Нога болела зверски, при каждом шевелении ноющей такой тупой протяжной болью отдавая, которая затем по всему телу распространялась, выше поднимаясь, что порой даже дыхание приостанавливалось. Но Сэт все равно упрямо двигался, хотя ему сказали, что нельзя, потому что гипса в общине не было, да и перелом был не открытый, но то даже хуже, потому что ногу ему вправляли по наитию, а затем туго перевязывали, что даже кожа в том месте побелела, но то чтобы кость срослась.
Он как бы умом то понимал, что надо просто лежать или сидеть и ногу в покое держать, чтобы не дай Бог искривления не пошло, но для Сэта Клэйтона быть обездвиженным значило хуже, чем проклятье любое или в Ад дорога. Уж лучше бы сразу сдох, как с вышки с этой хуйнулся, но нет же, теперь ему вот так вот сидеть и не двигаться.
Он не то чтобы и до этого свободно перемещался, общину там покидал и все такое, но даже вот так территорию пересечь уже приятно было, с Фредди на вахту заступить, а тут же теперь даже этого был лишен. А тут еще врачи эти долбанные, сказали ему, что как минимум недели две надо сидеть и не двигаться, а может и больше, если рейдеры в итоге гипс не найдут, чтобы нормально на ногу наложить. Дерьмо.
Оно же может и быстро бы нашли, если бы не зима, а теперь на тачках территорию не покинуть, а на своих двоих оно же никак нормально не пересечешь территорию обширную. А если здесь нет, так это еще дальше двигаться надо будет, а Сэт что-то сомневался, что кто-то из рейдеров на такой риск ради него пойдет. Еще бы ладно кто-то из знакомых там, друзей мог за пределы выйти, но тут и не то чтобы враги, а просто скорее знакомые да товарищи были, поэтому нахер его с нуждами в легкую послать могли. Но тут у Клэйтона тоже план был. Он думал вот как раз Престона к себе позвать, да об услуге попросить, сказав, что тот тогда сможет Боба у себя в комнате на ночь оставлять, раз кошак ему так полюбился. И может Шон тогда ему гипс поищет, они же вроде как не плохо ладили.

Летти то конечно сказала, когда вон с час назад к нему заходила, что хорошо, что он жив вообще остался, с высоты такой упав. Но то тоже, это с какой стороны посмотреть, что хорошо. Ведь если бы сдох, то и мучений бы таких не испытывал. Она еще как назло хихикать начала над ним, шуточки всякие отвешивать, чтобы ему настроение поднять, но он в таком мрачном расположении духа пребывал, что это только бесило.
Потому сестру он на вахту послал, радуясь даже почему-то, что она вместо него к Фредди поднимется. Потому переживал он за нее постоянно, даже если не говорил ничего, а Кинг он за ней присмотрит, в этом Сэт был уверен. Она же вроде даже как пить бросила, или при нем перестала, а если он тут сидеть будет постоянно, то как присмотрит за ней? Как убедится, что она не наебывает? Пиздец. Знал, что как только так сразу надо с Фредди пересечься да приглядеть за Летти попросить. Кинг, он же хоть любовью к ней и не воспылал, да и всегда как будто сестра его ему не нравилась, но если Сэт попросит, то сделает. Но это не сегодня точно, сегодня фахта долгая, в ночь, оттого Клэйтон и вину свою ощущал, что Летти вместо него пойдет, а потом Фредди отоспаться надо будет, потому что к вечеру опять на два часа на вышку поднимется, а может и на четыре, если еще за Сэта отрабатывать будет.

Свет от свечи чуть подрагивает, отражаясь на стене, когда Клэйтон на постели сидит и в книжку взгляд свой фокусирует, которою ему Летти где-то раздобыла и принесла, чтобы не скучно ему было. То правда чтиво отвратительное было, книжка какой-то Джулии Куин с идиотским названием «Герцог и я», про какую-то наитупейшую семейку 18 века, которые все никак поженится не могли с теми, кого писательница им в супруги пророчила. Полюбому Летти ее специально ему нашла у Эдди в бывших вещах, что та после побега оставила, чисто чтобы поржать, когда он читать ее будет. Лучше бы у Шона что-то взяла, у того пусть книги и тяжелые были, так хоть про войнушку что-то.
Но он все равно читать пытается, потому что делать то больше нехер, а спать не хочется, как на зло. И пусть он постоянно с повествования сбивается и страницы по три перелистывает, тупо чтобы какие-то нудные моменты перемотать, чисто диалоги выцепляя, все равно читает, иногда прям тяжело так вздыхая, потому что ну пиздец эта баба понаписала, ей Богу, как фантазии еще хватило.
Тихий стук в дверь его наконец-то от чтения отрывает. Сэт на руках приподнимается и с постели ноги спускает, чтобы потом на одной к двери подскакать. Вообще можно было и на постели остаться, дверь то открыта была, но не хотелось Клэйтону ни перед кем слабость проявлять.
Он дверь открывает и стон разочарования сдерживает, когда за ней обнаруживается Хлоя. – Блять, - Срывается с его губ, но он все же ее в комнату пропускает, неловко попятившись. Он может и не рад был ее видеть, но вдруг она с новостями хорошими о гипсе этом пришла, или принесла чего. А может он просто был рад ее видеть, где-то в глубине души, но скрывал это даже от самого себя. – Что надо? – Грубо спрашивает, руки в замок на груди сцепив и в блондинку взгляд свой вперив. Стоять вот так на одной ноге совсем не грозно было, но лучше все равно его всерьез воспринимать, потому что он и с одной ногой может уебать так, что мало не покажется.

Она проходит в открытую дверь его комнаты, он все еще не может до конца понять рад он ее видеть или не то, чтобы очень. Стоять вот так на одной ноге зависнув, было не самым удобным, да и нога начинала побаливать, но демонстрировать Хлое свои слабости ему не хотелось. Вот только не ей.
Поэтому он терпит. Смотрит на нее и терпит, собирая все силы на то, чтобы в вертикальном положении удерживаться, вот только от усердия на лбу начала капелька пота собираться, а его, кажется, слегка со всего этого потряхивать.
Пузырек с таблетками он ловит на лету, тем не менее говорить за это «спасибо» Хлое не намерен. Вместо этого он отворачивается и кое как до кровати доходит, почти не заваливаясь при каждом шаге, и на постель свою опускается, лишь после этого на девушку взгляд свой возвращая. – Это все? – Недовольный такой, с вызовом на нее смотрит, как будто ожидая в ее появлении скрытого подвоха.
- Или решила еще что-то дополнить к этому? – Он выгибает вопросительно правую бровь. – Например, начать свои стенания на счет моего убийства той псины?

Да, воспоминания о том дне еще свежи были в памяти. И Сэт совсем не чувствовал за собой вины за то, что сделал. Может, совсем чуть-чуть где-то глубоко внутри за то, что Хлоя это видела, да и Фредди тот же, который правда так до сих пор никаких мыслей по этому поводу не озвучил, как будто и не было этого события в истории Сэта Клэйтона.
Вот только Хлоя не забыла, это он понимал. Она так легко такие события из головы не вытаскивает, надежно запирая их в самом темном углу воспоминаний. Она всегда так делала, чтобы удобно вытащить их в момент их самых сочных ссор и бросить ему в качестве белой перчатки вызова на дуэль. Это его в ней всегда особенно бесило.
Сука, почему нельзя проработать какую-то проблему или то, что гнетет заранее? Но нет, Хлоя как сраный нюхлер золото, читай говняные события, по карманам распихивала, чтобы в момент срачей они из нее, как золото из нюхлера сыпались во все стороны.
Вот и сейчас, он знал, что она бы с радостью эту тему подняла, прошлась бы по нему своим мнением, которое у нее всегда по любому поводу имелось, но сдерживалась, прикрываясь деланным таким воспитанием. Вот только в отличие от событий до, сейчас ему было как-то определенно поебать на то, что она там считала.

- Ты не сможешь заставить меня испытывать чувство вины. Так что, если ты за этим сюда пришла под предлогом доставки таблеток, то можешь закрыть дверь с другой стороны. – С металлом в голосе произносит Сэт. Когда-то он бы ее выслушал, может даже принял во внимание ее пожелание по его поведению, при хорошем раскладе даже откорректировал бы свои действия, а может даже проработал бы в качестве работы над ошибками. Но то время прошло.
- В конце концов Не тебе меня жизни учить. Я собаку убил, а ты нашего ребенка. Так что шах и мат, мы друг друга стоим. – Зря он, конечно, это сказал. Возвращаться к тому, что между ними барьером стояло, не то, чтобы хотелось. Но Хлоя всегда вот так на него как красная тряпка на быка действовала. Лучше бы она вообще не приходила, старые раны своим присутствием не бредила.
И не мог он точно сказать, смог бы ее, когда простить, может быть и нет. С того времени много воды утекло, они же зомбиапокалипсис прошли, путь этот был долгий: Белойт, затем тюрьма, после вот в Уайт-Бэаре поселились. И раз оно до сих пор в душе клокочет, значит наверно не так просто Сэту это все заживать.
По-хорошему надо было наверно к Холли сходить, обратиться, попросить ему терапию какую провести, умные консультации назначить. Но не хотелось ему, чтобы в его душе то-то копался, не готов он был. Ведь даже Летти пыталась, не раз пыталась эту тему начать, расспросить, и про Хлою расспросить, он ведь ее все равно тогда в дата-центре спас, с собой потащиться позволил, а можно было ее там бросить на съедение зомбарям.
Но он даже сестре ничего сказать не мог. Хотя ближе нее, ну, кроме Фредди, ведь никого нет. Но Кинг с таким не полезет, не спросит, если сам пиздеть не начнешь, а Летти она может, она в этом плане и проста и назойлива. Но он не смог себя пересилить. Такое ведь, когда говорить начинаешь, оно в глотке как будто застревает.

Злость клокочет в нем и разрастается деревом ненависти в душе, раскидывая свои ветви в стороны прямо от сердца, с каждым его биением расширяя радиус своего влияния. От былого самообладания не остается и следа, а он ведь так старался. Но каждое слово Хлои вонзается в него как будто она метает острые как бритва ножи.
И дело не в словах, которые она произносит, в них ведь ничего такого нет, но она необъяснимо его бесит и вот этот белый флаг, который она несет в своем голосе, с каждой минутой набирающим обороты на звуке, бесят его сильнее, чем даже ее извечные слезы, которые они силиться пролить при каждой его неудобной ей фразе.
Он проигнорировал полет ее куртки в сторону, проигнорировал даже посадку на стул, который поставила тут Летти вовсе не для ее задницы, проигнорировал эту эгоистичную надменность и уверенность в том, что она контролирует происходящее. Нихрена это не так, Хлоя, не обманывайся, контроля в твоих руках так же мало, как и человечности в сердце. Сэта Клэйтона не обманет ни этот искренний провинившийся взгляд, ни легкое дрожание ее губ, так противопоставленных силе в голосе, как будто речь эту она заготовила задолго до того, как появилась возможность ее проговорить.

Он чуть подергивает носом, на миг скривившись от этой фальши, но вновь взял себя в руки. Демонстративно снял крышку с пузырька таблеток, потреся их при этом как можно громче, будто это маракас, чтобы заглушить ее голос, чисто на зло. Затем отправил две таблетки в рот, раскусывая эту горечь, так же демонстративно шевеля челюстью, но то, чтобы отвлечься от желания пиздануть по ней, а не потому, что было ебать как вкусно.
Он никак не пытается вклиниться в ее монолог, потому что пошла нахер, чувствует, что если начнет говорить, то весь дом на уши поднимет и соседи ахуеют, подумают, что враг в общине, а это всего лишь Хлоя, но она тоже враг, только его личный. Поэтому он молчит, пытается сдерживаться, но от ее слов о «нормально жить вместе» и этот акцент на этом слове, заставили вену на шею опасно запульсировать, как будто это сигнал бедствия для окружающих, вот только Хлоя так увлеченная собой, вряд ли заметила этот знак предостережения.

Она спрашивает его что ей делать, предлагает ее убить и Сэт не выдерживает, метнув в ее сторону опасный взгляд пылающих темных глаз. – Какая же ты сука, Хлоя. – Он резко встает с кровати, что отдается болью в его ноге, но ему насрать на это, пусть хоть по полам переломится, навсегда сделав из него калеку. – Какая же ты сука, Хлоя. – Повторяет с желчью, буквально выплевывая это слова ей в лицо, когда схватил за руку и одним сильным рывком поставил на ноги, чтобы ее лицо оказалось примерно на одном с ним уровне, будь она чуть повыше.
Его нога пролетает меж ее чуть раздвинутых в стойке, чтобы ебануть седушку стула, и он отлетел за ее спину, какое-то время царапая ножками пол, прежде чем с грохотом завалился на бок. - Какая же ты сука. – Уже рычит Сэт, хватая ее за затылок, рукой сгребая ее светлые волосы в кулак, заставляя ее лицо подняться вверх, чтобы она смотрела в его глаза, контакт которых он не разрывал.
Он толкает ее к стене, тут же в два шага настигая следом, чтобы прижать ее плечами к неровной шероховатой поверхности побелки. Это действие далось ему болезненно, но его не смогло бы остановить даже открытое ранение. Причиняя ей боль, он причинял ее себе – этот часовой механизм они запустили задолго до того, как оказались сегодня в этой комнате.

Он хватает ее рукой за горло, чуть сдавливая, приближаясь к ее лицу. – Сука, Хлоя. – Со злостью, рыком, неконтролируемой яростью врываются из него слова, как будто это поможет вбить их в ее светловолосую голову. А потом он целует ее в эти губы, не сдержанно, властно, яростно. Поцелуй этот дикий, такой же болезненный, как и все те слова, что они сказали друг другу, как все их действия и поступки.
Его тело прижимает ее к стене, не давая сбежать, руки нащупывают кисти ее, заводя ей их за голову, чтобы не смела пошевелиться. Легкий перехват, двух тонких женских рук в его одну ладонь, когда вторая рвет майку на ее груди, хватая за ворот. Его губы вновь находят ее, неистово впиваясь, будто с ним он хочет поглотить и ее всю, полностью без остатка. Он кусает эти губы, такие пухлые, что некогда целовал с трепетом и нежностью, но не теперь, его рука сдавливает ее грудь, одним рывком спуская чашку лифа вниз. – Какая же ты сука, Хлоя. – Шепчет он в ее губы, хрипло, тяжело дыша, и отчаянно желая трахнуть ее прямо здесь, у стены, а лучше на полу, там ее коленям будет больнее.

Ненависть кипит в нем, пылает, загораясь искрами в пожаре, и он уже не может так просто остановить это. Ему одновременно хочется причинить Хлое боль и обладать ей как раньше, изливая в это желание все те дни, пока они не были рядом, не контактировали, когда он не касался ее или сдерживался, чтобы не смотреть. Он уже не может точно сказать, ненавидит он ее так сильно, или все-таки любит, потому что два эти чувства сплелись воедино так тесно, что не отделить.
Да. Он любил Хлою, возможно даже сильнее, чем раньше, потому что убить в себе это чувство было невозможно, как он не пытался. Но находиться рядом и не быть с ней – пытка, из-за которой он злился на нее не меньше, чем из-за обиды прошлых лет.
Злость, которую давно надо было забыть и перешагнуть, уже не имеет смысла, но Сэт цепляется за нее, потому что теперь она формирует саму его суть. Лишиться этого как потерять часть себя, той силы, которая мотивировала двигаться дальше, той жесткости, которая позволяла совершать поступки, на которые не многие были способны.
Он давно ее простил, где-то в районе грудной клетки, но там, в голове продолжал обвинять во всем, что с ними случилось. А ее неспособность принять свою вину была тем катализатором ненависти, за которую он держался как за спасительный оплот, чтобы не потерять личность, созревшую на убитом мире.

Тиски его ладони, что сжимает кисти ее рук, становятся крепче, ладонь, покрывшая грудь – настойчивее. Ему кажется, что ей нравится, что наконец-то Хлоя сняла маску надменной суки, вновь становясь той, что была раньше – его. Но что-то меняется, а он даже не успел понять, когда это случилось.
Поцелуй, так и не свершившийся, десятый в эти пять минут, застывает, где-то в сантиметре от пухлых губ Роджерс. Дыхания сливаются воедино в этом пространстве между ними. Он дышит свирепо, устало, резко. Взгляд его проходится по ее лицу, находя завершение все там же на губах, но затем взмывает вверх к ее глазам, будто в надежде прочитать там что-то от него сокрытое.
Но ее слова станут лучшим ответом на тот поиск правды, что он вел. Это же станет и концом его желания, его терпения и их возможного движения вперед друг другу в том взаимопонимании, с которым она пришла в его комнату.

Он резко отпускает ее руки и делает шаг назад, выпрямляясь и смотря на нее с презрением. Не в силах восстановить дыхание, он дышит через нос и ноздри раздвигаются в яростном вздохе. Она сделала свой ход, произнесла ту фразу, что могла причинить ему наисильнейшую боль и победила. Вот только об этой победе она будет сожалеть до конца своих дней – в этом он не сомневался.
Он делает второй шаг назад, после третий, поворачивается и идет к двери, неловко переступая на сломанную ногу, боль в которой вернулась. Неистовая, отдающаяся во всем теле, но столь незначительная теперь, когда душевная рана сильнее.
Открывает дверь. – Проваливай.

А после, сомневаясь, что она уйдет, не сказав еще что-то, кивает. – Закрой за собой дверь. – Роняет он и сам уходит из комнаты, захлопывая за собой дверь. Он двигается по коридору медленно, но далеко ему идти и не надо, ведь буквально в трех шагах находится дверь в комнату Фредди Кинга, куда Сэт буквально вваливается, чувствуя, что, если сделает еще хоть шаг – упадет.
Он закрывает дверь и валиться на кровать друга, потому что иного выхода не видит. От боли в ноге подступает тошнота, а на лбу выступает испарина, однако, все мысли заняты Хлоей и ее словами, сказанными ему раннее: «— Ты думаешь такого отца заслужил наш ребёнок?».
Скорее всего нет. Отцом он был бы дерьмовым. Но теперь он уже никогда об этом не узнает. Может, Хлоя права и судьба сложилась так, потому что он не достоин иметь детей. Он – плохой человек, и ей, как и другим, стоит держаться от него подальше.

Тихое мяуканье доносится из-под кровати. Сэт поворачивает голову, чтобы встретиться с двумя зелеными глазами Боба, вышедшего из своего укрытия, чтобы запрыгнуть к хозяину на кровать. – Вот ты где…а я думал ты у Шона сегодня ночуешь. – Тихо произносит Клэйтон, поглаживая черную пушистую голову кота, у которого теперь не доставало уха. – Иди сюда, малыш. – Сэт чуть чешет себе по груди и Боб приближается, чтобы расположиться на ней, тут же заходясь знакомым мурчанием. 
Сэт погружается в темноту болевого шока.