Урод ходит по комнате, которую они называют «гостиной», хотя она нихуя не гостиная, понятно. Просто помещение в ебаном бункере с диваном, с креслом, с плазмой на всю стену, на которой Урод смотрит боевики. Такие, тупые совсем, где сплошные взрывы, погони. У Урода дизельный генератор, а еще солнечные панели, поэтому он может смотреть боевики, от которых Лену Мэй тошнит. Ладно, ладно, она тоже не у Тарантино снималась, но в ее фильмах было куда больше правдоподобности.
- Ненавижу его, - тихо шепчет Дебре на ухо. – Ненавижу этого козла, чтоб он сдох.
Они сидят в спальне – их спальне, которую Урод покрасил в рвотно-розовый цвет, украсил какими-то цвточками-хуечками-бабочками, как будто это гнездо какой-то ебанутой нимфетки.
Готовился.
Для Лены Мэй это, конечно, удивительно – что вот кто-то мог реально готовиться к пиздецу. Бункер вырыть. Натаскать туда припасов, как дурной хомяк. Что еще мне надо для счастья – спросил себя Эд Торнтон, когда полезли мертвые. Жратва есть, диски с фильмами есть, бухло есть… А, баб нет! Но это дело поправимое.
Теперь у него есть бабы, сразу две. И если в первое время Урод играл в добренького и пытался на словах объяснить, как им, сучкам, повезло, то потом это дело ему быстро надоело.

- Пиво мне принесите, вы, сучки!»
Вы, сучки – это значит обе сразу.
Лена Мэй мечтает его задушить. Дебра говорит, что такого борова задушить не выйдет – ну да, Урод – тот еще боров. Жира в нем дофига, но и сильный что пиздец.
Обсуждать, как убить Урода у них единственное развлечение. Пока лидирует запихнуть ему в глотку трусы и сесть на лицо, но вряд ли он на такое согласится добровольно.
- Пошли…
Лена Мэй поднимается – протягивает Дебре руку. На них одежка – ну как раз только в порно сниматься, потому что Урод так хочет. У Урода пушка, патроны, электрошок, наручники и таблетки. Если они не слушаются, он заставляет их пить таблетки, а Лена Мэй ненавидит их. Ненавидит, потому что от таблеток в голове туман и на все посрать.
- Мы его грохнем, - обещает она Дэб, целует, с языком целует, и этот поцелуй, это обещание, сродни тем, что мужик дает своей любовнице. - Скоро.
Типа, я разведусь с ней, милая. Просто потерпи. Обещаю, у нас все будет хорошо. Просто дай мне время.
Потому что у Лены Мэй нет никакого плана.

Под пиво у Урода отдельный холодильник. Лена Мэй берет упаковку, кивает Дебре на всякую хрень – орешки, чипсы. Несет в гостиную.
Урод треплет ее по щеке – Лена Мэй жалеет, что нельзя отгрызть ему руку.
- Хорошая девочка. Ты же знаешь, как тебе повезло, Лена Мэй? Если бы не я, ты бы уже была мертва, вы бы обе уже были мертвы. Вы должны быть мне благодарны.
Хрена с два – думает Лена Мэй.
Хрена с два мы должны быть тебе благодарны, толстый ты ублюдок.
Если бы у них был хотя бы нож.
Но Урод не идиот, он их к готовке не подпускает, а ящики кухонного стола закрывает на ключ.
- Дебби, иди сюда. Иди к папочке и открой мне пиво. Давайте, и себе откройте, я сегодня добрый. Давайте выпьем и повеселимся.
Ага. Выпьем и повеселимся. Это означает, что Урод опять нажрался синих таблеток и ждет, пока у него встанет. Отвратно, что сказать – отвратнее некуда.

Вот бы он сдох – думает Лена Мэй, глядя на Эда, глядя на Дебру. Вот бы сукин сын сдох, но это счастья им придется дожидаться долго. И все шансы не дождаться. Урод их быстро потратит, а потом, наверное, пойдет искать новых девчонок. И, не исключено, даже найдет…
Урод вошел во вкус, вот в чем проблема. Почувствовал себя эдаким божеством – хочу глажу, хочу бью. Чаще, конечно, бью.
Судя по следу от обручального кольца на безымянном пальце, урод не так давно был женат, и Лена сильно подозревает что жена урода упокоилась в неглубокой могиле – но это так, ее личные догадки. Она строит предположения – это ее личная игра. А почему нет? Не так много у них тут развлечений… Вернее, развлечений тут хватает, но не для них. Для урода. Урод добирает, походу, то, в чем ему раньше было отказано…
Но забота Лены не Эд. Сукин сын и ублюдок, она за Деб тревожится. Ее девочка не вывозит. Вообще не вывозит, урод это тоже знает и Лена боится, что он вот-вот пустит Дебру в расход. Ему, видите ли, мало их ебать как фантазия подскажет (ну, или дешевая порнушка, которой у Эда на дисках вагон), ему надо, чтобы они делали вид, будто того же хотят.

Ага. Ну да. Хотят этого жирного борова, которого его стручок то и дело подводит, если он таблетками не закинется. А этого дерьма у него в спальне («хозяйской спальне, как он ее называет, мудило охуевшее) хватит еще года на два. Не меньше. Но у них нет этих двух лет.
Только вот подыхать Лена Мэй не хочет. И Дебре не даст подохнуть. Старается, конечно, Эда на себя переключить. Но он ж как бешеный пес, чувствует кровь, чувствует, куда больнее укусить.
До всего этого дерьма Эд был хозяином крохотного магазинчика с товарами для ремонта – это он сам как-то проболтался, а теперь он, посмотрите, не меньше чем господь бог. Во всяком случае, так он себя чувствует в своем любом кресле, когда Дебра сидит в него в ногах, а она, Лена, сидит на подлокотнике. На ней шорты, которыми только дразнить, короткая майка, открывающая весь живот. Урод у них с фантазией. Всякого шмотья натащил в нору. Ну чисто надеялся тут порно-бизнес возродить из пепла. Ну, может и надеялся, для себя одного…

Таблетки – таблетками, а только их уроду мало, он смотрит на большом экране порнушку. Такую, на любителя. Обдолбанную блондинку пялят на грязном матрасе двое. Потом еще двое. Потом еще двое. Она уже и не шевелится толком…
Эд недоволен.
- Ну, давай, рот открой, тварь. А ты что замерла, тебе особое приглашение, блядь, надо?
Это он Дебре.
- А мне особое приглашение? – дует губы Лена.
Кладет пальцы на хер Эда, сжимает…
А если средство для очистки труб ему в пиво?
Вряд ли…
Ножи под замком – Эд урод, но не идиот, понимает, что две пленницы не питают к нему любви. Хотя к Лене он, типа, благосклонен, ага. Боров охуевший.
Эд рыгает, улыбается, хлопает Лену по коленке.
- Ты горячая сучка, да? Тебе только дай за крепкий хер уцепиться?
Ну, за крепкий – да. Но это не случай Эда.
На кране на почти бесчувственную девку дрочат, она слабо мотает головой, но мужик крепко ее держит, заставляет открыть рот…
Эд ерзает, тяжело дышит. Ему такие фильмы нравятся. Лене нет. Лене не нравятся. Но она, понятно, это умело скрывает.
- Ага. – соглашается она. – Так и есть, ты меня раскусил.

Эд – голый, жирный – лежит на кровати. Кровать прямо траходром, не то что их узкие койки. И все такое, блядь, красное. Краска на стенах красная, простыни красные, даже абажур лампы красный. А на красных стенах постеры с голыми девками. Логово маньяка.
Нет, Эд не маньяк, Эд псих.
А еще ему, наверное, жена не давала. Да и не жена тоже.
Лена смотрит на подушки – тут их штук пять, все такие, заебатые, с кисточками, с узорами, похожие на блин, похожие на колбасу… Смотрит на Эда. Смотрит на Дебру. Не в первый раз она думает о том, что если одну из подушек как следует прижать лицо урода, то он задохнется. Не сможет дышать.
Она бы на это посмотрела, о да. Посмотрела бы с огромным удовольствием.
- Давайте, садкие, - хрюкает Эд. – Идите ко мне.
Стручок урода намекает на бодрый вечер (или сейчас день?).
Лена Мэй убирает с лица Деб темные волосы. Она очень боится, очень боится, что ее детка просто не проснется. Однажды просто не проснется. Не захочет. Ладно. Пусть просто полежит рядом и изобразит хоть что-нибудь… и в этот момент срабатывает сигнализация.
Кто-то ход совсем близко…
- Что за дерьмо, - ворчит Эд. – Эй. Вы, сучки. Замрите и не шевелитесь…
Бункер, все же, не ЦРУ. Единственный монитор в коридоре, возле лестницы наверх, и настойчивый визг сирены стоит в ушах – будет стоять, пока Эд не отключит сигнализацию. Лена момента тишины не дожидается, обшаривает кровать, заглядывает под матрас, ищет. Хоть что-нибудь. Хоть палочки для суши – ими можно выткнуть глаза.