не отобьемся, открыв двери. Нужно попытаться выбраться иначе - и сначала выпустить ее... Может быть, через служебный выход, если удастся его разобрать тихо и не привлекая внимания, или есть еще выходы? Я закончил. Сможешь сделать тоже самое с моей спиной?
Ему не хочется покидать больницу, но это чувство всего лишь страх перед неизведанным. Фрэнк знает, что оставаться здесь нельзя, и знает, что им есть, куда идти. После падения Пятого он долго был в дороге - и хотя Сент-Луис-Парк за эти полгода с лишним практически стал ему домом, Фрэнк еще не успел забыть основное правило: нельзя оставаться там, где не можешь гарантировать безопасность. Больница больше не безопасное место, Медведи постарались, и им с Верой следует уйти.
К тому же, есть еще Джудит - и, возможно, она сможет рассказать им что-то еще, в другой, более располагающей к беседам обстановке.
- Возьмем ее с собой?

Фрэнк не возражает против решения Веры насчет Джудит - она права в том, что эта женщина обуза, к тому же, не слишком приятно иметь поблизости шпиона чужой и, быть может, враждебной группы. Лучше, если о ферме останется мало кому известно, это хоть слабо, но все-таки гарантирует некоторую безопасность.
Джудит, очевидно, тоже не горит желанием идти куда либо в компании живых, и едва проход с кухни открыт, проскальзывает через открытую дверь, не выказывая ни малейшего страха перед возможностью столкнуться с мертвецами. Фрэнк хочет напомнить ей о маске, которую так и несет в руке - подобрал с пола в последнюю минуту - но она уже отбегает дальше от здания, останавливается и кричит, что они плохие, управляясь со своим словарным запасом. Даже то, что они вымазаны кровью и внутренностями мертвеца, не делает в ее глазах их хорошими - и Фрэнку в самом деле хотелось бы знать, почему. Потому что они живые? Потому что они не ходят среди мертвецов? Потому что они не принадлежат к людям Альфы?
Каждый вариант достаточно плох, так что да, Вера права: компания Джудит, непредсказуемой и тем опасной в силу ее мнимой или настоящей умственной отсталости, им ни к чему.

- Да, помню, - отзывается Фрэнк. - Будем делать так же. Не станем торопиться, главное только пройти через тех мертвецов, что... Подожди, смотри!
Он удерживает Веру в дверном проеме, потому что из-за угла, со стороны разобранных и увезенный в Бернсвилль теплиц выходят мертвые - сначала двое, потом еще один, а затем целая группа.
Должно быть, их привлек крик Джудит - они реагируют на шум, причем, на любой шум, но, что примечательно и кажется Фрэнку косвенным доказательством того, что она все же рассказала им правду о маскировке, не на нее саму.
Она стоит в паре десятков шагов от спасительной кухонной двери, опустив голову, сейчас вновь похожая на мертвеца - Фрэнк давит инстинктивное желание крикнуть ей, чтобы она возвращалась, чтобы спасалась, и ему приходится напомнить себе, что Джудит не погибнет, что она пришла сюда с мертвыми и чувствует себя среди них довольно комфортно.
Что ее научила эта Альфа, кем бы она не была, как сделать так, чтобы мертвецы ее не тронули - и сейчас время эксперимента, время проверки, рассказала ли она правду.
Похоже, что да, потому что мертвецы при виде нее не выказывают ни капли энтузиазма, идут по прежнему неторопливо по прежней траектории, явно принимая ее за свою.
- Кажется, работает, - тихо делится Фрэнк очевидным наблюдением, но все еще выжидает, держа Веру за локоть, хотя едва ли в этом есть нужда: Вера Моррисон не из тех, кто действует очертя голову, и это нравится ему в ней помимо интересной внешности и интеллекта.

Кажется, работает, и мертвецы подходят все ближе к Джудит, пока она стоит неподвижно, давая им обойти себя, а затем разворачивается - неуклюже, как-то механически, все сильнее напоминая мертвого - чтобы слиться с их небольшой группой, снова замаскироваться под одну из них, и сначала это тоже работает, мертвецы не обращают на нее никакого внимания, идут по-прежнему медленно, бесцельно, и Джудит идет с ними, удаляясь от кухонной двери, где стоят Фрэнк и Вера, незамечаемые этими мертвыми совершенно...
А затем что-то происходит. Один мертвец дергает головой, как будто что-то привлекло его внимание, второй, они принимаются рычать, сбиваются с шага, оглядываются.
Фрэнк пытается понять, что происходит, вглядывается в разворачивающуюся картину, и его взгляд цепляется за небольшое пятно на асфальте, которое остается на месте, где только что стояла Джудит. И за другое - на несколько шагов ближе к двери. И за еще одно прямо у дверей - кровь из пореза на ее пальце.
Ворчание мертвых становится громче, они обступают Джудит со всех сторон, кажется, она пытается покинуть этот круг, но у нее не выходит, по крайней мере, не выходит, притворяясь одной из них.
И когда она кричит, Фрэнк понимает, что запах свежей крови пусть не сразу, но перебил маскировку.
- Плохие! - выкрикивает Джудит. - Плохие! А-а-а!..
Ее крик обрывается резко, каким-то тошнотворным захлебывающимся звуком, мертвецы хватают ее, она бьется в их руках, но они уже роняют ее на асфальт, рвут на части, вгрызаясь в ее тело, в ее руки, горло, откусывая, отрывая куски живой теплой плоти, к ним ковыляют все новые и новые мертвые, стекаясь отовсюду, привлеченные этой смертью, привлеченные трапезой, ведомые каким-то невероятным инстинктом.

Джудит вскрикивает еще несколько раз - пока крики не умолкают.
- Давай выйдем через центр, там ближе к воротам, - шепчет Фрэнк, которому по прежнему не хочется привлекать к ним с Верой внимание, пусть они и замаскировались и не истекают кровью.
Мертвецы, рвущиеся в центральный вход, утеряли задор, разошлись, наверняка поспешив на шум, знаменующий результат охоты их более успешных собратьев, так что Вере и Фрэнку удается выйти без труда на пустое крыльцо, но когда они спускаются и преодолевают почти половину расстояния до ворот, срезая путь через остатки грядок, сейчас пустых и вытоптанных, им навстречу выходит еще одна группа мертвых.
Фрэнк опускает голову, чтобы капюшон как можно лучше укрыл его, и видит только ноги, ковыляющие навстречу, ноги, босые и обутые в сапоги, сандалии и ботинки, полнейшая эклектика, полное отсутствие рамок и ограничений, погодных или накладываемых модой.
Он сжимает пальцы Веры, чувствуя, как напряжена ее рука в перчатке.
Момент истины, понимает Фрэнк. Вот что это такое - момент истины.

Отредактировано Frank Whittaker (2021-12-05 13:11:43)