Раз, два, три...
Восемь шагов от одной стены до другой. Она измеряет это расстояние снова и снова, в одну сторону, в обратную, ноги словно игнорируют ходьбу по столь ничтожному пространству, гудят изо дня в день все сильнее, иногда она просыпается от ощущения, словно задыхается, вскакивает на жёсткой постели, прикладывая ладонь к грудной клетке в тщетных попытках сделать вдох, пока от ужаса по щекам бегут слезы и кажется, словно дышать как раньше уже не получится, словно углекислый газ это все, что здесь осталось. Здесь ей не нужны силы, но нервы и тревога сжигают столько калорий, а хлеб и вода дают ничтожно мало, голова перестает думать уже на третий день. Нет часов, ничего нет, никаких окон, лишь бесконечное ожидание неизвестно чего. Она не уверена, сколько дней прошло, около десяти? Садится на пол неподалеку от унитаза, глаза привыкли к постоянной темноте, она точно знает, что и где находится, хотя не то чтобы здесь было, что запоминать. Металлическая шконка, куда посрать, где умыться - на этом всё. В одиночке тебя никто не собирается развлекать, сюда помещают, чтобы ты думал о том, что натворил. Дебра прекрасно знала, почему она здесь, но от этого только хуже. Поднимает голову, упираясь затылком в холодную стену и прикрывает глаза, мысленно вновь возвращаясь к событиям двухнедельной давности. И как она могла так проебаться? Так глупо!

От громкого металлического лязга Дебра вздрагивает и открывает глаза, чувствуя легкую усталость, как после непродолжительного беспокойного сна. Как задремала она не заметила, но этот ебучий, ненавистный звук узнает даже после смерти, наверное. Свет словно вспышка сотен тысяч автомобильных фар бьет по глазам, от чего она издает невнятный звук, сжимая зубы, отгораживается от ламп, закрывая лицо предплечьем. Снова лязг. Гребанный ты ублюдок! Как же он любит потрепаться, как злодеи, толкающие банальную речь перед финальной атакой. Правда, обычно в кино после такого злодеи огребают знатных пиздюлей, но у Дебры сейчас не хватило бы сил ложку поднять, не говоря уже о том, чтобы броситься на Лэмба. Почему я? Она задавала ему мысленно этот вопрос множество раз и сама пыталась отыскать на него ответ. Но какой там, он же просто псих.
- Заткнись, даже имя ее не произноси, - не шепчет, но шипит, каждое слово наполнено самыми негативными эмоциями, полными призрения, самой настоящей ненависти. Ей казалось, что она никогда не сможет ненавидеть кого-то больше, чем отца, не смотря на то что он мертв, какая разница? Она не собиралась его прощать. Психолог, который работал с ней в малолетке постоянно говорил, что ненависть уничтожает в первую очередь того, кто ее испытывает, что нужно уметь прощать и отпускать. Как будто он что-то знал об этом! Только делает вид. Словно диплом у него из жопы торчит двадцать четыре на семь, а исправное посещение лекций обогащает жизненным опытом. Идиоты!

- Помочь? - Словно зверь она бросает на него неистовый бешеный взгляд. Голод делает человека диким, но заточение не просто сводит с ума, оставляет тебя наедине с собой, своими мыслями, а у Куилл они чернее грязи. И едва стоило чему-то светлому, чистому, чему-то настоящему пробиться сквозь вязкую жижу ярости и негатива, как он уже здесь. Стоит, постукивая плотной резиной по ладони, в любой момент готовый приструнить, указать на место. Напомнить о своих ебучих больных несуществующих в реальном мире правилах.
- Где Ханна? - Ей так тяжело произносить имя вслух. Его лицо тоже искажается, видимо, нужно было назвать фамилию, в тюрьме использование имени что-то очень интимное, очень личное, но для Дебры все так и было. Она сглатывает горячий ком в горле и внимательно смотрит на Лэмба снизу вверх, даже не пытаясь справиться с учащенным дыханием, не думает успокаиваться. В его глазах блестит какой-то нездоровый огонек, он всегда там, но сейчас это что-то другое. И оно пугает до тошноты.
- Что с ней? - Подкрадывается мгновенное предчувствие тотального пиздеца, будто ей уже известен ответ на этот вопрос. В попытке подняться на ноги, Куилл упирается развернутыми ладонями в стену у себя за спиной, как паук ползет по ней, и каждое движение дается с большим трудом. Так хочется, чтобы за спиной была не эта дурацкая стена, а Ханна. Чтобы можно было ее спрятать, защитить, отгородить от дикой улыбки на его лице. Стоило подумать об этом раньше. Конечно, стоило.