Затаив дыхание, Феми наблюдает, как на тонкой белой полоске, словно по волшебству, вырисовывается сначала одна, а затем и вторая розовая линия. Словно по чьему-то злому, коварному, отвратительному волшебству. Феми врач. Она не задается вопросом, как такое могло произойти. Она прекрасно знает, как. Из-за того, что она училась в Индианаполисе, а Лука решал свои дела здесь, в Майами, они не виделись слишком долго для того, чтобы при встрече не потерять голову и подумать о безопасности. Зато она задается вопросом: "Где были твои мозги и что ты теперь собираешься с этим делать?". Незапланированная беременность абсолютно точно не входила в ее планы. Планы, в которых она еще лет десять должна была учиться для того, чтобы стать по-настоящему квалифицированным и профессиональным врачом. Хирургом. Серьезным человеком, который не попадает вот в такие вот ситуации... а теперь, кто знает, может, таким человеком ей и вовсе не быть... дети еще никогда не помогали строить карьеру, зато рушили ее с завидным постоянством.

- Не самое подходящее время, - пробормотала Феми, все еще с недоверием, будто не до конца осознавая происходящее, поглядывая на тест в руке.

Отложив его на бортик раковины, женщина устало вздохнула, посмотрела на себя в зеркало и, не найдя поддержки у отражения, обхватила голову руками, запутывая длинные худые пальцы в густые рыжие волосы. Беременность была, конечно, совершенно не кстати. И первое, о чем думалось, это как бы побыстрей от нее избавиться. Она не относилась к тому роду женщин, которые считали аборт убийством. Но справедливо полагала, что вправе распоряжаться своим телом и будущим так, как ей кажется верным и правильным. Она не была готова становиться матерью. Не сейчас. Не в столь раннем возрасте. У нее были грандиозные планы на свою собственную жизнь и Феми не готова была поступиться своими мечтами только из-за того, что они с Лукой оказались двумя глупцами, не способными подумать об элементарных вещах. И все было бы довольно просто, если бы не было так чертовски сложно. Дело затруднялось тем, что это была не просто беременность. Это была беременность от мужчины, которого она любила. Мужчины, который был ее законным мужем. И вычеркнуть его из этого уравнения казалось преступным, предательским. Он имел право знать. И он имел право сказать свое слово. Хотя она и знала уже сейчас, что именно он ей скажет. И все-таки...

- Ладно, ладно, - проговорила Феми, убирая волосы за уши и проводя по ним ладонями, - соберись. Отчаянье тебе не поможет.

Ополоснув лицо холодной водой, Феми кинула последний взгляд на полоску теста, вздохнула и вышла из ванной. Лука обещал прийти поздно, так что она не переживала, но на часы, висящие на стене, все же посмотрела. Странное беспокойство, зародившееся где-то внизу живота, неприятно зашевелилось внутри, но Юфемия списала это на недавнее открытие собственной беременности. Все-таки проблем от нее было больше, чем радости. И, если уж говорить откровенно, то никакой радости вовсе по этому поводу Феми не испытывала. Даже глубинной. Даже мимолетной. И это больше всего прочего убеждало ее в том, что ничего хорошего из всего этого не выйдет. К детям нужно быть готовой. Детей нужно хотеть. Их нужно ждать и любить. Нужно быть готовым отдать им свою жизнь, но Феми знала, что для нее это слишком. Увы, но таково было истинное положение вещей и она не собиралась тешить себя призрачными надеждами и не хотела врать ни себе, ни Луке.

У нее еще были дела по учебе, которую она не бросала даже на каникулах, так что она собиралась вернуться к книгам и продолжить конспектировать, но внезапно оживший мобильный телефон нарушил ее планы.

"Нужна помощь. Склад. Поторопись!".

Прочитав такое сообщение, пришедшее от лучшего друга Луки - Джозефа, Феми нахмурилась, но не стала задавать никаких вопросов. В общем и целом, в словах Джо все было сказано достаточно прямо и конкретно Если бы он хотел поделиться подробностями, то позвонил бы и поделился. А сейчас его тон не подразумевал ничего, кроме полнейшего послушания. Так что Феми подхватила сумку с медицинскими инструментами, которая у нее, как у женщины, муж которой занимается весьма сомнительными делами, всегда была собрана, и выбежала на улицу, чтобы остановить первую же попутку. С такси проблем не возникло, но Феми, пока ехала, никак не могла отделаться от мысли, что проблемы только начались. Почему ей написал не Лука, почему Джозеф. Откуда такая срочность и во что они вляпались, из-за чего теперь им нужна помощь. Именно ее помощь... воображение услужливо рисовало самые худшие варианты и Феми всеми силами старалась выгнать их прочь, но раз за разом проигрывала. Мысли в голове перекатывались, словно шарики в барабане лотереи. Врезались друг в друга, суетились и не поддавались совершенно никакому управлению или логике. Тревога съедала ее изнутри, она не могла просто сидеть на месте, так что, как только машина остановилась, женщина вручила водителю первую попавшуюся купюру и, не став дожидаться, пока ей отсчитают сдачу, помчалась по территории порта к складу.

- Джозеф, это я! Открывай! - она стала колотить в металлическую дверь со всей силы, не замечая легких ссадин, появившихся на костяшках пальцев, - что у вас тут... - она не договорила, увидев окровавленную одежду Джо и бледность его кожи, - черт побери, Джозеф... где Лука?

[spoiler="+"]Джозеф выглядел без преувеличения плохо. Даже в этом паршивом освещении железного амбара, в котором они оказались. Он, конечно, храбрился, за что нельзя было им не восхититься, но это мало что меняло. Бледность кожи и тени, глубоко залегшие под глазами, в полумраке обретали лишь еще более выраженные черты и выдавали его с потрохами, а шаткость походки и тяжелое дыхание были лишь очередными подтверждениями. Недолго думая, Феми, чисто рефлекторно, дернулась в сторону мужчины, чтобы подхватить его и подставить плечо для опоры. Он, конечно, мог начать возмущаться, говорить, что помощь ему не нужна, но она все равно не стала бы его слушать и уж точно не позволила бы ему упасть, а он, видит Бог, стремился к этому всеми силами. Теми силами, которых у него не было. Рукав его рубашки в этом освещении выглядел почти черным, ее необходимо было перевязать, потому что в ином случае Джозеф рисковал просто истечь кровью. А устроить ему переливание в тех обстоятельствах и условиях, что их окружали, возможности у нее, конечно, не было.

- Что... - она не успела договорить и вопрос так и застыл висеть в воздухе, когда она перевела взгляд вглубь помещения и увидела Луку, - произошло? - выдавила женщина из себя, совершив неимоверное усилие над собой, чтобы не сорваться в крик и панику - верно устроено у врачей, что им запрещено оперировать близких, ведь фактор вовлеченности слишком велик и не дает возможности подходить к ситуации объективно, но Феми постаралась сделать все, чтобы у нее получилось, - Джозеф... - и все-таки ее голос звучал слишком жалобно, словно она молила мужчину о помощи, прекрасно зная, что тот ничего не сможет ни сделать, ни изменить.

Прямо в этот момент, стоя в паре шагов от мужа, Феми уже знала, что и сама ничего изменить не сможет. Лука умирал. Прямо сейчас. Это было очевидно и неизбежно. Ведь здесь не было ни условий для проведения операции, ни аппаратов, способных дать ей полную оценку его состояния, ни крови, которую она могла бы влить в него, а это, к сожалению, единственное, что сейчас могло помочь ему продержаться, пока она извлекала бы пули и зашивала его. Ко всему прочему, она до сих пор не была врачом и не имела должного опыта и навыков, чтобы бороться с упрямыми фактами и переть против неизбежной действительности. Все, что у нее было, это любовь и отчаянное желание не верить в то, что это конец. И этого было достаточно для того, чтобы попытаться. Она не простит себе, если хотя бы не попробует. Она не простит этого дня ни себе, за то, что не смогла, ни ему, за то, что умер и заставил ее пережить подобное, но это будет многим позже... сейчас же Феми ругается на итальянским самыми грязными словами, которые знает, теми, о наличии в своем словарном запасе, даже не подозревала, и, наверное, даже парочкой новых, которые изобрело в данный момент ее судорожно работающее сознание.

- Твою мать, Джозеф, я убью вас обоих за это, я клянусь тебе, - выплевывает она зло слова, что скрежещут в горле и царапают язык, - тебя нужно перевязать, - она точно знает, что должна сделать в первую очередь именно это, потому что Джозефа еще можно спасти, - Феми усаживает его на пол, не давая возможности возмутиться или поспорить с ней. Открыв сумку, извлекает из нее ножницы и отрезает чистый, не запачканный кровью, рукав его рубашки, который повязывает поверх ранения, перетягивая достаточно туго, чтобы остановить кровотечение, - засеки двадцать минут от этого момента, - велит она тоном, который не предполагает вопросов.

Впрочем, Джозефу, наверняка, и самом известно, чем чревато кровяное голодание для конечности на протяжение продолжительного времени. Он большой мальчик и она верит, что ему не нужно объяснять такие элементарные вещи. Во всяком случае, достаточно большой для того, чтобы влезать в неприятности того рода, которые предполагают пулевые ранения и умирающего друга. Переводя взгляд на Луку, она отмечает, как ее сердцебиение сначала ускоряется, а затем, словно бы, замирает. Ее сердце спотыкается, запинаясь, она задерживает дыхание и производит манипуляции, направленные на спасение того, кому они уже не помогут. Феми прекрасно это осознает, лучше кого бы то ни было, но перед ней лежит ее муж, человек, от которого она беременна...

- Феми, - он открывает глаза, приходя в себя, и пытается сжать ее ладонь пальцами, но он уже слишком слаб, так что она делает это за него, - прости, - это последнее, что она от него слышит.

Его дыхание, тяжелое и судорожное, прерывается. Феми хватает его лицо руками, трясет. Всхлипывает. Через рыдания пытается услышать пульс, которого нет.

Отредактировано Cairo (2021-07-26 23:43:10)

Джозеф выглядел без преувеличения плохо. Даже в этом паршивом освещении железного амбара, в котором они оказались. Он, конечно, храбрился, за что нельзя было им не восхититься, но это мало что меняло. Бледность кожи и тени, глубоко залегшие под глазами, в полумраке обретали лишь еще более выраженные черты и выдавали его с потрохами, а шаткость походки и тяжелое дыхание были лишь очередными подтверждениями. Недолго думая, Феми, чисто рефлекторно, дернулась в сторону мужчины, чтобы подхватить его и подставить плечо для опоры. Он, конечно, мог начать возмущаться, говорить, что помощь ему не нужна, но она все равно не стала бы его слушать и уж точно не позволила бы ему упасть, а он, видит Бог, стремился к этому всеми силами. Теми силами, которых у него не было. Рукав его рубашки в этом освещении выглядел почти черным, руку необходимо было перевязать, потому что в ином случае Джозеф рисковал просто истечь кровью. А устроить ему переливание в тех обстоятельствах и условиях, что их окружали, возможности у Феми, конечно, не было.

— Что... — она не успела договорить и вопрос так и застыл висеть в воздухе, когда она перевела взгляд вглубь помещения и увидела Луку, — произошло? — выдавила женщина из себя, совершив неимоверное усилие над собой, чтобы не сорваться в крик и панику — верно устроено у врачей, что им запрещено оперировать близких, ведь фактор вовлеченности слишком велик и не дает возможности подходить к ситуации объективно, но Феми постаралась сделать все, чтобы у нее получилось, — Джозеф... — и все-таки ее голос звучал слишком жалобно, словно она молила мужчину о помощи, прекрасно зная, что тот ничего не сможет ни сделать, ни изменить.

Прямо в этот момент, стоя в паре шагов от мужа, Феми уже знала, что и сама ничего изменить не сможет. Лука умирал. Прямо сейчас. Это было очевидно и неизбежно. Ведь здесь не было ни условий для проведения операции, ни аппаратов, способных дать ей полную оценку его состояния, ни крови, которую она могла бы влить в него, а это, к сожалению, единственное, что сейчас могло помочь ему продержаться, пока она извлекала бы пули и зашивала его. Ко всему прочему, она до сих пор не была врачом и не имела должного опыта и навыков, чтобы бороться с упрямыми фактами и переть против неизбежной действительности. Все, что у нее было, это любовь и отчаянное желание не верить в то, что это конец. И этого было достаточно для того, чтобы попытаться. Она не простит себе, если хотя бы не попробует. Она не простит этого дня ни себе, за то, что не смогла, ни ему, за то, что умер и заставил ее пережить подобное, но это будет многим позже... сейчас же Феми ругается на итальянским самыми грязными словами, которые знает, теми, о наличии которых в своем словарном запасе, даже не подозревала, и, наверное, даже парочкой новых, которые изобрело в данный момент ее судорожно работающее сознание.

— Твою мать, Джозеф, я убью вас обоих за это, я клянусь тебе, — выплевывает она зло слова, что скрежещут в горле и царапают язык, — тебя нужно перевязать, — она точно знает, что должна сделать в первую очередь именно это, потому что Джозефа еще можно спасти. Феми усаживает его на пол, не давая возможности возмутиться или поспорить с ней. Открыв сумку, извлекает из нее ножницы и отрезает чистый, не запачканный кровью, рукав его рубашки, который повязывает поверх ранения, перетягивая достаточно туго, чтобы остановить кровотечение, — засеки двадцать минут от этого момента, — велит она тоном, который не предполагает вопросов.

Впрочем, Джозефу, наверняка, и самом известно, чем чревато кровяное голодание для конечности на протяжение продолжительного времени. Он большой мальчик и она верит, что ему не нужно объяснять такие элементарные вещи. Во всяком случае, достаточно большой для того, чтобы влезать в неприятности того рода, которые предполагают пулевые ранения и умирающего друга. Переводя взгляд на Луку, она отмечает, как ее сердцебиение сначала ускоряется, а затем, словно бы, замирает. Ее сердце спотыкается, запинаясь, она задерживает дыхание и производит манипуляции, направленные на спасение того, кому они уже не помогут. Феми прекрасно это осознает, лучше кого бы то ни было, но перед ней лежит ее муж, человек, от которого она беременна...

— Феми, — он открывает глаза, приходя в себя, и пытается сжать ее ладонь пальцами, но он уже слишком слаб, так что она делает это за него, — прости, — это последнее, что она от него слышит.

Его дыхание, тяжелое и судорожное, прерывается. Феми хватает лицо мужа руками, трясет. Всхлипывает. Через рыдания пытается услышать пульс, которого нет. Рефлексы, доведенные до автоматизма, заставляют ее сложить руки замком, отсчитать нужное количество ребер и начать делать непрямой массаж сердца. Как будто это может отпугнуть смерть и вернуть его ей. Как будто она может хоть что-то исправить. Как будто она вообще хоть что-то может.

- Лука, не смей. Не смей, слышишь, - она переходит на итальянский, сама того не замечая, - не делай этого, ублюдок, мерзавец, не оставляй меня! Только не сейчас, не в этот самый день! - Она так много ему не сказала, но, что самое ужасное, она не сказала ему самого главного, что беременна, что у них будет ребенок, а, может быть, даже два - у бабули Кьяры были близнецы, у тети Мартины - двойняшки, это у них семейное, это для них привычно, - Лука, нет, нет, Лука, - она знает, что все это бесполезно, но просто не может остановиться. И кто знает, сколько еще она может продолжать - мучить и себя, и его, не отпуская.

[nick]EUFEMIA MORETTI[/nick][status]знает только пепел, как гореть дотла [/status][icon]http://forumstatic.ru/files/001a/02/27/83215.png[/icon][prof]<b>CRIMINALITY</b>[/prof][text]<div class="lz"><a href="http://nodeath.rusff.me/" class="ank">Феми Моретти, 24</a><lz>Студентка Медицинского Университета. Пошла за мужем на край света, а он привел ее в мир торговли наркотиками.</lz></div>[/text]

Отредактировано Cairo (2021-07-27 17:10:22)