Пальцы обхватывают металлическую перекладину. Крепко сжимаются вокруг нее. Та приятно холодит кожу. Шероховатостями впивается в ладони. В мышцах зарождается напряжение, которое выталкивает тело наверх.
- Тридцать, - слышит она за спиной голос Гамбурга, который взглядом прожигает дыру в ее спине.
Она привыкла к его взглядам. Он постоянно смотрел на нее. Следил. Наблюдал. Потому что не доверял. Долгое время не доверял. Все ждал чего-то. Чего? Что сорвется с цепи, как паршивая дикая псина? Ведь отказаться от крови, когда ты ее уже раз попробовал, становится трудно. Невозможно, если ты - животное, натасканное убивать. Большую часть жизни ее учили именно этому. Избавляться. Подчищать следы. Убивать тех, кто привык убивать сам.
- Тридцать один, - капли пота пропитывают тонкую ткань футболки, влажное пятно темнеет, расползаясь промеж лопаток.
Чистильщик. Так ее называли за глаза. За спиной. В устных отчетах. И никогда - в лицо. Ей вообще редко кто-то смотрел в лицо. Череп, скелет, коса. Смерть придет, у нее будут твои глаза... это все херня. Галимая лирика. Никто не хочет видеть глаза своего убийцы. Никто не хочет знать, как выглядит его смерть. А, если ты увидел Зою, значит, это последнее, что ты увидел в этой жизни. Поэтому ее предпочитали обходить стороной.
- Тридцать два, - она слышит стук металла о металл - пистолет, который Гамбург разбирал и чистил, ложится на блестящую поверхность стола.
Она быстро к этому привыкла. К неприятию. Страху, который вызывала. И одиночеству. К последнему - проще всего. Долгое время ей казалось, что отношения - слишком переоценены. Что любовь и близость - это то, что делает тебя слабым. Что друзья, семья и любовники - это что-то для домохозяек. Как пушистая палка для пыли со смешным названием. Или робот-пылесос. А потом она встретила Декстера. И он привел ее в Гекату. И она подумала, что все это время ошибалась.
- Тридцать три, - Гамбург взводит курок, проверяет обойму, возвращает предохранитель на место - оружие всегда должно быть заряжено, реальные пацаны - всегда должны быть на измене.
А потом Декстер умер. И она поняла, что была права. Терять - слишком больно. Иметь близких людей - слишком трудно. Думать о ком-то, кроме себя - нерационально. И все-таки, когда она не слышит "Тридцать четыре", но слышит шаги, принадлежащие Рио, и его обеспокоенный голос, она мягко опускается на бетонную поверхность пола, проходит к стойке с оружием и обменивается понимающими взглядами с Гамбургом. Что-то случилось. Уточнять необязательно. Когда что-то случается, это всегда либо SPC, либо мафия. Мафия была на прошлой неделе. Значит, это законники. Вычислили. Отыскали по запаху. По аромату горелого дерева, который они распространили на весь Район, когда избавлялись от раскрытого штаба. Что ж, псы они и есть псы.
- Найди Дублина, - она только кивает в ответ, наблюдая за тем, как спина Гамбурга скрывается в дверном проеме медицинского кабинета.
Он предупредит Женеву. О Монако позаботится Вегас. Рио - в курсе происходящего. Берген - раздает приказы. Дублин... наверное, было бы хорошо, окажись он в постели очередной ночной пассии, но, нет, он на месте. Жаль. Зоя отдает ему один из пистолетов, смотрит за тем, как мужчина, обычно веселый, с серьезным видом собирает свои инструменты. Затем останавливается на пару секунд, переводит на нее несколько растерянный взгляд, будто сомневается.
- Бери все, что можешь, - она качает головой, давая понять, что надежды вернуться лучше оставить прямо здесь и сейчас.
Это место для них тоже потеряно. Спасать его нет смысла. Есть смысл спасаться самим. Хотя бы попытаться.