:биография:
Леви, человек далеко не первого десятка; его гребанная душа бывала в таком дерьме, за которое вряд ли поясняют человеческим языком, за которым стоит немало аморального и больного, впрочем и гуманности там тоже хватает. Леви продолжает нырять всё глубже ко дну, будто пытаясь, наконец, достать. Но понятно и без того, человеческие достижения лишенные морали стремятся к бесконечности, вызывая всё больше удивления и восторга у обывателей.
Леви верит, что однажды его брови окончательно прилипнут к месту и глаза перестанут дергаться от нервных импульсов. Он смотрит на Большого Джо, смотрит на остальных, улыбается из-под хитрого прищура, занимая своё собственное место в синдикате. Чужие глаза отказываются видеть в нём головореза.
Что, простите, это Чистильщик? Раковин и унитазов?
Чужие насмешки легко обрываются конкретными словами — личное и покрытое тайной — брошенные к ногам их же секреты. Секреты есть у всех, "Флора" не даст соврать. Леви оборачивается к кому-то из шутов и говорит своё весомое "А", дополняет его не менее весомым "Б", остального можно не произносить — оппонент временно недоступен, обратитесь к нему после сделки, приободрите его скромной фразой, что он всё ещё нужен синдикату для слаженной работы.

Такой подход Чистильщик называет мотивацией.

Фрагмент 1. Мотивация.
Где-то на грёбаных задворках прокаженного мира его семья еле сводила счёты, живя на пособиях для приёмных детей. Поэтому Леви может назвать тысячу пунктов, как семья НЕ должна выглядеть. Закал с детства научил его жрать стеклянную крошку, как верблюд жуёт колючку, получая очередную возможность прожить сытым этот день. Хочешь жить — будь смышлёным малым.
Его нога не переступает за черту взяток будучи офицером полиции. Ничего личного — говорит в очередной раз его взгляд за толстыми металлическими прутьями. Карьерная лестница строится по такому же плану, поднимая его до той поры, пока не найдется кто посмышлёнее.
— Левиафан Браун? Можно вас называть Леви? — мужчина усядется напротив него, отодвигая кипу из папок на его рабочем столе.
— Да, — лицо Леви останется в напряжении на весь разговор.
— Леви, Леви, Леви, — мужчина поправляет очки с дорогущей оправой и томно качает головой, — у меня нет времени на предыстории, глянь на досуге. Не стесняйся, глянь.
Поверх папок упадёт ещё одна, отличная от остальных, с огромной закладкой посередине. Чеки, выписки, огромная стопка бумаг на его имя. Не его бумаг, если вы понимаете о чём я.
Поздно вечером, он так и не сомкнёт глаз — всё нажитое похерено из-за тупой случайности стать чьей-то жертвой, заметающей следы под его шкуру. По итогам их окажется двое — игроки, сидящие на двух стульях сразу, хотя, один из них попытался сесть и на третий. Черт его знает, как ему так долго удалось продержаться, видать натренированный зад. В целом, давайте не будем склонять текст к насилию и скрутим покороче: есть синдикат, имеет под крылом двух копов, оба копа по договоренности решили слить синдикат полиции и подставить Леви (так получилось), чтобы поднять статус, вот так, а один из копов, и того, решил слить вообще всех. Такая вот подлива, жирная и вонючая. А Леви расхлебывает подливу, теперь как очень заинтересованная личность. Чеки с фамилией одного из копов идут тому на стол, в надежде что копы испепелят друг друга, когда почувствуют запах гнильцы со своей же стороны. Кто бы мог подумать, что им захочется навести другой суеты — свернуть всю операцию и общими усилиями слить Левиафана (шутки ради — понадобился бы слишком большой унитаз).
И той же ночью всё быстро порешается.
— Леви, Леви, Леви, — мужчина поправляет очки с дорогущей оправой, забрызганные кровью, и томно качает головой, — теперь ты знаешь всю историю целиком.
Большая рука в перчатке хлопнет Левиафана по плечу, заставляя того белеть прямо на глазах. Но ведь он видел, видел достаточно в тех бумагах, чтобы оставаться живым. Его взгляд стынет на мертвых телах продажных копов, что как мешки лежали друг на друге.
— Ты чего трясешься? У тебя же тоже была возможность, — спокойно произносит мужчина.
Глаза Леви закрываются в ожидании касания холодного дула, пока колени трясутся касаясь острого асфальта.
— Возможность сдать всех, сдать копов, меня в конце-то концов, — мужчина убирает пистолет и уходит, бросая на прощание пару фраз, — тебе решать как дальше быть, пойти за мной или держать язык за зубами. Я убил ради тебя, а что ты готов сделать ради меня, Леви?
Какой невероятный жест милосердия.

Фрагмент 2. Милосердие
Никто не готов прощаться с жизнью, но все и так знают, что смерть неизбежна.

Свежесваренный кофе заполоняет ароматом помещение, чуть мешаясь со слабыми нотами пропахшего алкоголем и, ещё бог знает чем, ковра. Она сидит напротив, слабо улыбается, делает вид, что всё хорошо. Но исход встречи предрешён, стоило ему появиться в кривой линзе дверного глазка. Его намерения неизменны, и терпение будто бесконечно, именно поэтому его расслабленная манера никак не испортилась даже спустя полчаса ожидания под дверью. Конечно. Конечно! Каждый может подолгу оттягивать эту встречу, прятаться в шкафу, под диваном или вовсе притвориться, что в его голове слишком мало мозгов, чтобы отвечать на бесконечные звонки от синдиката и просьбы исправить неурядицу. Но теперь ничего из этого не имеет значения.
— Очень вкусный кофе, прям очень, — прерывая тишину, он раздражающе сёрпает обжигающим напитком и смотрит сквозь густой пар, — и как только тебе удаётся делать его таким вкусным? Это какой-то секрет? — Никакой игры, это чистое восхищение напитком.
На белоснежных льняных брюках её руки отпечатаются влажным следом, а кожа покроется мелкой рябью, вздымаясь редкими волосками вверх. За скудным разговором уже третий раз прозвучит сигнал телефона о входящем сообщении, вынуждая Леви наконец оторваться от церемониального кофепития.

За лёгким нажатием кнопки прозвучит шипящий голос: «Мам, воспитательница просила забрать меня сегодня пораньше. Надеюсь ты не забыла».

Конечно мамочка помнит, но маленькому ребёнку невдомёк покуда увязла его далеко не святая мать. Сразу за просьбой из телефона расстелится тишина, вязкой пеленой она проникнет прямиком в мозг, и это не самые приятные ощущения. Нерадивая мать не могла произнести ни слова, будто язык прилип к зубам; силы покинули её, оставляя в приоритете лишь страх — совершенно безупречную защиту, повелевающую не шевелиться, покуда взгляд хищника не сойдет с дистанции.
— Просьба? Желание напоследок? — Леви устало выдохнет и безынтересно отвернется к окну, позволяя глазам отдохнуть на текстуре грязного стекла.
— Гори в аду, сука, вместе со своим грёбаным синдикатом! — разливая злобу по сторонам, она скалит зубы сразу после и от безысходности бросается пустой чашкой в Леви.
Можно подумать, что её последние слова могут ранить. Херня.
Он отряхивает скупые брызги салфеткой с белой ткани. А потом её взгляд мгновенно стынет стеклом, устремляясь в пустоту. Бездыханное тело напротив совершенно не ново для Чистильщика и убеждаться в исполненном долге нет необходимости.
— Надеялся на более вменяемую просьбу, — сквозь разочарованную улыбку прошепчет он, склоняясь над телом ближе к столу; его рука в перчатке развернет пустой бутылёк этикеткой к лицу, — ну, может там — позаботьтесь о моем ребёнке.
Телефон на столе последний раз просигналит о входящем сообщении, чьё наполнение никак не отличится от предыдущего. Сорванное фото со стены, ребёнку явно не больше четырех, хотя кто знает этих детей, что два, что пять, что семь — Леви не различает их.

Администратор без проблем отдаёт последнего оборванца из детского сада, желая поскорее избавиться от хлопот, а девочка без сомнений берёт незнакомца за руку, будто она уже уловила едва видимую связь.
Никто не может запретить появиться ему в таком виде. Его выбор не смеет вызывать сомнений, так говорит сам Большой Джо.
Вот так просто он возникнет на пороге с ребёнком на руках.
— Боже, только не говори, что ты собираешься её оставить.
— Мне подумалось, что можно подкинуть к кому-нибудь, к Сьюзи например, у неё вроде трое своих, четвертую не заметит, это как щенков подсаживают к кормящей суке.
— У людей так не работает.
— Она мне должна, она должна самому Джо, так что мне всё равно, как это работает.
— А моя мама? Мама вернётся за мной? — ребёнок дергает мужчину за подол пиджака, вопрошая откуда-то снизу скромным детским голосом.
— Нет, кузнечик, она больше никогда не вернётся, — Леви вытащит из кармана горсть шоколадно-клубничных конфет и вложит их в руки девочке, — если ты смиришься с этим сейчас, то в будущем сможешь изменить мир, если захочешь.
Может поэтому Леви всё ещё способен просыпаться по утрам в хорошем настроении, способен выполнять приказы синдиката не напрягая морщин лица, это такая защита организма — цинизм.

Фрагмент 3. Цинизм.
Ему не забыть той цветастой рубашки, что скатывалась по её плечам, открывая вспотевшую, забрызганную кровью, кожу.

Масштаб бедствий с 2019 года давно описан другими словами, более точными и страшными. Вирус, вакцина, зомби. И перевод Леви в FBI, совсем  не кстати. Большой Джо подаст руку помощи быстрее бравой армии, только Леви не успеет воспользоваться ей.
"Мы будем ждать у входа не больше десяти минут, дальше — мы уезжаем"
Эвакуация вела к страшным последствиям, всё вмиг испарялось, нет провизии, нет бензина, только животная спешка, давка и крики. Бетонные мегаполисы пали под натиском мертвецов.
Сейчас, сидя в машине его руки закрывают лицо; полнейшее смятение, безысходность проглядывается между пальцев в его глазах, что уставились в пустоту за грязным лобовым стеклом. По гладкой поверхности медленно стекает алая жидкость, она же капает и с серого шершавого потолка, захватывая за собой остатки мозговых кусочков.
Пять минут назад она кричала на него, а десять минут назад просила помочь. С радостью он протягивал ей руку помощи, сверкая новой полицейской формой и свежевыданным пистолетом. Приближенным назначались места в автобусах по блату, она не стала исключением. Только никакого автобуса не приехало, никого не вышло на связь — брошенные на произвол люди в панике хватались за всё, что можно. Машина Леви также была атакована и когда отец одного из семейства наставит на него ствол с просьбой выйти, Леви машинально выстрелит первым. Прям так, на глазах у своей сестры, на глазах у семьи умирающего мужика, захлебывающегося кровью пару минут. Это спровоцирует бунт, терзая Леви от ненависти — мать, бабушка, какая-то посторонняя женщина — кто-то хватается за руль, кто-то тянет Леви за плечо, крик не помогает, предупреждения тоже. Только выстрелы освободят его от чужих рук, оставляя его дышать в скором темпе с широко открытыми глазами. Взгляд сестры ужасается происходящему, она кутается в цветастую рубашку ещё сильнее, желая спрятаться от всего подальше, подальше от Леви. Они ведь просто хотели спастись, думает она, но Леви думает иначе, опыт подсказывает, что иногда ради спасения нужно прокладывать свою дорогу по костям. Он просто не отдал этот выбор им. Перед машиной останется стоять подросток, вероятно из мертвых чей-то сын. В его руках нож, но атаковать он не намерен, как и не намерен просить помощи. Немая сцена. Выстрел. Из всех вариантов, созданных за долю секунды в голове Левиафана, он выбрал именно этот — убить последнего. То ли жест гуманности, то ли воплощение жестокости.
Дорога свободна, можно продолжать путь молча в сторону спасения, именно такие мысли осели в голове Леви. Он открывает машину, кладет свой Beretta M9 под лобовое стекло и проворачивает ключ до жужжания.
— Я.. я не могу. Нет, не хочу. Не хочу с этим жить, — за секунду её руки схватятся за пистолет, вставляя его дуло вплотную к нёбу и мгновенно нажимая на курок.

Урок на всю жизнь.

На контрольном пункте он бросит машину прямо так, похоронив навсегда тело внутри железной банки. Если бы у порога Дистрикт I не оказалось важных людей, чьё мнение для Леви далеко не безразлично, вряд ли бы у него осталось мотивации заходить внутрь.

Если вы вдруг дошли до конца, весьма занятно. Леви должен польстить такой интерес, пускай последние три года он и не любит постороннего внимания. Дистрикт I не оставит хороших впечатлений, только животный интерес, как не утонуть в этом диком мире. Стоит сказать, что нехватка кадров в Дистрикте I довольно быстро приведёт его к SPC; так угодно Большому Джо, а значит так угодно и самому Леви.
По факту у Леви нет право свободы. Он зависим.
Леви коротко комментирует этот мир, как грёбаный рандом, рулетка, которая хаотично выдает значения, пытаясь как можно быстрее всех убить.